Каладин подошел к стене ущелья и вытащил из кучи принесенного потоком мусора копье. Сделав это, он понял, что оно без наконечника. Почти отбросил негодное оружие, но вдруг передумал.
Ему опасно было держать в руках копье. Копья пробуждали в нем жажду битвы и могли внушить, что он стал прежним Каладином Благословенным Бурей, уверенным в себе командиром отделения. Тот Каладин остался в прошлом.
Похоже, стоит ему взять в руки оружие, вокруг начинают умирать люди – как друзья, так и враги. Лучше уж обойтись деревяшкой, обычным посохом. И только. Палка – в самый раз для обучения.
А к копью он вернется как-нибудь в другой раз.
– Хорошо, что вы уже готовы, – обратился Каладин к мостовикам. – Потому что у нас нет шести недель, которые мне давали, чтобы обучить новых рекрутов. Через шесть недель половина из нас погибнет, к вящей радости Садеаса. Через шесть недель я намереваюсь поглядеть, как вы все будете хлестать грязючку в какой-нибудь таверне как можно дальше отсюда.
Кое-кто ухмыльнулся в ответ на эти слова.
– Придется спешить. Я буду очень требовательным. У нас нет другого выхода. – Он посмотрел на древко от копья. – Первое, что вам следует усвоить: нет ничего страшного в волнении.
Двадцать три мостовика стояли в два ряда. Пришли все. Даже Лейтен, который был так тяжело ранен. Тяжелораненых, которые не могли ходить, у них не было, хотя Даббид по-прежнему пялился в пустоту. Рогоед скрестил руки, явно не намереваясь обучаться искусству боя. Шен, паршун, держался позади всех. Он смотрел в землю. Каладин не собирался давать ему копье.
Несколько мостовиков были смущены тем, что Каладин сказал про чувства, хотя Тефт просто вскинул бровь, а Моаш зевнул.
– О чем это ты? – спросил Дрехи, долговязый блондин с длинными и мускулистыми руками и ногами. Он был откуда-то с далекого запада, из Риэналя, и говорил с легким акцентом.
– Многие солдаты, – объяснил Каладин, ведя большим пальцем вдоль шеста и чувствуя древесные волокна, – думают, будто лучше всего сражаются бесстрастные и хладнокровные. Я считаю, это все брехня. Да, нужно быть сосредоточенным. Да, поддаваться чувствам опасно. Но если тебе на все плевать, кто ты такой? Зверь, жаждущий лишь убийства. Душевное волнение – вот что делает нас людьми. Нам требуется причина, чтобы сражаться. Потому я и сказал, что нет ничего страшного в волнении. Мы еще поговорим о том, как управлять страхом и гневом, но запомните это как первый урок, который я вам преподал.
Несколько мостовиков кивнули. Большинство все еще были сбиты с толку. Каладин вспомнил себя на их месте – как он удивлялся, что Таккс столько времени тратил на болтовню о чувствах. Он думал, будто понимает роль чувств, – его страстное желание освоить бой с копьем родилось из глубоких душевных переживаний. Жажды возмездия. Гнева. Необходимости обрести силу, чтобы отомстить Варту и солдатам из его отделения.
Каладин вскинул голову, пытаясь прогнать эти воспоминания. Нет, мостовики не поняли, что он говорил о волнении, но, быть может, до них дойдет позже, как дошло до него.
– Второй урок куда ближе к делу. – Каладин ударил копьем без наконечника по камню возле себя с такой силой, что треск раскатился по всему ущелью. – Прежде чем научиться сражаться, вы должны научиться стоять. – Он уронил копье.
Мостовики глядели на него, разочарованно хмурясь.
Каладин принял основную стойку копейщика – ноги на ширине плеч, полусогнуты и разведены в стороны.
– Шрам, я хочу, чтобы ты попытался меня опрокинуть.
– Что?
– Толкни меня, чтобы я упал. Заставь оступиться.
Шрам пожал плечами и подошел. Он попытался толкнуть Каладина, но тот легко отбил его руки быстрым движением. Шрам выругался и попробовал еще раз, но Каладин схватил его за руку и оттолкнул, так что мостовик пошатнулся.
– Дрехи, помоги ему. Моаш, ты тоже. Попытайтесь сбить меня с ног.
Два мостовика присоединились к Шраму. Каладин справился с их атаками, почти не сходя с места, всякий раз подстраиваясь под действия нового нападающего. Он схватил Дрехи за руку и дернул, так что тот едва не упал. Он принял удар Шрама, который бросился плечом вперед, и, воспользовавшись весом противника, перекинул того за спину. Парень отпрянул в тот момент, когда Моаш хотел его схватить, и мостовик потерял равновесие.
Каладин оставался совершенно спокойным, лавируя между ними и следя за центром тяжести, сгибая колени и осторожно переступая.
– Бой начинается с ног. – Он увернулся от очередной атаки. – Мне плевать, как быстро и точно вы можете нанести боковой или прямой удар. Если противник заставит вас пошатнуться или упасть, вы проиграете. Проиграть означает погибнуть.
Несколько наблюдавших мостовиков присели, подражая Каладину. Шрам, Дрехи и Моаш наконец-то додумались напасть сообща, чтобы расправиться с Каладином втроем. Он вскинул руку:
– Вы трое, молодцы.
Он махнул, веля им присоединиться к остальным, и мостовики с неохотой подчинились.
– Я разобью вас на пары. Весь сегодняшний день – и, наверное, всю неделю – посвятим стойкам. Будете учиться держать стойку, не напрягать колени при виде угрозы, следить за центром тяжести. Понадобится время, но я обещаю – если начнем с этого, вы гораздо быстрее станете смертельно опасными. Даже если вам поначалу будет казаться, что вы просто стоите и ничего не делаете.
Они закивали.
– Тефт, – велел Каладин, – раздели их на пары по телосложению и весу, а потом покажи основную стойку с выпадом вперед.
– Есть, сэр! – рявкнул Тефт и застыл, сообразив, что выдал себя. С такой быстротой мог ответить только бывший солдат.
Пожилой мостовик посмотрел Каладину в глаза и понял, что тот обо всем догадался. Тефт нахмурился, но парень ответил ему ухмылкой. У него в отряде был ветеран; это очень сильно упрощало задачу.
Тефт не стал притворяться, будто ничего не понимает, и легко вошел в роль обучающего сержанта – разделил мостовиков на пары, принялся исправлять их стойки. «Неудивительно, что он никогда не снимает рубаху, – подумал Каладин. – Под ней, скорее всего, уймища шрамов».
Пока Тефт инструктировал людей, Каладин ткнул пальцем в Камня и жестом подозвал его ближе.
– Да? – На широкой груди рогоеда жилет мостовика сходился с трудом.
– Я припоминаю, – сказал Каладин, – ты говорил, будто сражаться – ниже твоего достоинства?
– Правда быть. Я не четвертый сын.
– А это тут при чем?
– Первый сын и второй сын делать еду, – сказал Камень, назидательно вскинув палец. – Важно быть. Без еды никто не жить, так? Третий сын – ремесленник. Это быть я. Служу гордо. Только четвертый сын быть воином. Воины, они нужны не так сильно, как еда или ремесло. Понимаешь?
