в Его слова к Васе — «есть там нашего роду».
Ты уже здорова, — благодари же Господа! (я весь в благодарении, но у меня нет полной молитвенной силы), — и потому ты так _х_о_ч_е_ш_ь писать. Больной никогда _н_е_ «хочет». Вот я… я очень как-то переутомился… итог всего переиспытанного за эти месяцы… напряжение-то душевное сказалось, и потому я отлыниваю… мне н е хочется… ничего… а лежать, бездумно… я как бы топчусь на месте… душевно-то… и я никогда не насилую себя: придет час — _б_у_д_е_т. И я так понимаю, как ты была «опустошена»! Но теперь, ты будешь наполняться. Только не форсируй, а набирай сил. И писать погоди еще, окрепни, прибавь весу, пополней, порозовей _в_с_я, — спи, лежи, читай самое легкое, не вызывающее на думы, и больше ешь, ешь, ешь… купайся в молоке! Умоляю тебя — не смей поливать, копать, поднимать, носить! Не делай резких движений. Я знаю, какая ты горячка, и какая во всем — страстная. Ты же неуемная, неудержимая, — «скандалистка»! Уймись. Стань хоть на время «важной барыней»… ну, прошу… во все вноси размеренность, ритм, — это тебя введет в форму, оздоровит. И подумай о «сосудах кровеносных»: их надо лечить. Порывистость, — всяческая, — и внутренняя! — действует на них вредно. Направляй же себя «в мерный круг»! Это важно и для творческого акта.
Теперь, о работе в _с_л_о_в_е. Ольгуна, не страшись, не топочи на месте, как испуганная девочка, отдайся рассказу с полной верой в себя. Рассказывай _п_р_о_с_т_о_ и совсем _о_т_к_р_о_в_е_н_н_о, как бы рассказывала самому близкому тебе человеку, его душе. Понимаешь, самое-то важное — _п_р_о_с_т_о_ и свободно. Пусть «форма» рассказа тебя не останавливает, — она потом явится, потом все поправишь, — главное: как душа хочет, так и начинай рассказ, повествование. Непременно форма сама подыщется, если душа хочет рассказывать. Нет, искусственного приема не вводи, никаких там «спасенных чемоданов», не думай — Боже храни! — что ты навязываешь себя читателю: наплюй на все. Читателю тоже наплевать, _к_т_о_ это рассказывает: ему нужно, чтобы было «интересно». А дневник ли, записка ли, воспоминания ли… — ничего этого не надо навязывать, а просто… — так и начинай, как хотела… — чудесным прошлым, когда на тройках… через деревни, радостно… околицы, мальчишки, леденцы, «барин-барин, дай копеечку…» — орали, бывало! — все это светлое подыми, покажи, введи в него слушателя, не бойся, что длинно, всегда можно сократить. И вот, после этого «света», резче почувствует читатель _н_о_в_о_е, томительное… — и я вижу эту лошаденку, бабу, войну, пустоту полей… и печаль прежнего дома, и твое сердце… (Я знаю, что суть твоего повествования очень трудная, душевное состояние девочки! о Лике!) Оля, — все, все рассказывай, освобождай душу… потом будешь править, а теперь дай самому повествованию _т_е_б_я_ самое захватить, и тогда ты не отстанешь, пока всего не исчерпаешь, и увидишь, _с_к_о_л_ь_к_о_ же _в_с_е_г_о, и такого чудесного, в твоей головке милой, в твоем живом сердечке, в твоей, страшным богатством переполненной Душе! Я уже теперь вижу, _к_а_к_ глубок и захватывающе интересен твой рассказ. Пусть это будет повесть… — не задумывайся: тебе некуда спешить, ты не по заказу работаешь… — облегчай же себя, в тебе слишком накоплено! С_а_м_о_ _в_с_е_ уложится в