Но подлинным бедствием стала учеба. У Вайолет, как у большинства девушек ее круга, была гувернантка – образованная женщина, которая сказала им, что девочка обладает способностями и вышла далеко за рамки стандартной программы. «А ты куда смотрела? Надо было пресечь!» – горько выговорил Булл жене нынешней осенью, как только уволил несчастную гувернантку. Конечно, это она вбила девушке в голову дурацкую мысль о поступлении в университет.
Идея была совершенно нелепой. Еще сорок лет назад такой возможности и вовсе не существовало. Хотя при Оксфорде и Кембридже имелись небольшие женские колледжи, туда ходила лишь горстка девушек, которые не могли стать полноправными членами университета. Решив, что дочь говорит не всерьез, мать обронила: «Отец не позволит тебе жить так вот, вне дома и без присмотра». Но Вайолет немедленно возразила: «Я могу остаться дома и поступить в университет в Лондоне».
Мать вскоре осознала ее правоту. Лондонский университет был странным местом. Открытый перед самым воцарением королевы Виктории как учебное заведение для религиозных диссентеров, которым все еще отказывали в поступлении в Оксфорд и Кембридж, он был прогрессивным учреждением. Его здания были разбросаны по разным местам, от студентов не требовали проживания в университетских колледжах, и он, теперь уже несколько десятилетий, принимал женщин. Но кем нужно быть, чтобы туда пойти? Мэри Энн не имела понятия. Ее старший сын Ричард поучился в Оксфорде. Он вырос, разумеется, джентльменом и гордо сказал ей, что не прочел там ни одной книги. А на ее вопрос о женщинах-студентках ответил одно: «Синие чулки, мама. Мы с ними не водились». И состроил гримасу. То же самое она услышала от других. Да и на что все эти знания Вайолет? Кем она станет – учителем, гувернанткой? Буллы готовили ее совершенно к другому.
Эдвард Булл преуспел в делах даже больше, чем надеялся. Его величайшей удачей явилась короткая Крымская война с Россией, в период которой он получил государственный контракт на снабжение войск напитками. Если всем остальным Крымская кампания запомнилась сестрой милосердия Флоренс Найтингейл и героической атакой легкой бригады,[75] то Эдварду Буллу тем, что война сделала его очень состоятельным человеком. Теперь он жил в большом блэкхитском особняке. Булл был почти готов превратиться в джентльмена, как многие богатые пивовары того времени. А дочь джентльмена ждала только одна участь: безделье. «Пусть нанимает ученую гувернантку, лишь бы сама не становилась такой», – сказал Булл. И Мэри Энн, будучи дочерью черпальщика Сайласа, принялась отговаривать девушку от высшего образования, ибо оно могло опустить семью до среднего класса.
– Ты не дурнушка, – внушила она дочери. – Мужа себе найдешь. Но мужчинам не нравятся слишком умные женщины, а если уж так получилось, то лучше это скрывать.
Но Вайолет уперлась. В отличие от остальных детей Буллов, сплошь белокурых и синеглазых, она была шатенкой с карими глазами и белой прядью в волосах. Она отрезала:
– Я не хочу замуж за человека, который боится умных женщин!
Последние два месяца она была решительно невыносима. Не приходилось сомневаться, что не уступят ни Эдвард Булл, ни Вайолет – коса нашла на камень. Атмосфера в доме наэлектризовалась. Самым возмутительным было отношение Вайолет к матери.
– Куда тебе понять, – говаривала она с презрительной ноткой. – Ты слушаешься папу и совершенно счастлива. О другом ты и в жизни не помышляла.
«Тебе-то откуда знать?» – думала та. Ее тридцатилетний брак с Эдвардом оказался не так уж плох. Булл, безусловно, бывал упрям и несносен, но таково большинство мужчин. Если порой ей хотелось большего – чтобы шутки его друзей были не столь тяжеловесны, чтобы хоть кто-то из них прочел книгу, – Мэри Энн держала это при себе. Если она бывала готова завыть от тоски и досады, то ненадолго. Замужество – это не трагедия, а плюсы брака – дети, уют – поистине благословенны. «Коли я справилась, – мрачно подумала Мэри Энн, – переживет и она».
– Жизнь не обязана укладываться в твои представления, – резко сказала она девушке. – И чем раньше ты это поймешь, тем лучше.
Существовала, слава богу, нейтральная почва, на которой вражда по негласной договоренности прекращалась. Каждую среду Мэри Энн и Вайолет исправно садились в поезд, ехали в Лондон, брали кеб и отправлялись на Пикадилли. Эта широкая улица сохранила лоск XVIII столетия. Величественные дворцы минувшего века сменялись новыми особняками, хотя Берлингтон-Хаус – ныне Королевская академия – по-прежнему красовался за стенами своего двора. Здание «Фортнум энд Мейсон» тоже стояло на месте. А несколькими домами дальше находилось святилище, где даже Вайолет забывала обо всех раздорах.
