— Быстро отжиматься, — заорала на Нараду взбешенная Вонь.
Встав на свои дрожащие кулаки, урод стал делать подобие отжиманий, болтая головой.
— А ну, ниже, совсем разленился, — не успокаивалась чу-Чандра, качая пресс на тренажере.
— Есть, будет сделано, — с красной мордой выдавил Нарада, а про себя подумал: «у, с-сука, выловлю сегодня и выебу во все дыры, корова жирная».
— Слушай, Нарада, и не надоело тебе целыми днями беситься, обижаться вместо того, чтобы просто радоваться и вселиться со всеми? — искренне удивился Сантоша. — Не легче ли изменить состояние, тогда бы все от тебя отстали, чем вот так продолжать культивировать хуевые мысли и навлекать на себя недовольство всех окружающих.
Но Нарада и слышать даже не хотел, что ему говорят.
— Ему просто не хватает вот этого, — радостно сказал Гурун, снова водрузив на спину долбоеба железный блин от гантели. Тонкие руки Нарады затряслись от напряжения, и, кое-как удерживаясь, он все-таки устоял, но теперь не то, чтобы полностью отжаться, но даже на миллиметр не мог согнуть руки в локтях.
— А-а-а, я больше не могу, снимите с меня гантели, — разнылся говноед, не в силах уже удерживать такой груз, но и выбора у него особого не было, так как стоило ему ослабить руки, как тут же бы он ебнулся харей об пол, прижатый сверху железным блином, так бы и остался валяться.
— Давай, злись на себя, маменькин сынок, — с презрением сказала Хитрощелая, — ты мужик или не мужик.
— Я-я-я-я больше не могу, — разревелся как последнее чмо Нарада, пуская слезу.
— Фу, блядь, чмошник, Нарада, урод жизни, — стали лажать его рулониты, — на других-то круглыми сутками бесишься, а вот на себя разбеситься, слабо, да?
— Быстро на тренажеры, — сказал Гурун, сняв с Нарады блин и пнув его как следует под костлявый зад.
— Уа-а-а-а, — ревел Нарада, вытирая сопли, — вы меня все ненавидите.
— А за что тебя любить-то такое уебище? — ухмыльнулась чу-Чандра, свысока посмотрев на ничтожество.
— Ты спасибо еще должен сказать за то, что мы тебе помогаем просветлевать, — сказал Гурун, — мы к тебе сострадание Будды проявляем, а ты еще и жалуешься, урод, тебе такое благо даруется, давай нормально отжимайся, самоотверженней. Давай злись, а не нюни распускай.
— Ы-ы-ы-ы, я больше не могу, — еще больше заныл дебил. Нельзя же так над человеком издеваться.
— Это мать над тобой всю жизнь издевалась, делала из тебя такого чмошника, такое ничтожество. Слабое, беспомощное, ни на что не способное. Посмотри, на кого ты похож, — разорялась Вонь Подретузная.
— Фу, блядь, как от него опять несет какой-то парашей, — сморщилась, затыкая ноздри чу-Чандра, — как из помойного ведра, — ты когда последний раз мылся?
— Не-не-недавно, — заикаясь, пробурчал Нарада.
— Не пизди, фуфлогон, — взбесилась чу-Чандра, ебнув дурака по губам.
— Ну, я не помню, — обиженно сказал Нарада и чуть не расплакался.
— Сейчас быстро вспомнишь, — не успокаивалась чу-Чандра, замахиваясь уже на Чахлого железным шестом.
— Ой-е-е-ей, пожалуйста, не надо, — не на шутку обосрался Нарада, — я сейчас вспомню.
— …..Ну, кажется, месяц назад.
— Вот, блядь, урод, ни хуя себе, скунс вонючий, тебе место в хлеву, среди свиней.
— Он поди и зубы месяц не чистил, а то такая вонь из его рта, я даже на самой большой помойке такого не унюхивал, — сказал Гурун.
— А я вообще зубы не чищу, — признался Нарада так, как будто это было в порядке вещей.
— Вот это пиздец! Короче, хватит тут сифилис разводить, — резко сказала Элен, услышав весь разговор за дверью, — быстро пошел отмываться с мылом, чистить зубы, подстригаться. А эти лохмотья сними и одень вот это, хоть внешне будешь на человека похож, — сказала жрица, кинув ему стопку новой одежды: рубашку, штаны и кроссовки.
Спецодежда
Нарада с горем пополам вымылся, но новую одежду одевать не стал, а, даже не вытеревшись полотенцем, опять натянул на себя всякое говно. В это время за дверью оказалась Ксива, которая решила понаблюдать, что Нарада делает в одиночестве. Дурак, посмотрев на новую одежду, взял рубашку и стал срывать с нее, по его мнению, ненужные вещи: сначала он сорвал все фирменные этикетки, затем зубами оторвал пуговицы. То же самое он проделал и с брюками. Затем, положив все вместе, стал топтать рубашку со штанами своими грязными ботинками.
