Дверь отворилась, и одетый в камзол слуга провёл их в зал.
Горели свечи – огромное количество свечей, и в их колеблющемся свете музыканты увидели гигантский камин, занимавший половину стены, и большой обеденный стол.
Сбоку находилась лестница, и, стуча каблуками, по ней медленно спускался кто-то. Сначала появились кожаные башмаки, украшенные медными пряжками. Потом шёлковые чулки, короткие панталоны и камзол. Белое кружево манжет. Драгоценная брошь на воротнике. Напудренный парик и аскетическое лицо.
Они не сразу смогли узнать в вельможе своего старикана.
Он хлопнул в ладоши, и к нему подбежал слуга.
– Я буду ужинать, – объявил он. – А господа музыканты будут для меня играть. Поставьте стулья и пюпитры.
Они расселись и, косясь на хозяина и перешёптываясь, достали инструменты и раскрыли ноты.
Зазвучал Вивальди, и за окнами запела вьюга, а на стёклах появились ледяные узоры.
В камине запылал огонь. Старикан опустился в кресло и, засунув за воротник салфетку, придвинул к себе тарелку и взял в руки вилку и нож.
Ему принесли жареного поросёнка и оплетённую прутьями бутыль вина.
Он ел мясо, отрезая себе огромные куски, и слуга постоянно подливал ему в бокал игристое вино. Потом пил кофе с коньяком и закусывал шоколадными конфетами.
Покончив с ужином, вышел из-за стола и устроился на мягком низеньком диванчике. Голова опустилась на грудь, и он начал похрапывать.
Встрепенулся, услышав фальшивую ноту, и посмотрел изумлённо на музыкантов:
– Хотите с такой игрой ехать в Зальцбург?
За всех ответил обиженный холодным приёмом контрабас:
– Там мы будем играть на сцене, и нас будет слушать публика. А вечеринка – это совсем другое.
– Господи, вразуми их! – взмолился дирижёр. – Как мне им объяснить?! Не имеет значения, в какой обстановке играть и для кого. Ничего не должно существовать – только музыка и гармония. Больше ничего.
Теперь они играли совсем по-другому и вложили в музыку всё своё умение и страсть.
Старикан подошёл к окну и увидел, что на улице всё растаяло. В лужах отражается солнце, и под балконом расцвёл жасмин.
– На этом, пожалуй, пока и остановимся, – снова подобрев, сказал дирижёр. – Не будем слишком уж торопить ход времени.
– А как же Гайдн? – спросил контрабасист. – Его мы не будем сегодня исполнять?
– Да, конечно, – кивнул старикан. – Как без Гайдна? Без него нельзя. Как встретят и проводят – это зависит от нас самих.
Слуги погасили лишние свечи, оставив только те, что освещали ноты.
Маэстро взял виолончель и смычок и сел играть вместе со всеми. Он делал это искренне и просто, без лишнего надрыва, но так виртуозно, что ему аплодировали звезды.
Закончив партию, загасил свою свечу, и все музыканты сделали то же самое.
Вышли на улицу, и она опять влезла в «форд».
– А где наша фея? – поинтересовался Асатиани. – Куда подевалось юное дарование?
– Не знаю, – пожала она плечами. – Почему-то решила тебя не ждать. Наверное, уехала с ребятами.
Давид довёз её до дома и, когда она с ним прощалась, взял за талию и притянул к себе.
– Поцелуй-то я по крайней мере заслужил? – Он дотянулся толстыми губами до её лица и чмокнул в глаз. – Не говоря уже о чём-то другом.
– Нет, пожалуйста, не нужно. – Она отпихнула скрипача от себя. – Я не хочу участвовать в таких играх. Девчонка ускользнула от тебя, и ты решил снова заняться мной. Конечно, старухи всегда доступнее.
– Беда с вами, с умными, – тяжело вздохнул Давид. – Как ты думаешь, мудрая женщина, чем она сейчас занимается? Трахается со стариканом?
– Фу, как грубо, – поморщилась она. – Я думаю, что они музицируют, и у них может сложиться прекрасный дуэт.
– Жалко, что у нас с тобой ничего не получилось. – Он хотел захлопнуть дверцу, но она не дала.
– Ты не должен с этим мириться. Слышишь? Не должен.
У неё подозрительно заблестели глаза, и он вытащил из кармана платок и протянул ей.
– Я не знаю, что тут можно сделать. – Скрипач пожал плечами. – Набить рожу старику?
– Кому нужны твои кулаки? – Она не понимала, как можно быть таким глупым. – Ты импозантный мужчина, и любая девчонка пойдёт за тобой с радостью – только позови.
– Думаешь, делает это нарочно? – До него понемногу начинало доходить. – Чтобы меня завести?
– Вот именно, – кивнула она. – Ты хочешь, чтобы с тобой сразу ложились в постель. Цветы, духи и прочее – это необязательно.
– Ладно, – согласился он. – Завтра пошлю ей букет.
– Давай, Давид, действуй! – напутствовала она. – Не будь мямлей. Ты ведь грузин.
Вернувшись домой, первым делом отправилась в ванную. Долго отмокала в горячей воде и надраивала тело мочалкой, счищая всю прилипшую за день грязь.
Потом разглядывала себя в зеркале, и ей не нравилось то, что там отражалось.
С той стороны на неё смотрела незнакомая женщина. Мерцали таинственно глаза, и сияло лицо, пропитанное голубым лунным светом.
– Хочешь сообщить мне что-то важное? – спросила она.
– Нет, – мотнула головой незнакомка. – Ты знаешь всё сама.
Помахала ей рукой и растаяла в чёрном тумане.
– Ну и зачем приходила? – спрашивала она себя. – Что ей от меня нужно?
Кто-то должен был ей объяснить, и, взяв трубку, она набрала номер, который появился в её записной книжке всего несколько часов назад.
– Я ненормальная, – оправдывалась она. – Бога ради извините, что потревожила. У меня бессонница, и нервы стали никудышные. Всякая чертовщина мерещится.
– Можешь не извиняться, – сказала старуха. – Я сова, и все мои знакомые звонят по ночам. Есть проблемы – выкладывай.
– К вам смерть приходит? – спросила она. – Ко мне чуть ли не каждый день. Вся такая холодная, как будто её только что вынули из проруби. У меня от неё мурашки по телу бегут.
– Ко мне тоже таскается. Натуральный скелет – все кости наружу торчат, – делилась своими впечатлениями старуха. – Ужасно грубая и вульгарная особа и всё время говорит пакости. Типа, пожила, бабуля, и хватит. Уступи место другим.
– Правда?! – удивилась она. – Так прямо и говорит? Моя почти рта не раскрывает, и я не могу понять, чего она от меня хочет.
– Скоро узнаешь, – сказала старуха. – Может, ей кто-то другой нужен, а от тебя она помощи ждёт. Они ведь без помощников редко обходятся.
Ночь провела без сна, и утром её всю ломало. Раскалывалась голова, хрипело в горле.
А ещё и погода выдалась жуткая, с ветром и со снегом. Она выскочила на улицу в лёгком плащике и, поджидая застрявшего в пробке Давида, промёрзла до костей.
Прыгнула в машину и потом ещё долго не чувствовала своего тела. Сначала оно было белое, и, постепенно отогреваясь, кожа порозовела, а потом стала красной и влажной, как после парилки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
