В Лондоне было два предместья, где селились состоятельные джентльмены с развитым художественным вкусом. Одно – Сент-Джонс-Вуд, сразу за Риджентс-парком на землях, некогда принадлежавших старому ордену рыцарей Святого Иоанна. Второе – Холланд-Парк. Добраться до него можно было, пройдя вдоль южной границы Гайд-парка и мимо небольшого Кенсингтонского дворца, где выросла королева Виктория. Центр этого места – прекрасный старый особняк и парк, принадлежавшие лордам Холландам. Их окружали славные улочки с рядами деревьев и элегантными домами, где джентльмен мог вести тихую жизнь, одновременно находясь всего в десяти минутах езды от Мейфэра.
Но дом полковника Мередита был слишком хорош даже для Холланд-Парка. Он стоял на Мелбери-роуд в ухоженном саду и больше напоминал миниатюрный замок. С одного угла высилась круглая декоративная башня. Большие окна с освинцованными стеклами, внушительный парадный подъезд. В нем было нечто волшебное. Но главным и неизменно поражавшим гостей оказывалось то, что отворял им не обычный дворецкий, а высокий сикх в великолепном тюрбане, безмолвно провожавший их в библиотеку полковника.
Со стен взирали традиционные портреты предков; камин прикрывал обитый кожей экран, рядом стояли два кресла с подголовниками. Однако на этом английская традиция заканчивалась. Над камином висела пара слоновьих бивней, на столиках красовались шкатулки слоновой кости и лакированные китайские, а также деревянная статуэтка Будды. К столу приткнулась мусорная корзина в виде слоновьей ноги. В одном углу хозяин повесил индусские кинжалы и серебряный анкас,[76] подарок благорасположенного магараджи; в другом радовали глаз очаровательные персидские миниатюры. У камина покоилась пара восточных туфель с загнутыми носками, которые Мередит носил, когда оставался один. А посреди пола поверх турецкого ковра раскинулась роскошная тигровая шкура.
Чай подали тотчас, индийский или китайский на выбор; полковник настоял, что разольет сам. Он был в прекрасном расположении духа и вскоре уже, в ответ на расспросы Мэри Энн, начал делиться кое-какими захватывающими подробностями своей жизни.
Расцвет Британской империи был сугубо коммерческим, однако в последние десятилетия акцент немного сместился. Признав необходимость обуздания Индии, где в пятидесятые годы вспыхнули мятежи, а также защиты египетского Суэцкого канала, главным держателем акций которого был премьер-министр Дизраэли, купеческой островной Британии пришлось принять меры имперского, административного свойства. Это выполнили довольно неплохо. Индийский чиновничий аппарат был высшей пробы. Образованная элита прекрасно знала особенности субконтинента. Многие офицеры бегло объяснялись на местных диалектах, и просвещенные воины вроде полковника Мередита не такая уж редкость по тем временам.
Обронив, что так и не нашел времени жениться, он был отчасти правдив. Мередит долго пробыл в Индии, Китае и Аравии, а о его тамошних подвигах, хотя он только намекнул на них, в ближнем круге слагали легенды. Сикх преданно служил Мередиту, потому что тот спас ему жизнь. Полковник не стал рассказывать о своих любовных победах, но в Индии многие сказали бы Мэри Энн, что ими он тоже прославился. Табу распространялось только на офицерских жен. Безусловное. Как минимум сотня красавиц украдкой вздыхала, помышляя об объятиях Мередита.
Все это оказало на Мэри Энн неожиданное и душераздирающее действие. Она полагала, что визит мог возродить симпатию и влечение многолетней давности, но с первым же огуречным сэндвичем испытала такое же головокружительное чувство, как на воздушном шаре, когда тот вознес ее в небеса. Она сосредоточилась на китайской чашке, чтобы не потерять головы. К моменту, когда полковник подал торт с грецкими орехами и сел, молча наблюдая за ней, она знала одно: ей хотелось бросить дом, мужа, строптивую дочь, найти покой в объятиях Мередита и оставаться там, сколь долго ему будет угодно.
Заставив себя вернуться к семейной обыденности, она произнесла:
– Вайолет хочет в университет. Что вы на это скажете?
Девушка поначалу держалась настороженно, но по ходу беседы заметила на стеллажах любопытные фолианты и спросила о них у Мередита. Выбор поражал, не ограничиваясь обычной английской классикой и специальной литературой с заглавиями вроде «Охота на крупную дичь в Бенгалии». Там были книги на фарси и арабском; встречались даже странные, сложенные гармошкой свитки тонкого пергамента, зажатые в досочках и перевязанные бечевкой. Мередит объяснил, что они написаны на санскрите.
