Что характерно, на сей раз Николь не врет. В дверь действительно звонят. Мы переглядываемся с нескрываемым ужасом. А что, если Максвелл просто отвлекал наше внимание? И его сообщник, этот убийца, уже здесь?!
У Николь глаза, как у загнанного кролика.
– Возьми Шанталь и иди к черному ходу, – шепотом приказываю я. – Пойду посмотрю, кто там. Если, что… если это он… у тебя будет время убежать. Только не вздумай бросаться мне на помощь. Спасайся сама с Шанталь, вызывай полицию.
– Я лучше пожарных вызову, – испуганно бормочет Николь. – Они уж точно приедут! А эти… Нет, лучше пожарных!
Я ее понимаю. Квартиру Брюн два месяца назад попытались ограбить какие-то лихие люди. Вскрыли почти все замки, кроме одного, а потом их что-то спугнуло. Разумеется, вернувшиеся домой хозяева вызвали полицию.
– Но ведь дверь так и не взломали! – возразили им по телефону 17. – Мы на такие вызовы даже не выезжаем. Потому что ничего не случилось!
Говорят, это обычная история. Безотказны только звонки по номеру 18. Это телефон пожарных. Самый надежный народ: даже при внезапных родах звонят все на те же 18, а не на 15, в «Скорую». То есть пожарные в какой-то степени мои коллеги…
– Звони кому хочешь, – шиплю я, как змея, – только сначала отбеги подальше, поняла? Все, иди!
Бросив на меня перепуганный взгляд, Николь хватает на руки Шанталь и скрывается в другой половине квартиры – там расположена дверь, ведущая на лестницу.
Ну а я, тяжело вздохнув, тащусь к входным дверям.
Сначала смотрю в глазок – и вижу милую даму лет шестидесяти с коротко стриженными седыми, блестящими волосами. Рядом стоит такой же седовласый джентльмен. Оба они очень хорошо, щегольски одеты, а у ног их лежат какие-то баулы и чемоданы.
Какое-то время я их сосредоточенно рассматриваю. Это не Максвелл и не тот страшный человек, которого я видела сегодня рядом с ним, – однозначно. Однако лица этой респектабельной пары мне отчего-то знакомы.
– Ничего не поделаешь, придется перерывать все сумки и искать ключи, – в это время говорит господин, повернувшись к даме: – Видимо, дома никого нет.
– Ну что ты глупости говоришь? – сердито откликается дама. – Куда она могла пойти на ночь глядя с ребенком, скажи на милость?! И мы видели свет в окнах. И у меня такое ощущение, что за дверью кто-то стоит и дышит…
Я немедленно перестаю дышать. Ишь ты, какие они чуткие!
– Надо было позвонить, – бормочет господин, а дама опять возражает сокрушающе-резонно:
– Так ведь домашний телефон был занят чуть не час, а мобильный, видимо, отключен. Наверняка забыла зарядить, как всегда.
– Ну так надо сейчас позвонить! – восклицает господин, и дама наконец-то соглашается с ним:
– Конечно, давно пора. Звони немедленно!
Он достает мобильник, который французы называют портабль, и набирает номер.
Телефон, стоящий за моей спиной, в столовой, незамедлительно разражается пронзительными трелями. Раз, два, три звонка… а потом включается автоответчик, и я слышу знакомое французское бормотание:
– Бонжур, буду вам признателен, если вы оставите свое сообщение.
Вслед за этим звучит сигнал, и тот же самый голос, который записан на автоответчике, сердито говорит:
– Николь, если ты меня слышишь, возьми трубку или открой наконец дверь. Ну что это за глупости – хозяева не могут попасть в свою собственную квартиру!
Матушка Пресвятая Богородица! Да ведь это родители Николь внезапно вернулись из своего вояжа! То-то мне показались знакомыми эти лица! В квартире полно их фотографий.
Дрожащими руками начинаю крутить-вертеть многочисленные замки, которые, вместе с новой дверью, установили Брюны после той ужасной попытки ограбления. И наконец широко распахиваю дверь, вздев на лицо самую приветливую улыбку:
– Добрый вечер!
Супруги отшатываются, увидев в дверях вместо Николь какую-то незнакомую особу. Но если мсье Брюн таращится на меня, будто кое-кто на новые ворота, то на ухоженном личике мадам Брюн появляется вдруг грозное выражение. Она мгновенно дергает молнию на сумке, выхватывает что-то кругленькое, направляет эту штуковину мне в лицо и…
Я практически не помню того, что случилось потом. В себя я пришла часа через два, не меньше, и то Николь и ее боевой мамушке пришлось приложить для этого массу усилий: они уже собрались звонить по всем трем заветным телефонам! Ситуация усугублялась тем, что одновременно со мной пришлось приводить в сознание отца Николь, который тоже почему-то попал в зону поражения. Угораздило же его, едва завидев меня, обернуться к жене с недоумевающим вопросом:
– А это еще кто?!
