бокалы. Кьра не видела, как Мэйбл принесла его сюда, но раз оставила — наверное собиралась вернуться… Уже чуть менее испуганная, и от того более сердитая, она вернула лампу на стол и пошла за кувшином. Присела, глянула в замочную скважину, стараясь что-то расслышать. С закатом звуков в доме становилось всё больше, но ни один из услышанных никак не помогал ей, не прояснял ситуацию. Кьяра громко хмыкнула, желая приободриться и отогнать всех демонов, возможно таящихся по углам, глотнула из кувшинчика, вроде бы даже немного пролив на белоснежный передник, и нарочито решительно направилась к кровати. Минут через десять замок снова щёлкнул. Девушка, погружённая в свои мысли, сомнения и вино, не удержалась и подскочила.
— О-о-о да… — подвыпивший парень лет двадцати, одетый броско и безвкусно, слащаво улыбнулся. — Такие сюрпризы мне по душе. Смотрю — дама уже готова?
— О да. — Мэйбл, приобнимая его за талию, вплыла следом и снова заперла дверь. — Мы, в общем-то, обе готовы. Готовились, знаешь, вместе и заранее. — Она искренне хохотнула, кивая на кувшин с крышкой. — Знакомьтесь, дамы и господа. Кьяра, сего очаровательного модника зовут Дю́ком. А эта скромная пьяненькая красавица, как ты понял, Кьяра. Ну же, — Мэйбл нетерпеливо замахала руками, — помогите мне.
— Пьяная скромность… Обожаю эти местные глупости. Эти невиданные чудеса. — Парень живо и чуть неловко, будто споткнувшись, рухнул на одно колено перед Кьярой. Взял её руку в свои, растянул в пугающе широкой улыбке лягушачий рот. — Дюк. Дюк Тафт. К вашим услугам.
Договорив, он икнул, и практически впился в запястье перепуганной девушки зубами, слюнявя и причмокивая так, словно обгрызал куриный окорочок. Кьяра вжала голову в плечи и выпучила глаза, встретилась взглядом с Мэйбл.
— Наш молодой воин весьма галантен. — Хмыкнула та, лихо заваливаясь на кровать и скидывая туфли. — Я поняла сразу, как увидела — наш. Именно наш человек. Расскажи ей, как ты сказал мне, давай. Про рок, превратности судьбы и кружевные манжеты. — Она перевернулась на живот, подпёрла руками голову и принялась беззаботно болтать ногами.
Дюк Тафт отвлёкся от лобызания руки, дойдя уже чуть не до локтя, и остановил взгляд на стройных ножках Мэйбл.
— Чулки… — начал он, но тряхнул головой и исправился, — кружева! Кружева, милые дамы, тиснение, оборки, галуны, позументы и прочие всяческие шелка — есть первейшие признаки истинной отваги! Их наличие, — юноша театрально вскинул руку, демонстрируя чуть потрёпанные кружевные манжеты, — указывает на готовность. Не вашу обольстительную готовность к любви, — он резко схватил Кьяру за ягодицу, прижал к себе, дыша прямо в лицо, — а готовность к смерти. Точное понимание того, что она, смерть, всегда неподалёку. И к некоторым ремесленникам куда ближе, чем к другим. — Дюк пошарил свободной рукой слева у бедра, где звякнула стальными кольцами пустая перевязь. Он забыл, что, как и все гости, сдал оружие при входе. — Но вот, я обезоружен вашей красотой. Плените же! Нападайте по одному. Или обе.
Перегнувшись через край кровати, Кьяра хмуро поглядывала на Мэйбл. Та участливо придерживала её за руки, пока сзади отчаянно пыхтел Дюк. В больших тёмных глазах плясали отсветы масляной лампы. Ритмичные шлепки и хлюпанье, казалось, не закончатся никогда, парень был удручающе пьян и вынослив.
— Я так и не поняла. — Полураздетая Кьяра недовольным рывком отняла кувшин с остатками вина, допила в несколько глотков, запрокинув растрёпанную голову. — В чём смысл?
— Ну как же? Столько было сказано про лошадей, про страхи, про целесообразность… — Мэйбл даже как-то разочарованно скуксилась. Будто её шутку, её остроумную шпильку не заметили, или заметив — поняли не так.
— Да какие к чёрту лошади? Манжеты… Манжеты-то здесь при чём⁈ Как его ебучие кружева вяжутся с отвагой?
На резкий окрик девушки в углу закашлялся Дюк Тафт. Утомив обеих, он, судя по всему, изрядно утомился сам, и почему-то ушёл отдыхать на пол, стянув с собой одеяло и соорудив довольно аккуратную лежанку. Сейчас, давясь дымом из небольшой изогнутой трубки, юноша погрозил пальцем в пространство. Шумно прочистив горло, сплюнул на стену.
— Не шали, курва. — Прохрипел он, пытаясь восстановить голос. — А как вяжутся — я ж уже говорил. Не знаю только, тебе ли… Шелка солдата удачи, позолота наёмника — всё, что случится взять добычей или получить жалованьем, уйдёт в песок. Вместе с самим наёмником. Довольно скоро. И коли, осознавая это трезво, — Дюк кисло икнул, привычно подавив рвотный позыв, — мы остаёмся теми, кто мы есть… Проклятье, я запутался.
Мэйбл язвительно захохотала. Швырнула в парня подушкой.
— Спуская деньги на нас, богатые тряпки и выпивку, — назидательно протянула она, — сей храбрый воитель как бы отрекается от страха смерти. Принимает её неизбежность, неотвратимость, скорое наступление. Мол, чего копить, раз завтра помирать? Помереть он готов. Смело? Красиво?
— Ну вот. — Дюк важно кивнул. — Всё-то вам надо разжевать, упростить, опошлить. А на перешейке уже пляска. Карский вал разрастается. Вот ваши и тянут к себе всех, кого могут. Иногда и дельных людей выписать удаётся. — Буркнул он, вероятно, о себе. — Доплыл сюда морем, с сардийскими пиратами, но по пути к работе нужно и гульнуть. Лишнее скинуть, чтоб карман не тянуло. И в случае чего не обидно было.
Юноша с силой швырнул тугой кошель, попав Кьяре в оголённую грудь. Та словила, даже не пискнув от боли. Переглянулась с Мэйбл. Кивнула, соглашаясь.
* * *
В окрестностях Маньяри всегда хватало плодовых садов, овощных делянок, встречались даже редкие виноградники. А вот яровой пшеницы было немного. Тем более теперь, в начале сентября. Эйден, преисполненный поэтической тоски, сидел у узкого мельничного окошка и наблюдал за уборкой последнего в округе золотого поля. Тугие, сильные колосья, за живыми волнами которых ему так нравилось смотреть, сменяла рябая чернота земли с остатками колючей соломы. Ну как тут не загрустить? И он грустил, грустно подливая кислое белое, грустно же морщась при слишком крупном глотке. Во втором этаже мельницы теперь всё было идеально оборудовано для такой уютной грусти. Рабочий верстак с горелкой, котелком, колбами на кронштейнах и склянками всякой всячины. Полки и стеллажи, с холщовыми мешочками, пучками трав и связками грибов. Узкая койка с блеклым шерстяным одеялом, застеленная строго, по-армейски. И любимое, удобно-глубокое деревянное кресло, сработанное из светлого клёна.