форму. Когда будешь просматривать, — много после! когда _в_с_е_ закончишь! — только тогда будешь сокращать, — прикидывая на себя, _ч_т_о_ может быть неинтересно, излишне — для читателя. Но ты так сложна душевно, так особлива, исключительна, так чутка, духовно-тонко одарена, что — _в_с_е_ в твоем будет захватывать. Я тебе предрекаю это: я тебя _в_с_ю_ _с_л_ы_ш_у, как если бы это я сам был, стал _т_о_б_о_й. Олюша, _к_а_к_ я тебя люблю! как ты мне близка… — ты — во мне живешь, ты… я тобой становлюсь… я весь в тебе тону, и я всю тебя несу в себе: вот он, наш дивный _с_о_ю_з. Ты — _е_с_т_е_с_т_в_е_н_н_о_ — _м_о_я, для меня, ибо ты — и я — мы — из одного куска _г_л_и_н_ы, — так случилось. Я уже владею тобой — во мне, — и не видя тебя живой даже! — так я тебя _б_л_и_з_к_о_ слышу, так ты во мне дышишь… — это куда сильнее мгновенного телесного слияния. Правда, порой бывает недостаточно этого чувствования такой «близости издалека», хочется полной близости… такой, такой… ах, как это неизъяснимо чудесно! и — _т_а_к_ _ч_и_с_т_о, при всем греховном..!
Олечек, пиши именно так… «выключись из жизни дня сего», «забудь себя», перенесись в далекое… и увидь _с_е_б_я! ту, Олю-детку, 10-летку! — и ее глазками смотри, и ротиком ее дыши, ее грудкой… и губки облизывай, и радуйся всей, _т_о_й_ полнотой и радостью жизни детской, стань наивкой, _т_о_й, полной той, как порой удавалось стать маленькому Ване в «Богомолье». Ничего не страшись, никаких «влияний»: помни: это все — _с_а_м_о_с_т_о_я_т_е_л_ь_н_о, в каждом из нас. Перечитай «Детство и Отрочество» — Толстого718, — увидишь. Но у Толстого срывается порой непосредственность, и он делает отступления. Надо _в_с_е_г_д_а, на всем протяжении рассказа — остаться _т_о_й, малюткой, славкой… и не бойся чувствительности… — если сумеешь стать 10-леткой, не будет ни слащавости, ни «истерии»: будет девочка Оля… порой «скандалистка» — как за ужином с «яичком»! Ольга, тебя ждет великая радость в этом творчестве! Уви-дишь! Если бы ты была сейчас здесь!., как я хочу много-много тебе насказать, как писать — в письме и десятой не скажешь.
Нет, Цвейга не читал — и не стану. Немецким я не владею, а переводов нет хороших. И ничего он мне не даст. Вот попробуй достать Эрнста Вихерта, и потом скажи мне, — он глубже всех этих… Из области «чувственного» мне ничего не надо, я _з_н_а_ю_ больше их всех… не опытом, конечно, а постижением. Да и область эта — чувственности! — какая же малая и невысокая — о чувственном, в специфическом понятии. А _в_с_я_ область — чувств… — да она неохватна, и разбираться в ней хватит на миллионы лет для миллиардов писателей. И это ты сама для нас всех и обнаружишь, когда вложишься в творчество: ты дашь особенное, чего, м. б., никто еще не давал. Я же не побоялся, после сто-льких мастеров, давать _с_в_о_е! И мое «Богомолье», и, м. б., — и «Лето Господне» — _о_с_т_а_н_у_т_с_я, как родное, хотя бы по искренней непосредственности рассказа, по _д_е_т_с_к_о_с_т_и, всякой душе _с_в_о_е_й, близкой. — Чувствую, что ты получила мои «пасхалики». Поставь их, чтобы видеть чаще, в них моя нежность к тебе, ласка, я так на них смотрел, будто тебе свой взгляд, свое нежное созерцание тебя хотел передать, влить… и они будут шептать тебе, всегда, — «Христос Воскресе!» — нежная,
