У меня не получилось отвести от неё взгляд. Она была простая, в самом хорошем смысле слова. На ней было лёгкое платье, которое, наверное, ей было к лицу. Точно оценить не получалось, поскольку девушка сидела боком. На шее и руках не было раздражающих дорогих побрякушек. Выступающие ключицы привлекали внимание — о такие можно было прорезаться. Она не выглядела вызывающе, но внезапно возникло желание сделать что-то дерзкое и самоуверенное. Однако эти желания быстро спрятались, испугавшись её глаз, которые снова смотрели в мои.
— Всё рассмотрел? — в голосе звучал вызов, а лёгкая улыбка сбивала с толку — она злилась или нет?
— Нет, здесь освещение не самое лучшее, — пробормотав эти слова себе под нос, я решил, что стоило познакомиться. — Жан, — и зачем-то протянул руку. — А ты?
Во взгляде напротив появился явный интерес.
— Изабель. Рада, что ты умеешь говорить. О чём задумался? — она подозвала бармена, чтобы повторить свой заказ.
— Работа.
— Расслабься. Какой смысл ночью забивать себе голову? — пара глотков какого-то коктейля, и получилось поймать искристый взгляд.
— По всей вероятности, смысла нет.
— Так лучше, — легко хлопнув в ладоши, Изабель улыбнулась чему-то своему. — Жан, может, прогуляемся? Или ты планировал всю ночь размышлять о своём? — снова виделся вызов в бездонных глазах, и внутри что-то звонко щёлкнуло.
— Подумать можно позже. Пойдём.
Встретить рассвет с незнакомой ещё несколько часов назад девушкой и быть окрылённым — не то, как я рассчитывал закончить свой пятничный поход в бар.
Летняя прохлада ночи, незаметно растворившиеся люди, пустые улочки города. Изабель танцевала босиком, кружилась, пела песни на разных язык, ярко улыбалась и не переставала заливаться самым прекрасным смехом. Всё казалось до абсурдного естественным: видеть радостную, немного раскрасневшуюся Бель, быть рядом с ней и чувствовать, как что-то безумное разгоралось внутри.
— Почему ты не танцуешь? — она подбежала и взяла в свои руки мои, которые теперь были согласны сделать всё, что она скажет. — Давай! Я тоже не умею!
И этот смех отпечатался где-то очень глубоко. Я знал, что по прошествии многих лет буду помнить его. Возможно, никогда не перестану видеть во сне эту улыбку вместе с такими незабываемыми искорками в глазах, которые, уверен, я придумал сам.
После нашей встречи в баре мы стали встречаться. Если это можно было так назвать. Я приглашал Изабель в рестораны, на выставки, концерты. Мы вместе отдыхали в Греции, Италии, Испании. Мне казалось, что она любила бывать в новых местах, потому всё свободное время я старался искать что-то необычное. Чтобы удивить, увидеть тот интерес, который стал постепенно угасать с каждым днём. В уже знакомых глазах я не мог поймать то любопытство, обращённое ко мне в первую встречу.
Я звал её к себе — она приходила, целовал — отвечала. Мы проводили вместе ночи, но что-то было не так. Непонимание, беспомощность и страх начинали досаждать. Несколько попыток поговорить были оборваны с её стороны. Осознано или нет, она не подпускала к себе слишком близко. И мне это, определённо, не нравилось, однако я перестал пытаться вывести Изабель на разговор.
Свой гнев я выплёскивал в постели. В эти моменты Изабель была невыносимо прекрасна, а я сходил с ума от накрывающих эмоций. Я был зол, но толком не знал на что. Она всегда приходила, жарко отвечала на поцелуи, бывало, первая снимала с нас одежду, бросая всё на пол. Порой, когда мы лежали в смятых простынях и пытались восстановить дыхание, Бель улыбалась как в ночь нашего знакомства. Тогда в голове оставался лишь белый шум — «всё нормально».
— У тебя есть планы на последнюю неделю августа? — Изабель водила своим тонким пальцем по моей груди.
— Вроде нет, а что? Есть какие-то предложения? — её голос звучал каким-то дежурным, но я предпочитал это игнорировать.
— Двадцать девятого числа мой день рождения. Родители зовут к себе, в Швейцарию. Хочешь, полетим вместе? — у меня получилось поймать заинтересованный взгляд, который я ранее потерял.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вот оно! Может, она думала, что я несерьёзен?
