— Блядь, суки, пошли отсюда, — психовал придурок. Но комарам было похуй. Тучей они наседали на любое свободное место, и Нарада не успевал их всех убивать. Через некоторое время плюс ко всему лесному веселью полил проливной дождь. Нарада уже не знал, куда деваться от такого природного гостеприимства. На второй день урод почувствовал, что все-таки хочется жрать.
«Блядь, а че тут можно жрать, а че нет, я же не знаю, — размышлял Нарада, ползая по мокрой траве в поисках чего-нибудь съедобного. — О, ягода! — только он собрался сожрать куст какой-то черной ягоды, но тут же выплюнул. — Да ну, на хуй, вдруг она ядовитая.
Под конец второго дня Нарада уже начал конкретно шизовать.
«А зачем мне что-то искать, мясо вон само летает», — хлопнул он зараз штук десять комаров и сожрал, даже не поморщившись. Крыша у идиота текла все больше и больше, и на третий день он решил, что совсем уже не нужно этих комаров убивать.
«Уселись, ну и сидите, — думал шизоид, наблюдая, как очередная стая комаров заполняет свои брюхи его кровью, — ведь если я сейчас вас убью, то налетят новые комары, и мне их придется убивать, а зачем мне так мучиться, лучше я вообще не буду этих убивать, тогда другим уже не будет места, куда садиться».
Так придурок сходил с ума, но, наконец, решил вернуться в дом Силы, чтобы попросить хотя бы еды.
«Пусть только попробуют меня не пустить, сволочи, — нагнетал негативные мысли Нарада по дороге к коттеджу Рулона, вместо того, чтобы культивировать покаяние и смирение. — Если они меня не пустят, тогда я весь дом подпалю, стекла повыбиваю и пиздец им настанет, — разбушевался дурак совсем близко уже подойдя к дому Силы. Но урод настолько был ничтожен, что дальше своих поганых мыслей никуда пойти был просто не способен, а тем более что-либо сделать. Оказавшись возле большого крыльца коттеджа, Нарада почувствовал, как сильный страх просто постучаться в дверь его сковывает, и он решил сесть и ждать, пока кто-нибудь его заметит.
«Давайте, выходите скорее, суки, — продолжало беситься уебище, расчесывая укусы комаров на руках и ногах, — сейчас какая-нибудь из жриц выйдет, я на нее нападу и возьму в заложники, тогда они никуда не денутся и обязательно впустят меня в дом», — размечтался долбоеб.
— Ой, блядь, люди, там это уебище сидит! — закричала Ксива, вбегая в коттедж.
— Кто, где? — так же эмоционально среагировали Элен с Азой, которые в это время танцевали в огромном холле.
— Да, этот урод Нарада спрятался под крыльцо, такое чудовище, рожа озлобленная, че делать будем? — засуетилась Ксива.
— Да, гнать его в шею надо, да и все, пошел он на хуй, и дверь надо закрыть, а то мало ли что может сделать разбесившийся шизофреник.
— Сейчас я ему скажу пару ласковых, — сказала Элен и, подбежав к окну, выглянула в форточку.
— Эй ты, дебил, че ты там уселся?
Услышав, что к нему обращаются, шизоид кое-как выполз из-под крыльца, и перед глазами жрицы появилось редкое чудовище: глаза заплыли от расчесанных укусов комаров, ноги, руки распухли, ебальник весь был в грязи, волосы торчали в разные стороны. Элен с трудом его узнала.
— Че вылупился, пошел вон отсюда! — крикнула она.
— А м-м-м-можно мне зайти в дом? — дрожа от холода и, заикаясь, пробурчал Нарада, притворяясь бедной овечкой. Но в Рулон-холле никого невозможно было провести, так как гнилые мысли все чувствовали за версту.
— Ага, чтобы ты тут всех нас перерезал, — сказала Элен, — нет уж, лучше иди туда, откуда пришел, тебе не место среди людей. Вот войдешь в нормальное состояние, тогда мы еще подумаем, пускать тебя или нет, — закончила жрица, захлопнув форточку.
— О, бля, люди! — с ужасом закричала Элен, спрыгивая с подоконника, — это же настоящее чудовище! Такая агрессивная звериная морда. Лучше бы нам обезопаситься заранее.
И жрицы, вооружившись, кто ножами, кто палками, кто газовыми баллончиками, ходили по здоровому коттеджу, ожидая, что в любой момент из какой-нибудь дырки может появиться взбешенный шизофреник.
Часа в два ночи Гуру Рулон ощутил, что урод культивирует негативные мысли против него, бесится и не может успокоиться.
— Пусть Гну пойдет и поговорит с дураком, разузнает, какие мысли он там накультивировал, — сказал Гуру Рулон, и жрицы, резко подорвавшись, понеслись к Гну передавать задание.
— Эй, козел, ты где там спрятался, давай вылазь, — звал Нараду Гну, шарясь с фонариком посреди огромной ограды, но никто не отзывался. Промочив насквозь ноги в мокрых от только что прошедшего ливня кустах, Гну вдруг осенило: «Дурак, наверное, забурился в какое-нибудь укрытие от дождя». Обшарив все сараи и навесы, в последнюю очередь Гну, не зная уже, где искать идиота, решил заглянуть в туалет для бомжей, построенный, судя по всему, из прогнивших досок. И, к своему удивлению, именно здесь он и нашел Нараду, который стоял коленями на обоссанном полу, облокотившись локтями о крышку деревянного самодельного унитаза и, периодически зажигая одну за другой спички, пытался что-то накарябать плохо наточенным карандашом на обгрызке измятой бумаги, которая, судя по всему, была предназначена для подтирания грязных вонючих бомжовских задниц.
— Че ты тут делаешь, придурок, а? — спросил Гну, с отвращением посмотрев на Нараду.
От неожиданности уебище вздрогнуло, но, увидев знакомое лицо, сказало, заикаясь.
— Я-я-я-я Гуру Ру-ру-ру-лону пи-пи-письмо пишу.
— Давай свое письмо, посмотрим, че ты там накарябал.
Дорога в ад
Вечером все собрались в шикарной медитационной комнате Гуру Рулона, где состоялся веселый поучительный костер, на котором обсуждалось поведение урода Нарады и было прокомментировано его письмо.
— Сначала, когда Нарада пришел в Рулон-холл, он был нерешительным, а потом стал думать, что ему не дают здесь проявлять свою Божественную индивидуальность, — стал Гуру Рулон объяснять истину на примере дурака, чтобы другие ученики не совершали подобных глупых ошибок.
— Теперь он решил проявить ее в полной мере в миру. В его глазах отображается страх, дикость, непонимание, тупость. Он решил стать бэтменом, открыть секцию йоги, «Дайте мне книжку с асанами, я буду показывать по книжке асаны», — написал он нам в письме.
— Еще он написал: «Дайте мне денег, я пасеку открою, потому что люблю мед», — прочитала Элен, держа в руках замызганный кусок бумаги с корявым почерком Нарады.
— Мы говорим что, кто пасеку заводит, тот сам мед не ест. Там главное — мед продать, картошки накупить и хлеба, чтобы на зиму хватило, — весело объяснял Рулон, разоблачая дурака, — но он не послушал истину, он решил обрести ложную самостоятельность. Многие люди стремятся обрести ложную самостоятельность и не могут ее обрести, потому что у них нет индивидуальности, они не могут быть самостоятельными. Что-то все им мешает: то я им мешаю, то Рулон-холл им мешает, то что-то еще. Они не понимают, что на самом деле они сами себе мешают.
Когда Нарада только попал в Дом Силы, он был еще подростком, поэтому он думал: «Ну, я еще маленький, я еще ребенок». Вел себя, как ребенок, и было все нормально. Ну, ребенок и ребенок 20 лет. Но потом он подумал: «Нет, мне уже 22 года. Я уже становлюсь взрослым, а значит, я должен быть мужиком». С этих мыслей в нем стала развиваться личность, и он начал культивировать такие мысли: «Раз я взрослый, значит, я должен быть серьезным». От таких мыслей его пачка становилась все мрачнее и отвратительней, — говорил Рулон, корча отождествленно мрачные рожи, изображая дурака.
Все рулониты радовались открывающейся им истине, купаясь в энергии Мудреца, а Нарада в это время, как последний бомж сидел в уличном туалете, не желая расставаться с выдуманными принципами.
— Вместо естественного детского состояния, на которое Нарада был способен со своей слабой сущностью и недоразвитой личностью он стал пытаться быть взрослым, — но это получалось у него, как у курицы летать, — продолжал Рулон, громко смеясь, — а-ха-ха-ха, и кроме мрачности, дурости, идиотства, ничего у него не получилось. От этих мыслей он стал шизовать, завидовать, плохо работать. Вот чем закончилась его взрослость. Я ему говорю:
«Быть взрослым, значит, уметь что-то делать, это не зависит от возраста. Мы говорим, что маленький Нарада до старости щенок будет. Ты не можешь быть взрослым, потому что ты ничего не можешь делать. Иди, научись спрашивать время».
Он до сих пор не научился даже спрашивать время, зато в мечтах он уже был очень взрослым. Он бесился, что мечты с реальностью не состыкуются, и тогда он решил шизовать в знак протеста. Демонстрация протеста, детский псих. Так бывает у людей, которые не могут реально чем-то быть. Вместо того, чтобы уметь что-то делать, он только в воображении становился звездой, точно так же, как Бочка думала, что ей здесь мешают стать звездой эстрады, что здесь ей мешают выступать на радио.
