Разложив на столе кожаную гусарскую сумку, он принялся вытаскивать из нее карабинные патроны, кремень для розжига, кисет с махоркой, а затем – с величайшей осторожностью – небольшой мешочек, завернутый в плотную серую бумагу. Расслабив тесемку, аккуратно вытряхнул на ладонь неограненные синие камни, в которых Филимонов тотчас узнал сапфиры из украденной иконы и один крупный рубин. Совершенно прозрачные, притягивающие взгляд, они завораживали своей дивной красотой.
Дрожащими руками Владимир Гаврилович вытащил из кармана фотографию иконы. Тщательно сравнил найденные сапфиры с теми, что находились в окладе иконы. Совпало в точности. Камни располагались с правой стороны иконы, и самым крупным из них был рубин едва ли не с голубиное яйцо. Аккуратно завернув камни в бумагу, начальник сыска удовлетворенно хмыкнул:
– Интересно, что же он на это скажет, наш уважаемый господин Варнаховский? Все, больше нам здесь делать нечего.
* * *
Вернувшись в сыскное управление, Владимир Филимонов вызвал своего заместителя Рыкова и чиновника по особым поручениям Васильевского.
– Мне нужны сведения о Варнаховском Леониде Назаровиче, поручике лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка.
– Насколько глубоко копнуть? – спросил Васильевский, совершенно незаметный человечек с огромными залысинами.
– Поднять о нем все! Мне нужна полная информация. Если он случайно задел кого-то плечом и не извинился, то я должен знать и об этом. Даю вам на поиски сведений два часа! – Вытащив из атласной жилетки карманные часы, добавил: – А потом его арестуем.
* * *
…Чиновники появились через час. У Филимонова едва хватило времени, чтобы добраться до прокурора и взять разрешение на арест адъютанта великого князя.
В уголках губ прокурора оставался желтоватый след от запеченных расстегаев – Владимир Гаврилович поднял прокурора из-за обеденного стола. Поначалу он хотел ответить отказом, для столь решительного действия требовались более серьезные аргументы. Близоруко щурясь, прокурор долго пролистывал предоставленный материал, всматривался в фотографии похищенных камней и все более хмурился. Только когда Филимонов показал ему бумагу с большой императорской печатью, свидетельствующую о чрезвычайных полномочиях, прокурор одобрительно кивнул и поставил размашистую роспись.
– Пожалте. Надеюсь, арестование пойдет ему на благо.
Владимир Гаврилович едва перешагнул порог своего кабинета, как в дверь постучали и вошли Рыков и Васильевский, держащий перед собой объемную папку документов.
– Извольте, ваше превосходительство, – для пущей убедительности качнул он тяжелой папкой, давая понять, что время проведено в большом усердии. – Материалов на него набралось немало.
– Положите сюда, – произнес действительный статский советник, указав на стол. И когда папки заняли самый край письменного стола, продолжил: – Что вы можете о нем сказать, ознакомившись с документами?
– Судя по тому, что в них написано, Варнаховский ведет весьма разгульный образ жизни. Гуляка, пьяница, любитель всевозможных приключений и розыгрышей. Только за последний месяц он трижды побывал в полицейском участке за разного рода чудачества… если так можно выразиться… Однажды его даже заперли в участке, когда он осмелился оскорбить пристава, назвав его «препоганым фараоном». Но на следующий день явился командир полка вместе с толпой офицеров, и они взяли его на поруки. Мое мнение такое, если кто и мог украсть икону, так только он. Тем более что в Мраморном дворце как у адъютанта великого князя Николая у него имеется отдельная комната, и он пребывает там всякий раз, когда туда наведывается его высочество.
Полистав несколько страниц из папки, Филимонов дважды весело хмыкнул, видно, натолкнувшись на нечто весьма занимательное. Потом, подняв глаза на Рыкова, спросил:
– Тут написано, что он вымазал желтой краской мастерового Эмуна Шляйхера.
– Верно-с, ваше превосходительство. Этот Эмун Шляйхер был нанят для ремонта в его конюшне и вымазал стойла желтой краской. Да вот беда, краска долго подсыхала. Наутро Варнаховскому надобно было сопровождать великого князя в какой-то деловой поездке, а вся лошадь была в желтой краске, которая к тому же еще очень плохо стиралась. Вот он в сердцах привязал этого мастерового вожжами к столбу, раздел донага и вымазал его желтой краской, а потом спровадил на улицу. За это ему пришлось отсидеть трое суток на гауптвахте.
– Вижу, он большой весельчак, – буркнул Филимонов, – так что мне просто не терпится с ним познакомиться.
