Что ж, я не хотел этого, я вовсе не собирался искать новой встречи с Лехой Лобастым, и был готов забыть о его существовании, но это было вчера.
Теперь же у меня возникло неодолимое желание познакомиться с ним поближе.
Эх, Леха, Леха, ничему тебя жизнь не учит. А ведь я совсем не собирался продолжать эту историю, я вообще собирался забыть о твоем существовании, но ты сделал все, чтобы мне о нем напомнить.
Значит, ты выбрал смерть.
* * *
Если бы кто-нибудь из преподавательского состава видел меня во время сегодняшних занятий, он мог бы подумать, что я рассеян и отвлечен, но на самом деле я был собран и насторожен и обдумывал план. После шестого урока я вошел в мальчишескую раздевалку, нашел там Степку Воронкова, который выглядел самым опасным пацаном в классе, и позвал его для разговора.
— А что я сделал-то? — не без вызова спросил он.
Но разговаривать с ним при всех я не хотел, так что взял под локоть и вывел в коридор.
— Да в чем дело-то, Василий Иванович? Я ж ничего…
— Я знаю, — сказал я. — Мне твоя помощь нужна.
— Опять козла двигать будем?
— Нет, с козлами я без тебя разберусь. Ты Тимура знаешь?
— Какого еще Тимура?
— Не морочь мне голову, — сказал я. — Того самого Тимура.
Вряд ли у нас тут две группировки, во главе которых тезки стоят. Хотя, надо признать, у Тимура группировка-то была сильно так себе, но такие парни, как Степан, все равно должны были хоть что-то о ней слышать.
Или же мне придется предпринять вторую попытку с кем-нибудь еще.
— Ну, знаю, — сказал он. — Я вообще много кого знаю, если что.
— Ты меня не пугай, — сказал я. — Как его найти?
— А вы с какой целью интересуетесь?
— Надо кое-что прояснить, — сказал я. — Не волнуйся, неприятностей из-за этого у него не будет.
— А я и не волнуюсь… — начал он.
— И, прежде чем ты продолжишь, хочу напомнить, что тебе еще целый год у меня учиться, — сказал я.
Он недолго подумал, прикинул, так сказать, плюсы и минусы, посмотрел на часы и неохотно сообщил, что в это время Тимур тусуется в гаражах, и адрес назвал.
— Спасибо, — сказал я Степану. — Родина тебя не забудет.
Я попросил Виктора меня прикрыть, если вдруг что, занес журнал в учительскую и направился в гаражи.
Пешком.
Ненавижу вот это ощущение. Не в том смысле, что я в принципе не люблю ходить пешком, это полезно и все такое, но я ненавижу ходить пешком, когда это не мой выбор. Когда у меня других вариантов-то и нет.
Автомобиль — это не роскошь и даже не средство передвижения, автомобиль определяет степень твоей личной свободы. Попробуй сорваться куда-нибудь в два часа ночи, если у тебя собственных колес нет, а «убер» еще не изобрели…
Что ж, на уроках у меня было время все обдумать, и теперь, во время прогулки, я попытался сделать из обдуманного хоть какие-то выводы, но получалось у меня… не очень хорошо. Из странных вопросов и намеков Сашки можно было сделать выводы, что он подозревает меня в том, что я не отсюда, но возможно, это я просто сам себя накручиваю, потому что знаю правду. КГБ, конечно, довольно влиятелен, но как бы он смог вычислить во мне пришельца из будущего, да еще и так быстро? Скорее всего, он просто пытался определить мою степень вовлеченности в привычную жизнь страны, которая могла вызывать вопросы из-за того, что я долгое время провел за границей и уже могу быть отравлен империалистическими западными ценностями.
Как бы там ни было, если я до сих пор не в подвале на Лубянке, и сам майор не спешит с продолжением допроса, значит, они не подозревают меня в чем-то совсем уж чудовищном, и железобетонных доказательств своей правоты у них нет, и я еще пару дней могу погулять на свободе.
Но незаконченный разговор с майором Сашкой все равно висел надо мной, как Дамоклов меч, и давил на нервы. Не люблю незавершенных дел. Если уж я что-то начинаю, то обычно иду до конца.
Чего бы мне это ни стоило.
