Еще одним предшественником стихотворения «Проделав брешь в затишье…» является песня «Оловянные солдатики» (1969): «Падают бойцы в обеих армиях, / Поровну на каждой стороне» = «Две армии мне предложили на выбор…». Причем в первой песне полководец также сталкивался с выбором: «Как решить, кто должен победить?». И в обоих случаях говорится о примерном равенстве в сражении: «Но не может выиграть кампании / Та или другая сторона» = «А битва идет с переменным успехом — / Еще не понять, где они, а где мы» (АР-2-104).
В последней строке очевидно сходство с целым рядом других произведений: «Где пути, куда податься — не понять. <…> Где свои, а где чужие, / Как до этого дожили, / Неужели на Россию нам плевать?» («В куски / Разлетелася корона…», 1965), «Я заглядывал в черные лица прохожих — / Ни своих, ни чужих» («Так оно и есть…», 1964), «Смерть от своих за камнем притаилась, / И сзади — тоже смерть, но от чужих» («Приговоренные к жизни», 1973), «И кто мне друг:, и кто мне враг — / Сижу, гадаю, благо времени вагон» («Дорожная история», 1972; АР-10-44), «А я сижу и мучаюсь весь срок: / Ну кто из них из всех меня упрятал?'» («На мой на юный возраст не смотри…», 1965). Очевидно, что во всех этих случаях автор воспроизводит свой собственный взгляд на советскую действительность и в том числе на власть.
Наблюдается также параллель со «Штрафными батальонами»: «Но воины в легких небесных доспехах / Врубаются клиньями в царство зимы» = «Вы лучше лес рубите на гробы: / В прорыв идут штрафные батальоны!».
Эти же «воины в легких небесных доспехах» (к их числу относится alter ago автора в стихотворении «В лабиринте»: «Лёгок герой, а Минотавр / С голоду сдох»[1500]; да и в «Марше аквалангистов» герои говорят о себе: «Мы цепки, легки, как фаланги») через три года возникнут в «Балладе о вольных стрелках»[1501] (а доспехи упоминаются и в «Балладе о борьбе»: «И доспехи надев…», — где говорится о борьбе с «подлецом, с палачом», то есть с тем же «царством зимы»). В обоих случаях представлен аналог лирического мы, которое сражается со злом и несправедливостью.
Только что упомянутая перекличка между стихотворениями «В лабиринте» и «Проделав брешь в затишье…»: «Легок герой, а Минотавр / С голоду сдох» = «Но воины в легких небесных доспехах / Врубаются клиньями в царство зимы», — является не единственным сходством между этими произведениями.
В обоих случаях власть названа безымянными местоимениями и наделяется похожими эпитетами: «Кто-то хотел парня убить…» = «Но кто-то ждет морозы…» (АР-2-102); «Злобный король в этой стране / Повелевал» = «…И в белые полчища лютой зимы» (АР-2-104). Отсюда — одинаковая атмосфера: «Прямо сквозь тьму» = «Тревожные сводки — поземка и мгла» (АР-2-101); и неразбериха: «Всё помешалось — жертвы и судьи» (АР-2-32) = «Смешались полки — где они, а где мы» (АР-2-104).
Однако лирический герой уверен в благоприятном исходе событий: «Кто меня ждет — / Знаю, придет, / Выведет прочь!» = «Я с верой в победу, я с жаждой успеха» (АР-2-104). А предшествовавшая последней цитате строка: «Я просто давлюсь от веселого смеха», — напоминает слова лирического героя, сказанные им тремя годами ранее в песне «Не волнуйтесь!»: «Я смеюсь, умираю от смеха».
В стихотворения «Проделав брешь в затишье…» лирическое мы, сражающееся с врагом, охарактеризовано следующим образом: «И воины в светло-зеленых доспехах…» /3; 159/. Похожая характеристика применялась и к одному лирическому герою в «Песне о двух красивых автомобилях» (1968): «Ты промедлил, светло-серый!»[1502]. Другое описание воинов — «И воины в нежных зеленых доспехах…» /3; 375/ — имеет очевидное сходство с «Притчей о Правде», где «нежная Правда в красивых одеждах ходила», то есть в тех же «зеленых доспехах».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вместе с тем враг весны (мороз) и не собирается сдаваться: «Но рано веселиться: / Сам зимний генерал / Никак своих позиций / Без боя не сдавал». Через год этот мотив разовьется в «Балладе о манекенах»: «Из этих солнечных витрин / Они без боя не уйдут» (а 34 года спустя данную мысль повторит Владимир Буковский применительно к нынешних российским властям: «Нет, не уйдут они добровольно»[1503]). И формальное различие зимнего генерала и солнечных витрин здесь нивелируется, поскольку речь идет о разных характеристиках власти — жестокости и процветании.