* * *
Ресторацию «Самарканд» Леонид Варнаховский покидал в изрядном подпитии. Дважды он едва не оступился и, не будь подле него двух цыган, что заботливо поддержали его под руки, так и растянулся бы на глазах многочисленных прохожих.
Подобное состояние называлось напиться до «белых слонов». Нужную кондицию можно было приобрести только после посещения пяти ресторанов кряду. «Самарканд» был последним. Следовало подаваться до дома и как следует выспаться, чтобы после полудня предаться воспоминаниям о прошедшей ночи в кругу друзей, которые помогут восстановить провалы в памяти. А уже потом, значительно отдохнувшим и приободренным, можно будет приступить к очередному этапу приключений, столь же захватывающему.
– Господа, я поеду только в карете! – повернувшись, громко произнес корнет.
Приятно было осознавать, что провожать его вышли все цыгане, и по тому, как они широко и душевно улыбались, было понятно, что денег в кабаке оставлено немало. Во всяком случае, в этот раз он выходил из «Самарканда» совершенно пустым, и в карманах позвякивало лишь два пятиалтынных – ровно столько, чтобы добраться до дома.
Особенно приятно было, что в числе провожающих находилась Анюта – молодая солистка цыганского хора. На ней было шесть платьев и никакого нижнего белья, в чем Варнаховский сумел убедиться в прошлое воскресенье. Правда, ценой этой тайны был туго набитый кошелек. Однако о потраченных деньгах он не жалел, прелести молодой цыганки стоили того. И Леонид всерьез намеревался узнать, из какого материала нижние юбки у остальных солисток хора.
Помахав Анюте, он направился к поджидавшему его экипажу.
– Я поеду только на тройке, – объявил Варнаховский, чувствуя, что каждый шаг дается ему с некоторым усилием: так и швыряло во все стороны! Полное ощущение того, что весь Васильевский остров, превратившись в корабль, угодил в двенадцатибалльный шторм.
– Уже подана, ваше сиятельство, – указал пожилой цыган Болтан на громоздкое угловатое сооружение на колесах, выкрашенное в грязно-желтый цвет. – Садитесь!
– Послушай, братец, эта карета, часом, не заболела желтухой? – приостановившись, спросил Леонид.
Шутку подхватили веселым смехом.
– Надеюсь, я не заражусь от этой кареты какой-нибудь непотребной болезнью? – обратился гусар к извозчику, сидевшему высоко на козлах, прикрытых потертой шинелью.
– Ваш бродь, да у меня лучшая карета во всем городе! – клятвенно заверил извозчик, стараясь укрыть ветхой тряпицей солому, выбивавшуюся через драное сиденье. – Другую такую во всем городе не сыщешь!
– Это уж верно… Ну, так и быть! – махнул рукой поручик, ступая на расшатанную подножку.
Поблизости остановилась золоченая карета с сытыми лошадьми. Сиденья покрыты парчой, а на подушках, важно развалившись, сидели два франта в итальянских сюртуках. Один из них, тот, что был постарше, в белом сюртуке, с отвислыми щеками, брезгливо посмотрел на Варнаховского, пытавшегося удержать равновесие на подножке, и произнес, капризно выставив губу:
– Вот это и есть тот самый корнет Варнаховский. Наделал он тут в городе шороху. Дня не может прожить, чтобы не набедокурить. Надо будет как следует его прищучить, – последние слова прозвучали особенно громко и напоминали вызов.
– Ваше благородь, вы бы некрепко за дверцу-то тянули, – жалостливо протянул извозчик, – а то она того… отвалиться может. А это, стало быть, дополнительные расходы.
Леонид поднатужился и, собрав по крупицам трезвость, спрыгнул с подножки. Ему показалось, что получилось на удивление легко, даже где-то молодцевато. В действительности его спрыгивание больше походило на падение мертвецки пьяного человека – не подставь дюжий цыган руки, он ткнулся бы физиономией в булыжник.
Сделав несколько неверных шагов по направлению к карете, он произнес:
– Господа, это вы, случаем, не ко мне обращаетесь?
– Поручик, – проговорил все тот же толстощекий франт, – вы изрядно пьяны, я бы вам посоветовал проспаться. А уж там можно и поговорить.
– К сожалению, не знаю, кто вы такой и чем занимаетесь, но у меня достаточно сил, чтобы вытряхнуть ваши толстые ляжки из дорогих портков.
Раздался сдержанный смех. Понемногу Варнаховского обступали приятели, справедливо полагая, что дело закончится очередной развеселой забавой. И по тому, как задорно светились их глаза, было понятно, что им не терпится принять участие в назревающем веселье.