Тимура в гаражах не оказалось, но около указанного Степаном бокса тусовались двое парней, которые вполне могли быть частью его команды.
— Здорово, — вежливо сказал я.
— Здоровей видали, — последовал стандартный ответ.
— Вполне возможно, — согласился я. — Тимур мне потребен. Где бы я мог его лицезреть?
— А кто интересуется-то?
— Чапай, — сказал я.
— О, — парнишка изменился в лице. — Так это ты тогда…
— Наверняка, о чем бы ты ни говорил, — сказал я. — Так где Тимур? Мне с ним перетереть надо.
— Так в больничке он. Напали на него вчера во дворе, башку проломили и обе руки сломали.
Печальное известие, но не так, чтобы прям неожиданное.
— В какой больничке?
— Да в нашей, районной.
— Есть версии, кто его туда отправил?
— Да ясное дело, кто. Лобастый это, больше некому. Ни с кем другим у нас сейчас терок нет.
— И как он?
— Лобастый-то? Да хрен его знает…
— Тимур как? — спросил я. — Насколько все плохо? Жить будет? Говорить может?
— Да что ему сделается. Он в сознании сейчас, все утро менты в палате торчали, опрашивать пытались.
— Какой номер палаты?
— Двенадцатая, вроде.
— Ясно, — сказал я.
Районная больница находилась на том же месте, где я и помнил, только здание выглядело немного посвежее. Не новым, разумеется, его и в этом времени-то лет двадцать назад построили, но и не такой развалюхой, капитальным ремонтом которой грозились в две тысячи девятнадцатом.
Я беспрепятственно вошел внутрь. Главное в этом деле — уверенное выражение лица. Если издалека видно, что человек идет по делу, никто его останавливать не будет. Не режимный же объект.
Поста охраны около двенадцатой палаты не было, не того полета птица. Я толкнул дверь и… палата оказалась на шесть мест, и все места были заняты, и травма головы была, как минимум, у троих, так что мне пришлось подойти к пациентам поближе и вглядеться в их лица. Тимур оказался вторым по счету.
— Привет, — сказал я. — Прости, апельсинов не принес. Не сезон.
Выглядел он неплохо. Ну, для человека, которому, по словам приспешников, голову проломили. Тут, судя по тому, что я видел, не проломили, а так, слегка погладили.
Можно сказать, отделался легким испугом.
Обе руки у него были в гипсе и висели на растяжках, как вечное приглашение к обнимашкам.
— Рад, что тебя не зацепило, — сказал Тимур, слабо улыбнувшись. — Слышал, они и к тебе приходили.
— Нанесли визит вежливости, — согласился я. — Как ты в целом?
— Жить буду, — сказал он. — Особенно на обезболе. Но все чаще задумываюсь о твоих словах. Насчет того, чтобы в жизни что-то поменять.
— Мудрое решение, — сказал я. — В смысле, это будет мудрое решение, если ты его примешь.
— Чапай…
— Кто это был, Тимур? Лобастый?
Он слегка наклонил свою перебинтованную голову.
— Где его найти? Хочу навестить его в качестве ответной любезности.
— Его менты ищут, — сказал Тимур. — Пацанов его щемят, с утра уже пятерых приняли. Плотно взялись…
— Это очень интересная информация, — сказал я. Наверное, Сашка таким образом вопрос решает. — Но я спрашивал не об этом. Где бы мне самому его поискать?
— Чапай, оно тебе надо?
— Надо, раз интересуюсь, — сказал я.
— Есть одна дача под Балашихой, — сказал Тимур. — Там он может отсиживаться. Но не факт, что и сейчас…
— А еще варианты?
Он покачал головой. Ну, как мог.
— Не знаю.
Значит, дача. Вполне может быть. Как говорят итальянцы, Леха Лобастый «залег на тюфяки». Разумный ход, если тебя ищут.
Сидеть и не отсвечивать, и надеяться, что пронесет.
— Ментам ты об этой даче говорил?
— Пацаны не стучат.
— Ладно, выздоравливай, — сказал я. — Попозже еще зайду. Принести чего?
— Да пацаны уже принесли.
Я вернулся к себе, внутренне готовый к тому, что дома меня будет ждать Сашка или его коллеги, но засады не было, и только наблюдательный пост из старушек на скамейке исправно нес свою вахту.