Холодным декабрьским днем за три недели до Рождества Мэри Энн и Вайолет совершили свой привычный поход. Погода не отпугнула их. Снег повалил, когда они шли по Вестминстерскому мосту, над которым высились здание парламента и башня Биг-Бена. Миновав Уайтхолл и обойдя Трафальгарскую площадь, женщины быстро достигли Пикадилли и «Хэтчардса» – лучшего книжного магазина в викторианском Лондоне. На самом деле он был больше чем магазин – без малого клуб. Снаружи стояли скамьи для слуг, где те могли переждать, пока хозяева выбирают книги. А в задней части была небольшая уютная гостиная для завсегдатаев, которые вели там беседы и читали у камина газеты. В «Хэтчардс» захаживали члены королевской семьи, этот магазин любил старый герцог Веллингтон, политические противники Гладстон и Дизраэли – оба тоже ходили туда. Однажды Мэри Энн застала там даже Оскара Уайльда, приславшего в «Хэтчардс» на суд свои пьесы, – тот стоял рядом и удостоил ее милой улыбки.
Магазин «Хэтчардс» был убежищем и отдушиной как для Мэри Энн, так и для ее дочери. Эдвард не видел большого греха в любви жены к чтению; ее самые драгоценные сокровища – купленные там собрания сочинений Диккенса и Теккерея. Приветливый консультант предложил ей познакомиться с поэзией Теннисона, и она буквально влюбилась в эти стихи. Что касалось Вайолет, то она пристрастилась к философской литературе – от Платона до таких современных британских мыслителей, как Рёскин, которых Мэри Энн с известной опаской прятала в своих книгах от Эдварда.
Однако нынче они выбирали рождественские подарки, и Мэри Энн нашла книгу по стрелковому делу для старшего сына, но тут она ощутила на себе взгляд высокого человека, замершего по другую сторону стола.
– Полковник Мередит, у меня есть книга, о которой вы спрашивали, – произнес консультант.
Нет в мире справедливости. Как мог ее ровесник остаться таким красавцем? Волосы, остриженные довольно коротко, сохранили золотисто-каштановый цвет, с седыми висками стало даже лучше. Морщины вокруг глаз, как она сочла, из тех, что выдают человека, повидавшего мир в дождь, холод и зной. Его стан был строен и крепок. Нечто неуловимое намекало, что в случае нужды он мог превратиться в человека весьма опасного. С длинными шелковистыми усами он был до мозга костей полковник, и все-таки в нем виделось что-то еще: обходительность и ум, свидетельствовавшие о том, что он куда больше, чем просто военный.
– Миссис Булл? Вы ли это? – осведомился он, приблизившись. Мэри Энн хотела кивнуть, но, к своему ужасу, лишь залилась краской. – Вы, разумеется, не помните меня…
– Но как же, помилуйте! – Она обрела голос при виде Вайолет. – Вы собирались в Индию. Стрелять тигров.
Что за вздор она городит?
– Вы совершенно не изменились, – произнес тот искренне.
– Я? О! Вряд ли. Моя дочь Вайолет. Полковник Мередит. Кого-нибудь подстрелили?
– Тигров? – Он улыбнулся и оглядел их обеих. – Немало.
Похоже было, что полковник Мередит всего несколько месяцев как вернулся в Англию. За тридцать лет странствий он много где побывал. В «Хэтчардсе» его знали, так как очень скоро выходила в свет его собственная книга «Любовная лирика в переводе с фарси». В западной части Лондона у него был дом, достаточно просторный для его коллекций. Он так и не женился. Но, может быть, в среду она не откажет в любезности пожаловать на чай?
– Да! – сказала Мэри Энн, к удивлению своему и дочери. – Обязательно!
Час обеда отодвигался все дальше, и англичане Викторианской эпохи переняли восточный обычай дневного чаепития. Устроить его было легко, визиты случались заведомо короткие и не вредили репутации ни дам, ни холостых джентльменов.
И после четырех часов дня в следующую среду Мэри Энн Булл в сопровождении Вайолет прибыла в Холланд-Парк в дом полковника Мередита. Мэри Энн не знала, должна ли была идти, но сказала себе, что будет грубостью передумать, а потому чуть нехотя взяла Вайолет в качестве, как она выразилась, дуэньи.
В Лондоне было два предместья, где селились состоятельные джентльмены с развитым художественным вкусом. Одно – Сент-Джонс-Вуд, сразу за Риджентс-парком на землях, некогда принадлежавших старому ордену рыцарей Святого Иоанна. Второе – Холланд-Парк. Добраться до него можно было, пройдя вдоль южной границы Гайд-парка и мимо небольшого Кенсингтонского дворца, где выросла королева Виктория. Центр этого места – прекрасный старый особняк и парк, принадлежавшие лордам Холландам. Их окружали славные улочки с рядами деревьев и элегантными домами, где джентльмен мог вести тихую жизнь, одновременно находясь всего в десяти минутах езды от Мейфэра.