«Так, вроде теперь более или менее нормально», — подумал урод, посмотрев на новые вещи, вмиг превратившиеся в грязные. Но на этом Нарада не успокоился. Взяв штаны, придурок порезал их в нескольких местах ножницами, а потом небрежными стежками стал зашивать.
«Ну, теперь потянет, — любовался урод на изуродованные штаны, — так, теперь осталось только кроссовки привести в порядок, — взяв новый кроссовок, Нарада достал из кармана штанов грязный камень и стал им со всей силы натирать его.
Тут Ксива уже не выдержала и, резким движением распахнув дверь, закричала:
— Блядь, козел, че ты делаешь, совсем с ума сошел? — От неожиданного нападения Нарада аж подпрыгнул на месте, не в силах что-либо сказать в ответ.
— Ну, че вылупился? Я с тобой разговариваю, урод, — продолжала беситься Ксива.
— Я-я-я всегда так делал, когда мама мне новые вещи покупала, — замямлило Чахлое уебище.
— И нахуя это ты так делаешь? — немного спокойней спросила Ксива, увидев зашуганную харю Нарады.
— Прр-р-р-р-осто, я-я-я-я не люблю новую одежду, так как когда я в школу приходил в чем-то новом, то хулиганы набрасывались на меня еще больше, начинали пиздить, издеваться, поэтому, когда мама покупала мне новые шмотки, я делал все, чтобы никто не понял, что они новые, чтобы не привлекать нездоровое внимание хулиганов.
— А сейчас тебя что, тоже пиздят? — спросила Ксива, — а не кажется ли тебе, что сейчас тебя пиздят как раз за то, что ты ходишь грязный как свинья и будут пиздить еще больше, если ты не исправишься, урод?
— Понятно-о-о-о, — понуро протянул Нарада.
— Ну, и ничтожество. Хулиганов давно уже нет, а ты как тупой автомат действуешь, живешь в своих воображаемых страхах. Посмотри, на кого ты похож, говноед? — бесилась жрица. — Ну, раз ты не хочешь носить новую нормальную одежду, тогда будешь ходить в спецодежде, — обрушилась новость на Нараду.
— А как это? — спросил он удивленно.
— Так как ты у нас теперь возглавляешь отряд дурбатовцев, тебе полагается носить особую форму, — начал подробные объяснения только что вошедший Гну. — Верхняя часть твоего костюма должна быть сделана из очень плотного картона. А так же ты должен будешь сшить себе нижнее белье из газеты. Оно должно быть тонким и изящным. Для этого ты сам должен разработать фасон, это может быть ажурное белье, очень красивое, с кружевами, вобщем, на что твоей фантазии хватит.
Еще минут десять Гну давал Нараде четкую инструкцию, из каких частей должен состоять костюм дурбатовца.
— Ну все, теперь ты все знаешь, давай приступай, и завтра на строевой мы ждем тебя в новом прикиде, — сказал Гну и, приплясывая, пошел гулять.
Придурок, почесав затылок, принялся за дело. Обшарив все близ находящиеся помойки, Нарада нашел большую коробку из-под телевизора и, разобрав ее, закинул огромные листы на спину и поперся в ПМЖ.
«Вот, блядь, он такой твердый, надо что-то с ним сделать», — загрузился Нарада и стал всячески мять картон, чтобы он стал более податливым.
— О, свинья, зачем ты это делаешь? — застала его врасплох Ксива, заглянув в гараж по пути с моря.
— Я подготавливаю материал для костюма, — вздрогнув от неожиданности, сказал Нарада.
— Э-э-э, нет, нет, нет, так дело не пойдет, в том-то и смысл, что верхняя часть костюма должна быть именно из толстого, твердого картона, так что не мухлюй, — объяснила Ксива и ушла.
Тяжело вздохнув, Нарада отложил в сторону измятый картон и стал отрывать от разобранной коробки твердые листы.
Единственное, чему Нарада научился, это вовремя отвечать «есть, будет сделано» и «виноват, исправлюсь», так как это было основным правилом в Рулон-холле, без которого невозможно было о чем-либо говорить дальше. Только суть этих фраз заключалась в том, что ученик должен не просто формально их произносить, но самое главное, он должен культивировать соответствующее состояние — бодрое, активное, жизнерадостное, готовность выполнить любое задание Свыше.
«Даже, если негр в Африке пернет, и тебя обвинят в этом, ты все равно не должен оправдываться, а сказать «виноват, исправлюсь», — как-то поучал одного новоприбывшего рулонита Гурун. Казалось бы, для чего это нужно? В процессе мышиного воспитания человек сформировался так, что ложная личность постоянно заставляет его оправдываться и никогда не признаваться в своих ошибках и неверных поступках, именно поэтому миллиарды людей не способны изменить свою жизнь. А зачем ее менять, если я думаю, что все, что я делаю — это правильно, и не важно, что я живу в сарае и перебиваюсь с копейки на копейку, и что сын у меня дебил и муж алкоголик, я никогда не признаюсь, что я плохо живу.