И вот вам результат…
В результате едкая вонь расползлась по всей квартире, все беспрестанно чихали и кашляли, Шанталь орала каким-то прокуренным басом, Николь постоянно препиралась с матерью, которая то начинала оправдываться, то бросалась в наступление… Словом, это была еще та ночка! Больше всего Брюны боялись, что запах этой гадости дойдет до соседей и они вызовут-таки или полицию, или даже пожарных. Обошлось, слава богу! К полуночи мы с мсье Брюном вполне пришли в себя, а Николь уложила спать дочку и помирилась с матерью. А также рассказала мою печальную историю…
– Мон дье, мир сошел с ума! – бормочет мсье Брюн, громко шмыгая носом. О нет, он не оплакивает судьбу мира – это остаточные явления «газовой атаки». У меня тоже по-прежнему течет из носа и першит в горле. – Террористы, всюду террористы! В России, во Франции… Как жить? Мы все помешались на этих террористах! Моя жена сегодня вела себя как самая настоящая террористка! А Максвелл?! Ничего не понимаю! – Он сокрушенно качает головой и вдруг спохватывается: – Кстати, вы не смотрели сегодня вечером новости?
– Нет, – качает головой Николь. – А что там было?
– Умер Жан-Ги Сиз.
Мне это имя ничего не говорит, и все же я пугаюсь: не родственник ли? Мало им моих проблем, еще и смерть близкого человека…
Однако у Николь лицо спокойное, только брови взлетают недоверчиво:
– Умер?! Или?..
– Пока неизвестно, – отвечает мадам Брюн. – Сообщили, что покончил с собой.
С беспомощным выражением вожу глазами вправо-влево.
Николь замечает мои страдания и поясняет:
– Это сподвижник Иана Колона, корсиканского сепаратиста. Был приговорен к десяти годам тюрьмы за попытку взрыва замка Сан-Фаржо.
– О господи! – невольно всплескиваю я руками. – Да чем ему замок-то не угодил?! И что, много народу пострадало?
– Слава богу, корсиканцы стараются обходиться в своих терактах без человеческих жертв. Они протестуют против власти Франции над Корсикой, но при этом подчеркивают, что рядовые граждане в этом не повинны, а потому не должны страдать. Как правило, взрывы гремят в ночное время, жертвы могут быть только случайно.
Я вдруг начинаю дрожать так, что зубы стучат. При этих словах я вспомнила ночь, во время которой могло быть столько жертв, столько невинных жертв…
Николь смотрит на меня с тревогой. Конечно, она поняла, что со мной творится, а потому на повестку дня выходит вопрос, что делать с беспокойной гостьей, которой грозит опасность.
Уж и не припомню сейчас, кто предложил, чтобы Николь ни свет ни заря взяла со стоянки машину родителей и отвезла меня в Мулян. Пробыть там мне предстоит неделю, ну, дней десять. Николь отвезет меня, покажет, что и как в домике, и вернется на другой день. За эту неделю мсье Брюн встретится с Максвеллом Ле-Труа и попытается выяснить, правда ли, что он из дамского угодника переквалифицировался в пособника террористов.
Почему-то ни мне, ни кому-то из семейства Брюн не приходит в голову, что, чем драпать в Бургундию, в Мулян, гораздо проще отвезти меня в аэропорт, чтобы я успела на первый утренний рейс Париж – Франкфурт, а потом Франкфурт – Нижний. Улететь в Россию, вернуться домой – что может быть проще и безопаснее?
Ничего. В том смысле, что ничего такого не пришло в голову ни родителям Николь, ни ей самой, ни, что вовсе уж странно, мне. Думаю, это можно объяснить только тем, что мы все еще находились отчасти под «газом», то есть действие дальнобойного оружия мадам Брюн еще не иссякло. Ну и…
Ну и так получилось, что мы с Николь провели практически бессонную ночь, а рано утром выехали в Мулян, куда и прибыли, на радость всем соседям, спустя четыре часа от начала путешествия.
4 октября 1919 года, Петроград. Из дневника Татьяны ЛазаревойСегодня пятница, и я, как всегда, притащилась со своим жалким узелочком в предварилку. Бросив взгляд на окошечко, ведущее во двор, я увидела там какую-то старушку в черном платке, закрывавшем ее до самых пят, и сердце больно защемило: вспомнилась Анастасия Николаевна, бедная Ася… Надо бы мне сходить на Сергиевскую. Вдруг появились какие-то новости о ее судьбе? Вдруг она сама воротилась домой?..
Как обычно, я просмотрела списки, увидела прочерк напротив имени Кости, мысленно возблагодарила Господа нашего и Пресвятую Богородицу за этот почерк, отдала в приемную узелок с передачей и не ушла сразу лишь потому, что заслушалась дивным диалогом, который вели меж собой пышная блондинка, сидящая у окошечка, через которое выдают справки (все советские барышни похожи друг на друга, словно высижены в одном гнезде: непременно артистическая прическа, декольте, подведенные глаза, накрашенные губы), и стоящий за ее спиной матрос в тельняшке. Ничего более мне не видно, слышен только его бархатный, вальяжный альт, которому вторит разбитное сопрано барышни:
