Губио и глазом не моргнул. С простоватым видом он ответил:
— Несмотря на это, я осмеливаюсь напомнить, что если бы мы все бросились на помощь несчастным, нищета исчезла бы; если бы мы просвещали невежд, тьме нечего было бы делать; если бы мы поддерживали преступивших закон, предлагая стимулы к обновительной борьбе, преступления были бы сметены с Земли.
Священник позвонил в колокольчик, который, как мне показалось, был предназначен для выражения его гнева, и завопил своим хриплым голосом:
— Замолчи! Наглец! Я ведь могу и наказать тебя!…
— Да, — спокойно признал ориентер. — Думаю, мне известен размах твоей власти. По малейшему приказу, вылетающему из твоего рта, я и мои спутники можем быть брошены в тюрьму и подвергнуться пыткам, и если это является волей твоего сердца, мы готовы подчиниться этому. Мы заранее знаем все неудачи, которые могли бы сдержать в этом приключении; но нас вдохновляет любовь, и мы доверяем той же Суверенной Власти, которая позволяет тебе вершить правосудие.
Изумлённый таким мужеством, Грегорио вперил свой взгляд на Губио, который произнёс со спокойной твёрдостью, уверенно пользуясь психологическим изменением момента:
— Наша благодетельница Матильда объявила нам, что твоё благородство ещё не ушло от тебя, и возвышенные качества твоего характера остались нетронутыми, несмотря на иное направление, которое ты придал своим шагам. Именно поэтому, зная о твоих личных качествах, я и обратился к тебе словом «уважаемый».
Гнев священника, казалось, стих.
— Я не верю в то, что ты сказал, — раздражённо настаивал последний, — но выражай яснее свои просьбы. Я не располагаю временем для бесполезных дискуссий.
— Уважаемый Грегорио, — скромно продолжил Инструктор, — я буду краток. Выслушай меня с терпимостью и добротой. Ты не можешь не знать, что твоя духовная мать никогда не забывала Маргариту, которой теперь безо всякой причины угрожает безумие и смерть…
Поведение иерофанта, пока он слушал ориентера, стало явно меняться, и на его физиономии проявилась тревога, которую невозможно было скрыть. Странный ореол, покрывавший его лоб, явно потемнел. В кошачьем взгляде иерофанта появилась какая-то особенная жёсткость, а его губы искривились в оскале бесконечной горечи.
У меня мелькнула мысль, что, будь на то его воля, он бы нас разорвал. Но он оставался неподвижным, несмотря на грубое и агрессивное выражение лица.
— Тебе известно, что у Матильды, как твоей жены давних времён, есть воспитанник, дорогой её сердцу. Молитвы этой измученной духовной сестры достигают его просветлённой и полной самоотречения души. Грегорио, Маргарита, жаждущая искупления, очень заинтересована в жизни в теле. Обновительные чаяния омывали её детство, а теперь, когда её брак в расцвете её молодости усиливает её надежды, она желает оставаться в поле благотворной борьбы, чтобы компенсировать своё неправедное прошлое. Конечно, есть достаточные причины, вынуждающие тебя помешать ей по возвращении, если иметь в виду, как тщательно ты подготовил её смерть. Я не осуждаю тебя, а тем более не обвиняю. Кто я такой, чтобы делать это? И хотя Господь доверил мне высокое представительство, я ни в коем случае не стану тебя судить, если не проживу сам твою трагедию, ощутив твою боль. Но я знаю, что через любовь и ненависть прошлого она остаётся неощутимо привязанной к лучам твоего духа, а все мы знаем, что кредиторы и должники обязательно встретятся друг с другом, рано или поздно, лицом к лицу… Но теперешнее её существование охватывает большую спасительную работу. Она вышла замуж за бывшего партнёра по эволюционной борьбе, который также известен твоему сердцу. И она будет править по-матерински в домашнем очаге, где преданные благодетели организуют гармоничное место просветительного труда. Духи, друзья истины и блага, готовятся принять её материнскую нежность, словно благословенные цветы в небесном розарии на пути к ценному плодообразованию. Поэтому я пришёл просить тебя смягчить своё жестокое преследование. Какой бы бесстрастной ни была наша душа, со временем она меняется. Время рушит всё и лишает нас всех наследия неполноценности с тем, чтобы вершилось дело совершенствования. И какими бы непобедимыми ни были властные Судьи, которым ты подчиняешься, они ни в коем случае не смогут избежать суверенного авторитета Всепрощающего, который позволяет им действовать во имя выговора, адаптируя свою задачу ко всеобщему благу.
Над нами тяжело повисли минуты ожидания и тишины.
Но не собираясь опускать руки, Инструктор заключил умоляющим голосом:
— Если ты ещё не смог понять помощь, предложенную Законом Божественного Агнца, советующего нам взаимную и священную любовь, не оставайся глухим к призывам материнского сердца. Помоги нам освободить Маргариту и спаси её от разрушительного преследования. Твоя личная помощь не так уж необходима. Нам хватило бы твоего безразличия, чтобы мы могли действовать с необходимой свободой.
Иерофант принуждённо засмеялся и добавил:
— Вижу, ты разбираешься в правосудии.
— Да, — меланхолично отрезал Губио.
Но хозяин сказал без обиняков:
— Кто выдаёт приговоры, тот насмехается над отречением. Тем, кто защищает порядок, прощение неизвестно.
Законодатели Библии приказали, чтобы судейство было основано на принципе обмена: «око за око, зуб за зуб». А так как ты хорошо информирован насчёт всего, что касается Маргариты, не мог бы ты в полном сознании убрать те причины, которые заставляют меня декретировать её смерть?
— Я не оспариваю мотивов, которые принуждают тебя к этому, — воскликнул ориентер в состоянии между угнетённостью и грустью. — Но я осмелюсь настаивать на моей братской просьбе. Помоги нам сохранить это ценное и богатое существование. Помогая нам, кто знает, возможно, через эти нежные руки сегодняшней жертвы ты смог бы сам вернуться к очистительной ванне человеческого опыта, обновляя таким образом пути для славного будущего.
— Мне невыносима сама мысль о возвращении в плоть! — в стеснении вскричал Грегорио.
— Мы знаем, великий священник, что без твоего разрешения, по причине связей, которые Маргарита создала с твоим духом, мощным и активным, малейшая освободительная деятельность нам была бы трудна, — с полным спокойствием продолжал Губио. — Обещай нам свободу действий! Мы не просим отозвать приговор, а тем более не претендуем на оправдание Маргариты. Кто осуществляет договорённости перед Вечными Законами, вынужден противостоять им, теперь или позже, для правильного искупления. Однако, мы не будем просить отчёта о выполнении твоих намерений. Дай своей должнице благоприятную паузу, во имя усилий твоей матери, и, возможно, время займётся исправлением этого болезненного процесса.
Выказывая удивление непредвиденным предложением отнести кару на более поздний срок, когда мы сами ожидали, что же предложит ориентер, требуя окончательного аннулирования, Грегорио, уже не такой решительный, сказал:
— Мне нужна психологическая подпитка, которую может дать мне только дух Маргариты.
Воодушевлённый Губио спросил:
— А если бы у тебя был мягкий комфорт материнской нежности, который поддерживал бы твою душу, пока