– И вы все понимаете? – спросила Вайолет.
Он признал, что да.
– Сколько же вы знаете языков? – не отставала она.
– Семь и еще несколько диалектов. – Отвечая на вопрос Мэри Энн, Мередит глянул на Вайолет и немного подумал. – Мне кажется, это зависит от того, чего вы хотите добиться посредством университета, – сказал он негромко.
– Да мне все надоело, – откровенно призналась Вайолет. – Родители живут нелепой жизнью.
Мередит оставил ее грубость без внимания.
– Она не нелепа, – возразил он. – Я совершенно не согласен с вами. Но если вы говорите о расширении горизонтов… – и Мередит обвел взглядом комнату с книжными полками, – то сам по себе университет ничего не решит, но может, смею заметить, помочь. Хотя лично мне он не потребовался, – улыбнулся он. – Все дело в духе. И в судьбе, как я полагаю.
Похоже, это остудило Вайолет, и Мэри Энн мысленно возблагодарила Мередита за столь умелое обхождение. Но ей сдавалось, что без поддержки полковника девица возьмется за старое. Едва они собрались уходить, Вайолет глянула на туфли возле камина, заметила на столе длинную индейскую трубку и неожиданно встряла:
– Полковник Мередит, а вы каждый вечер носите эти туфли и курите трубку?
– Вообще говоря – да, – признал тот.
– А нам не покажете напоследок? Я уверена, – отважно продолжила Вайолет, – что маме будет приятно взглянуть на вас в естественном состоянии.
– Вайолет! – воскликнула Мэри Энн, бессильно краснея.
Мередит же счел это весьма забавным.
– Одну минуту, – сказал Мередит и вышел.
Вскоре он вернулся в роскошном восточном халате из шелковой красной парчи и в красной же феске. Ноги в белых шелковых носках легко скользнули в туфли, и Мередит уютнейшим образом расположился перед камином в кресле. Умело набил трубку, примял табак, зажег и затянулся.
– Устроит? – осведомился он, взглянув на обеих.
Но если вид Мередита в естественном, как выразилась Вайолет, состоянии смущал Мэри Энн, то он не мог сравниться с ее чувствами в момент прощания, когда тот взял ее за руку, украдкой пожал и негромко произнес:
– Надеюсь, мы еще увидимся.
– Плохи дела, старушка. Сомневаться не приходится, – покачал головой граф Сент-Джеймс. – Видишь ли, «Катти Сарк» еще никто не побил.
В действительности это было еще полбеды. Главная и неотложная проблема заключалась в том, что два дня назад из Бостона возвратился мистер Горэм Доггет, который заявил, что сразу после Рождества заберет жену и дочь подальше от зимней сырости в трехмесячный круиз по Нилу и Средиземноморью. И было неизвестно, вернутся ли потом Нэнси с матерью в Лондон.
Проблема же с «Катти Сарк» состояла в прочности клипера. Ее грозный капитан ставил больше парусов, чем дерзали прочие, и тот летел по волнам, покоряя самые бурные моря.
– Барникель волен твердить, что обгонит, и может быть прав, но это слишком опасно, – продолжил граф. – Время выходит.
Леди Мьюриел вооружилась коробкой сухофруктов. Она глубокомысленно чавкала.
– Ничего не поделаешь, – заключил Сент-Джеймс. – Послезавтра сделаю предложение.
Над Эстер Силверсливз посмеивались за спиной, хотя и немного несправедливо. Она ни в коем случае не помышляла о дурном.
Возможно, в ней бы прибавилось уверенности, не будь мужья ее сестер такими успешными. Джонас и Шарлотта Барникель, хотя капитан за годы плаваний сколотил небольшое состояние, надежно и прочно числились в морском торговом сословии. Пенни, будучи благополучным семейством из Сити, проникли в куда более высокий круг, бывали на обедах ливрейных компаний и даже время от времени посещали оперу в Ковент-Гардене. Что касалось Буллов, то они настолько разбогатели, что их дети почти на равных общались с юными леди и джентльменами. Однако с Арнольдом Силверсливзом и его женой дело обстояло иначе. Их дом был удобно расположен на северном холме Хэмпстеда, примерно в четырех милях от центра Лондона, неподалеку от просторов Хэмпстед-Хит. Многие тамошние дома были красивы, иные – очаровательны. Но только не их, хотя сами они не отдавали себе в этом отчета. Его неизящные, вытянутые фронтоны напоминали о самом нескладном мистере Силверсливзе. Правда, дом был просторен, а благодаря ее средствам они никогда не испытывали нужды.
