– Вы, видно, плохо представляете, с кем имеете дело.
– Прекрасно представляю. Потому что вижу перед собой двух надутых индюков, ищущих приключения на свои толстые задницы.
Стоявшие рядом приятели поддержали шутку хохотом. Похоже, ожидания целиком оправдывались.
– Это черт знает, что такое! Полиция! Где у нас полиция?! – громко завопил толстощекий, привлекая к себе всеобщее внимание.
– Господа, – повернулся Варнаховский к приятелям. – Эти господа совершенно не представляют, как вести себя в благородном обществе. Я предлагаю их проучить.
– Это мы мигом, – принялся засучивать рукава Борис Салтыков.
– Только, ради бога, не нужно их бить! – принялся наставлять поручик. – Давайте просто сбросим их в Неву, чтобы они прополоскали свои мозги и набрались уму-разуму.
Новая забава была встречена с восторгом. Несколько пар рук, преодолевая протесты толстощекого, выволокли его из кареты и под веселый смех потащили к реке.
– Господа, что происходит?! Я буду жаловаться! – кричал толстяк. – Я действительный статский советник Министерства юстиции.
Чем вызвал очередной взрыв хохота разгорячившихся офицеров.
Его более молчаливый сосед с перекошенным от страха лицом умолял офицеров лишь об одном: не кидать вниз головой. Просьба была услышана. Взяв юношу за руки и за ноги, его широко раскачали и на счет «три» швырнули в темную воду, по-ребячьи обрадовавшись огромному количеству брызг. Столь же незамысловато поступили и с толстощеким господином, который даже в момент падения не желал расставаться со своим черным кожаным портфелем.
* * *
Филимонов вышел из управления, с изумлением обнаружив, что кареты нет на месте.
– А где этот чертов Феофан? – спросил начальник сыска у адъютанта.
– Так вы его давеча с Рыковым отправили, – удивленно ответил тот, пожав плечами.
– Ладно, пусть Назар запрягается, поеду на его таратайке, – сказал Филимонов.
– Так его тоже нет, на этом экипаже чиновник по особым поручениям Васильевский отбыл. Срочно, говорит, надо.
– Что ты будешь делать! Когда ехать, так никогда кареты не сыщешь… Ладно, лови какого-нибудь «ломового», пусть сюда едет.
Через пять минут подъехала карета, на передке которой восседал степенный извозчик.
– Что-то у тебя, братец, карета дрянь! – высказался Владимир Гаврилович. – Сиденья рваные, солома отовсюду торчит…
– Скверная карета, барин, – легко согласился извозчик. – Да и лошаденка худа. Вон как бока исхудали, почитай, двенадцать годков ей. Как с ней из деревеньки прикатил, так и служу. Вот свалится где-нибудь посередь прошпекта, так уже и не поднять.
– А ты бы не колотил ее шибко, глядишь, и без приключений бы добрались.
– Доберемся, барин, – пообещал извозчик, – тут недалече. Када из деревни-то уезжал, думал, разживуся, избенку построю, а теперь думаю, где тут разживесся-то? Вот сам пощитай, от Адмиралтейства до Александро-Невской лавры шесть копеек будет. Про какие тут капиталы говорить? На гороховый суп хватило бы! Э-эх! – принялся он подправлять кусок старой шинели, сползающий с козел.
– Где он, узнал? – спросил Филимонов у адъютанта.
– В ресторане «Самарканд».
– Поехали!
Через узенькие стекла в широченных рамах был виден вечерний Санкт-Петербург, понемногу наполнявшейся огнями.
Лошаденка и вправду была не ахти: бока ввалились, грива поредела, хвост пооблез, а на поворотах ее так заносило, что она начинала бестолково сучить ногами, и Владимир Гаврилович всякий раз опасался, что животина может расшибиться о мостовую. При этом кучер имел скверную привычку погонять ее на поворотах толстой плетью.
– Кажись, приехали, барин, – объявил извозчик, когда впереди полыхнули огни ресторана «Самарканд».
– А это что такое? – удивленно показал начальник сыскной полиции на толпу, собравшуюся у гранитного парапета.
Присмотревшись, он увидел в реке двух людей, колотивших руками по воде. Вдоль ограждения стояло десятка три развеселых зевак, с восторгом наблюдавших за бедолагами. Здесь же небольшая группа офицеров. Собравшимся было весело, чего нельзя было сказать об утопающих горемыках.
– Господа офицеры шуткуют, – сообщил извозчик. – Видать, в кураже. Сбросили каких-то несчастных в воду и сейчас глядят – потопнут али нет.
– Тоже мне забава! Останови здесь! – приказал Владимир Гаврилович.
– Тпру, родимая! Стоять! – энергично потянул вожжи кучер. – Пожалте!