В стихотворении «Снег скрипел подо мной…» (1977) также фигурирует метафорический образ мороза, убившего ямщика. Поэтому лирический герой говорит о необходимость активного сопротивления: «Но не все упадут — кто же выстоит, выдержит стужу?» (АР-3-152), — и в том же году он будет пытаться выстоять в песне «Мне судьба — до последней черты, до креста…»: «Потерплю — и достойного подстерегу».
А одной из отличительных черт жестокого мороза как олицетворения власти является вранье: «Я по грудь во вранье, / Снег и холод — вранье!» /5; 501/. Эта же мысль проводится в «Затяжном прыжке» (1972), где говорится о несвободе, царящей в стране: «А значит, и свободное паденье — / Как, впрочем, и свободы остальные, — / Вранье» (АР-12-83) (поэтому и о ветре, мешающем лирическому герою совершить прыжок, сказано: «Ветер врет, обязательно врет!»); в «Мистерии хиппи» (1973): «Вранье / Ваше вечное усердие!»; в наброске 1964 года: «Вранье, ворье, не верь» /1; 556/; в стихотворении «Вооружен и очень опасен» (1976): «Он глуп — он только ловкий враль» /5; 421/; и в черновиках песни «Ошибка вышла»: «Кричу: “Начальник, не тужи, / Ведь ты всегда в зените, / Не надо вашей грубой лжи!”» /5; 381/.
Морозу удирать бы,
А он впадает в раж:
Играет с вьюгой свадьбу, Не свадьбу — а шабаш!
Такая же «дьявольская» свадьба описывается в стихотворении «Вооружен и очень опасен» (1976): «В аду с чертовкой обручась, / Он, может, скалится сейчас» /5; 421/. При этом и раж, и шабаш как атрибуты советской власти перейдут в песню «Ошибка вышла» (1976) при описании допроса лирического героя. А кроме того, там будет фигурировать чертовка: «Он в раж вошел — знакомый раж, — /Ноя как заору: / “Чего строчишь? А ну, покажь / Секретную муру!” <…> Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом. <.. > Шабаш калился и лысел, / Пот лился горячо».
А у относительно безобидных строк: «Окно скрипит фрамугой — / То ветер перебрал. / Но он напрасно с вьюгой / Победу пировал», — в черновиках имеется более откровенный вариант, раскрывающий метафоричность данной ситуации: «Но вождь скрипит фрамугой — / То ветер перебрал, / Но нет — напрасно с вьюгой / Мороз запировал» (АР-2-100), — поскольку возникает связь со стихотворением «Вот я вошел и дверь прикрыл…» (1970), где лирический герой беседует с начальником лагеря: «Начальник, как уключина, / Скрипит — и ни в какую». Кстати, вождь фигурирует и в основной редакции «Проделав брешь в затишье…»: «Но рано веселиться: / Сам зимний генерал / Никак своих позиций / Без боя не сдавал».
А что касается мотива пиршества («Но нет — напрасно с вьюгой / Мороз запировал»), то он разрабатывается и в черновиках «Набата» (также — 1972): «Но у кого-то желанье окрепло / Выпить на празднике пыли и пепла, / Понаблюдать, как хоронят сегодня, / Быть приглашенным на пир в преисподней» /4; 407/; а еще через год он встретится в черновиках «Приговоренных к жизни» (1973): «Так неужели будут пировать, / Как на шабаше ведьм, на буйной тризне, / Все те, кто догадался приковать / Нас узами цепей к хваленой жизни?» /4; 303/ (повторим еще раз строки из разбираемого стихотворения, где мороз «играет с вьюгой свадьбу, / Не свадьбу — а шабаш!»1. Да и в «Смотринах», также написанных в 1973 году, упоминаются свадьба и «пир горой», которые вновь заканчиваются шабашем («Потом пошли плясать в избе, / Потом дрались не по злобе / И всё хорошее в себе / Доистребили»). А буйная тризна из черновиков «Приговоренных к жизни», где говорилось о «шабаше ведьм», уже фигурировала в «Песне-сказке про нечисть» (1966): «Соловей-разбойник главный / Им устроил буйный пир <.. > Ведьмы мы али не ведьмы? / Патриотки али нет?».
