class="p1">Зная себя и свои средства, — знание это — как бы лишь ощущение, знание верхним чуянием, — как у охотничьих собак! — я _в_и_ж_у_ и глубоко постигаю тебя, твои средства, твой нюх, твои движения сокровенные… и _з_н_а_ю, что ты мо-жешь! Выкинь из головы, что ты _д_о_л_ж_н_а_ давать _с_в_о_е… — это приходит _с_а_м_о, без твоего «должна», — и только тогда! — оно — пугливо, оно свободно и никаких «должна» — не признает, — оно — вылетает нежданно и бессознательно, когда ты вся в очаровании твоих грез — в писании! — твоего острого и огненно-страстного воображения, оно — становится — оно начинает быть, как в таинственный миг какой-то… становится — «есть»-ем, зачатое дитя, в страсти зачатое, о чем зачавшая и не помышляет… — но подсознание-то ее, зачинающей — _з_н_а_е_т_ и уже тайно ликует, причем уже «понесшая» только дремлет в неге, далекая от всякой тени сознания. Поняла, гулька? Пишу, а во мне все клокочет, так я вдруг это твое «зачатие» страстно переживаю, будто я… вот сейчас… вместе с тобой. Поняла? Так и в творчестве… кажется… пишу «кажется», потому что сознанием никогда не воспринимал, _ч_т_о_ я написал, _ч_т_о_ получилось… _м_о_е_ или не мое… — я просто наслаждался, писал — жил в воображении… а как оплодотворялось… — да кто это может знать? Это только вдолге после, услышит мать, когда _э_т_о_ в ней дрогнет первым движением жизни… — и, должно быть, это «трепетанье под сердцем» — один из сладчайших мигов! От него вдруг затаится сладостно _о_н_а… сомлеет в этом миге от благовения, от счастья, которого нельзя сознать, можно лишь — пережить его. И потом эти миги станут длящимся счастьем — _н_о_ш_е_н_и_я_ жизни новой… — но я не женщина, мне не дано это пережить. Но я помню… подробное… его отражение, слабейшее, чем у _н_е_е… о, помню… — Оля как-то сказала, шепнула мне: «нет, ты послушай… дай руку… вот сюда…» — она взяла мою руку, приложила ее к себе… — и я… я вдруг услыхал рукой… под теплотой ее тела, на твердой, напряженной ткани его… — _д_в_и_ж_е_н_ь_е… чего-то
другого, чем ее тело… — легкое «волнение», мягкое трепетанье… — два-три толчка… Это было почувствованное мною — _п_е_р_в_о_е_ движение
его, нашего с ней… _о_б_щ_е_г_о_ — Сережечки… Я до сих пор так остро это помню. Ну, — так и _с_в_о_е_ в творчестве… учувствуется — а м. б. и не учувствуется, хоть и есть, — лишь вдолге после зачатия, после уже рождения в слове, — и ни-когда не раньше! И потому — не задавай себе заданий, не пугай себя, не отступай, еще не приступив к работе. А ты только себя отпугиваешь, у тебя твои колебания опережают самое действие, попытку… У тебя так кипят чувства, воображение, «нервы», что ты начинаешь себе наворачивать всего, чего и нет (как и свои сомнения во мне — к тебе! и сколько муки, а для чего?! Ведь ты же
знаешь, что _в_с_е_ во мне _з_а_п_о_л_н_и_л_а! брильянт выдумывает страхи — стекляшки! Смешно?..) и чего не будет… как одна — это раз мне мой доктор пошутил на мои тревоги, слушай:…как одна баба, бездетная, — и, очевидно, этим всегда томившаяся! — стряпала перед печкой, и вдруг из чела печи упал на шесток кирпич! И разахалась тут баба та: «Господи милосли-вый… ну, хорошо, Миколиньки тут не было, у шестка! а если бы он тут играл!., да ему бы его головеночку прошибло, помер бы мальчишечка… а мучился бы как… Господи..!» — и слезы у нее, слезы, ревет баба коровой, белугой… Слушал-слушал мужик — и говорит: «Настасья, будет блажить-то… одурела… и Миколеньки нет… а ты вон какой сырости-то навела… чего ты ахаешь-воешь… душу тревожишь… да потому-то Господь и не посылает дитю… ты его уж эна когда в гроб-то укладываешь… еще и нет его… а ну-ка будет… да ты тогда и житья-то никому не дашь… вся истекешь от своей дури..!» Смеешься, гулька? И пока ты будешь загодя себя оплакивать и то, что могло бы зажить от тебя, до тех пор — так ничего и не будет, — одно лишь трепетанье и топотанье, — паралич силы творящей, дающей жизнь! Вдумайся, перекрестись, и с Господом, не озираясь, начинай. ВершИ! Н_е_ _д_у_м_а_я, ч_т_о_ _в_ы_й_д_е_т. Иди и иди, пиши и пиши, — и родится _о_б_р_а_з. А техника сама придет, увидишь. Пока дети боятся ходить — и матери за них боятся! — никогда не пойдет ребенок. Он пойдет _в_д_р_у_г, и сам этого мига не почует; как вмиг начинают плавать, уметь плавать, ездить на велосипеде… творить, — и… любить также… и тоже бывает _в_м_и_г_ — физическое сближение между любящими… — это все — одного порядка. Эх, договорился до…! «Голодной куме — все хлеб на ум». Хлеб — ты, конечно,
вся, живая-огневая!
Не хочу, не смею тебя обнадеживать, но говорю тебе просто, уповая: я почти уверен, что мне удастся получить разрешение на поездку, для меня, м. б., сделают, — и я вижу эти пути, — и м. б., я обойму тебя, моя родная девочка, и мы все скажем друг другу, и о творчестве твоем… и м. б. мне удастся укрепить твою веру в себя, т. е. заставить тебя, наконец, в себя поверить! Не буду загадывать, обнадеживаться и тебя обнадеживать, — пусть это случится нежданно для нас обоих. Как ты нужна мне, Оля! О, ми-лая..!
Я счастлив, я благодарю Бога (и ты благодари! ЕЕ, ЕЕ!., радостными слезами, — и ты увидишь ЕЕ, ты под Ее защитой, Ее Рода!), что ты здоровеешь, — я это _с_л_ы_ш_у, — о, весенняя моя, цветочек мой яблонный, нежный, чистый, ароматный тонко, — моя святая девочка, моя неверка! Моя гулька-Оля, Ольгунка! Веришь теперь, _к_а_к_ люблю, как _в_е_ч_н_о_ люблю тебя! как неизменно, безоглядно, чисто, светло, без малейшей укоризны себе, во всем спокойствии совести, чувствуя, как это мое чудесное к тебе чувство _д_а_р_о_в_а_н_о_ мне и благословлено моими дорогими отшедши-ми! Всем сердцем прямым говорю тебе это, Оля. Я не мальчик, не ветер, не пустосердый… — я во всем могу отдать себе отчет, и ни в чем за эту любовь к тебе не могу упрекнуть себя. Это во мне так же естественно, как биение сердца, и без этого я уже не могу жить. Ну, поцелуй же меня, а я так жарко тебя целую, и так благоговейно-нежно. Ты уже давно мне жена, истинная, духовная, жена по сердцу, по мыслям, по грезам… ты, воистину — _м_о_я… мы так — _о_д_н_о, так много в нас общего нашего, нам только свойственного! Ну, хотя бы _э_т_о_ общее… не служит ли оно еще лишним подтверждением того, что