Следом остановилась полицейская карета, откуда, стуча по сброшенным подножкам ножнами сабель, повыскакивало четверо городовых.
– Это что же здесь происходит? – сурово спросил Филимонов, приблизившись к развеселившейся толпе.
– Господа купаться надумали, – хохоча, ответил молодой белокурый корнет, показав на двух людей, пытавшихся выбраться из воды.
Без шляп, в промокшей одежде, они пытались взобраться на ступени, но всякий раз соскальзывали с гранитной поверхности. Особенно смешно выглядел толстый мужчина в белом сюртуке, державший в руке размокший портфель. Пытаясь зацепиться за перила, он неизменно терпел неудачу и глухо бормотал себе под нос, судя по всему, проклятия.
Наконец одному из них, тому, что был помоложе и похудее, удалось вползти на ступени, и собравшиеся поприветствовали его усилия одобрительными выкриками. Мужчина постарше, видно, не столь расторопный, наконец сумел преодолеть на четвереньках первую ступень и, распрямившись, протянул портфель более удачливому товарищу. Некоторое время он стоял на лестнице, отпыхиваясь, а потом, отдышавшись, замахал кулаками:
– Это вам даром не пройдет! Я буду жаловаться в полицию!
– Полиция здесь, сударь, – вышел вперед из-за примолкшей толпы Владимир Гаврилович. – Что тут происходит?
– Вот этот господин, – показал толстяк на удалявшегося корнета, – вместе с этими людьми, – взгляд обратился на группу офицеров, где в центре стоял высокий поручик, – скинули нас в воду. Мы едва не утонули. Они нанесли нам оскорбление, испортили нам вечер, наши костюмы пришли в полнейшую негодность!
– Представьтесь, кто вы такой? – строго спросил начальник сыска, шагнув к улыбающемуся поручику.
– Может, вы сами сначала представитесь?
Похоже, тот был крепко пьян и не осознавал всей серьезности ситуации.
– Извольте… Начальник сыскной полиции, действительный статский советник Филимонов. Так с кем имею дело?
– Хм… Поручик лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка Варнаховский, если вам угодно, – слегка наклонив голову, он щелкнул каблуками.
Веселье вокруг угасло.
Филимонов просиял, словно повстречал старинного доброго приятеля:
– Наслышан о вас, милейший. Личность вы знаменитая. Вот, значит, как вы выглядите… Колоритно! Весьма, весьма рад встрече, – широко заулыбался начальник сыскной полиции, как если бы намеревался броситься к нему с объятиями. И, резко повернувшись к полицейским, стоявшим от него по правую руку, приказал: – Арестуйте этого господина! Да смотрите, стерегите покрепче, чтобы не убег! А то от него всякого можно ожидать.
Полицейские подхватили Варнаховского с двух сторон и, преодолевая сопротивление, втащили в карету. Затем привычно заняли места по обе стороны от злоумышленника, а снаружи, для пущей бдительности, закрыли дверцу на запор.
– Что же такое делается! За невинные шалости в каземат сажать! – пытался протестовать Леонид.
– У нас еще будет время поговорить по этому поводу, – возразил Филимонов. – Представление закончилось, – обратился он к безмолвной толпе, не ожидавшей подобной развязки. – Расходись!
– Как вы вовремя, господин Филимонов, – скороговоркой проговорил толстощекий. – Ежели б не ваше заступничество, так и не знаю, что бы я делал. Заприте его к татям, уж они-то научат его разуму.
– Вы бы, милейший, топали домой, – хмуро обронил Владимир Гаврилович, устраиваясь в карете, – так ведь ненароком и гайморит можно получить.
Вскоре зеваки разошлись, и на опустевшей набережной осталось лишь двое вымокших господ, безуспешно пытавшихся остановить извозчью карету.
Глава 12
Под арест господина поручика!
– Позвольте полюбопытствовать, как вы провели прошедшую ночь? – не без ехидства спросил начальник сыскной полиции, внимательно разглядывая Варнаховского, сидевшего за столом напротив.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: прошедшая ночь не прошла для поручика безболезненно. Доломан был испорчен темными пятнами сомнительного происхождения, воротник надорван, лосины разошлись; растрепавшиеся кудри напоминали гнездо неряшливой птицы, и где-то у самого темечка торчала сломанная хворостинка.
Да и вчерашнее возлияние давало о себе знать опухшими глазами, в которых тем не менее брызгали искорки задора. Некоторое время Варнаховский не без интереса рассматривал обстановку в кабинете; задержав ненадолго взгляд на часах, висевших на стене, перевел взгляд на зарешеченное окно, и, судя по тому, как дернулся его подбородок, помещение ему не понравилось.