— Что, хочешь познакомить со своей семьёй? — и неожиданно она засмеялась, а у меня возникло чувство, что на душу вылили липкий, но согревающий сироп. — А если я им не понравлюсь?
Всё пошло не по плану прямо с момента нашего появления в родительском доме. Мать была ошеломлена и некоторое время даже не могла со мной поздороваться.
— Если собираетесь ужинать с нами, то пусть она переоденется.
Я посмотрел на Изабель, которая продолжала улыбаться. Мне нравились её короткие джинсовые шорты с какими-то потёртостями и красный топ на тонких бретельках. Возможно, так не стоило приходить в дом к незнакомым людям, но я не стал бы ей что-либо запрещать. В первую очередь мне была важна она, а одежда — её выбор.
— Что за тряпки она носит? — мать чуть ли не прошипела эти слова мне на ухо, поймав по пути на кухню.
На Изабель, что остановилась немного поодаль, было обычное чёрное платье. Я не понимал, что было не так с её одеждой. Оставалось надеяться, что Изабель ничего не услышала.
— Давай не будем устраивать сегодня скандалов.
На кухне нас ждал отец. Бросив короткое приветствие девушке, он обратил всё внимание на меня. Вернулись попытки убедить бросить «все эти глупые идеи с моей парижской компанией». В какой-то момент, отражая очередной невидимый удар отца, я почувствовал, как на ногу нежно опустилась ладонь Изабель. Жест показался таким искренним, что я удивлённо перевёл свой взгляд сперва на её руку, а затем посмотрел в глаза, где увидел понимание.
Меня понимают. Значит, всё правильно!
— Я повторю, надеюсь, вы услышите. У нас компания в Париже, и она будет развиваться. Однажды вы увидите, как мы станем так же известны, если не больше.
— Дорогой, — мать до этой минуты просто наблюдала за разговором, но теперь, видимо, не смогла промолчать. — Мы желаем для тебе самого лучшего, — она с долей осуждения посмотрела на Изабель. — Не будь с нами таким… — голос прервал звон серебряных приборов, с силой впечатанных в стол.
— Мне очень жаль прерывать ваши милые семейные разговоры, но это невозможно слушать. Серьёзно! Сколько лет вашему сыну? — Изабель смотрела на мою мать, будто собиралась высказать ей всё, накопившееся за последние часы.
— Бель, не надо… — я предпринял попытку предотвратить катастрофу, но на успех не рассчитывал.
— Жан, что не надо? — в её глазах сверкали молнии. Она снова повернулась в сторону родителей, сидевших на противоположной стороне стола. — Ваш сын взрослый. Какое право у вас навязывать ему то, что хотите вы! Может, вы спросите, чего хочет он?
— Ты! — никакой речи о перемирии не могло и быть. — Кто дал тебе слово? И о правах тут говорить не тебе.
— Достаточно, — уставшим голосом отец прервал перепалку. — Ужин окончен, идите наверх.
Спорить никто не стал. Мы поднялись в мою комнату на втором этаже. Я пропустил Изабель вперёд и закрыл за нами дверь.
— Я не хочу оставаться здесь! Или завтра мы уезжаем вместе или я сделаю это одна!
— Хорошо, мы уедем вместе.
Я спешным шагом подошёл к Изабель, чтобы поцеловать. Мне было необходимо выразить свою благодарность за поддержку, быть может, показать, как было больно оттого, что в меня не верили.
Мы кусали друг другу губы, и я желал, чтобы эта боль перекрыла другую. Незаметно мы оказались на кровати. Я целовал её шею, проводил языком по острой ключице, делал всё, чтобы на ней остались мои следы. Мне нравилось её платье, но лучше было без него.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я буду кричать, — заговорщический шёпот достиг свою цель. — Громко, — хотелось прикоснуться к каждому миллиметру её кожи. Сейчас можно было забыть обо всём.
Мои движения были предельно медленными, и к привычным быстрым ритмичные движениям мы перешли не скоро. Благодарность опьяняла: впервые я не был один против родительского давления. Я хотел, чтобы моя Бель так же сходила с ума, двигалась навстречу, желала и просила большего. А я бы дал. Всё, что смог бы, отдал ей одной.
