(А что у меня внутри? Мясорубка?)
Я всегда красилась красной помадой не чтобы быть сексуальной — это был мой бунт против школьных правил. А сейчас я была сексуальной. Мне хотелось стереть еë. Стереть с себя эту новую шкуру. Она по-прежнему не прирастала и больше пугала меня. Меня пугали взгляды на моë тело, и от этого я ненавидела его. Оно делало меня несчастной.
— Ты так повзрослела, — сказала Ира, гладя мои волосы и глядя на мое отражение. Меня затошнило.
Но я с вызовом посмотрела самой себе в глаза. Быть взрослой — это хорошо.
Я подавила тошноту и стала чувствовать себя несчастнее, потому что я не справлялась с ним. Не могла носить его.
Гена отвез меня в московский клуб-ресторан, в котором и была эта вечеринка. Неоновая вывеска, дорогие машины, припаркованные у входа…
Наткнувшись на охрану, я растерялась, но Миша, увидев меня, сказал им пару слов, и меня впустили. И он сразу повëл меня к нашему столику.
Там было темно. Тëмные дубовые столы с чëрными скатертями, тëмные спинки кожаных диванчиков, приглушенное освещение, легкая музыка. За столиком сидели уже некоторые наши девчонки, несколько мужчин и взрослых женщин, чьих имен я не запомнила. Запомнила только одного.
Его пристальный взгляд сразу нашел не меня, нет. Мое тело. Открытое бедро. Я задрожала, будто на меня подул холодный ветер, и прижалась к Мише.
— Это что ещë за цветочек? — захохотал лысеющий мужчина, делая глоток из бокала, в котором плескалась бордовая жидкость. У него был дорогой костюм, но он выглядел небрежно — ослабленный галстук болтался вокруг шеи, а пиджак скинут на спинку стула. — Что цветочек будет заказывать?
— Это наша дикая роза, Юлия, ты, Игорëк, осторожнее, — усмехнулся Миша, приобнимая меня за плечо. Я сидела ни жива ни мертва, пытаясь прицениться к обстановке, но такое для меня впервые. Многие уже были пьяны, девочки из нашего агенства уже с кокетливыми улыбками танцевали с такими же представительными мужчинами, и при взгляде на них меня тошнило. Но по взгляду Миши — ожидающему, подталкивающему к чему-то — я поняла, что это часть нашей работы. А нашу работу я всегда выполняла из рук плохо. — Это Игорь Разинский, сотрудничает с Гуччи.
Последняя фраза должна была остаться галочкой в моëм мозгу, но меня парализовал пристальный взгляд этого Игоря. Он улыбался мне — и я напряженно улыбалась в ответ. Заставляя себя. Ещë не понимая, к чему всë идет, но уже чувствуя себя неуютно.
Девушки чуть постарше меня спрашивали, где я работаю, сколько мне лет, что планирую делать дальше и с какими брендами работать хотела бы — я отвечала на автомате. Игорь периодически взрывался громким смехом, и я каждый раз вздрагивала. Он был слишком громким. Слишком… близким, как и его взгляд, который был везде - так, что я не знала, как спастись. Сидела с прикленной улыбкой на лице и нарастающим ощущением холодного, липкого ужаса внутри. Ощущения, что моë тело мне не принадлежало - так он оценивающе прицеливался и сжирал его глазами. Наверняка я переоценивала тогда значение этих взглядов, но каждый из них взрывал во мне внутреннюю истерику.
Он заказал мне коктейль, не переставая пристально смотреть, и я осторожно пригубила его.
За нашим столиком остались только мы, и он придвинулся ко мне. Его рука была в опасной близости к моему плечу — на спинке. Я чуть наклонилась вперед, попивая коктейль, и судорожно уводя темы в какие-то другие дали.
— Фактурная ты девочка, Юль. Уходи ты от этого Миши ко мне, а?
Каждый его взгляд кричал о похоти. Я же даже не запомнила его лица - это было что-то розовое, с огромными губами, вызывающее омерзение. Я хотела закричать.
Миша одобрительно смотрел с барной стойки, и мне казалось, в любой момент он меня защитит, не даст этому зайти слишком далеко. Но я не знала, как далеко принято вообще заходить тут, во взрослых местах. Не знала, что мне делать. Не знала, как далеко я сама смогу зайти. Надо ведь достаточно.
Я постоянно бросала умоляющие взгляды на Мишу, но он не подходил.
И вмиг я почувствовала себя такой несчастной, брошенной, обречëнной, словно маленькую рыбку бросили в океан к акулам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я помутнела от страха и ощущения, что меня предали. Но мне некого винить, кроме себя. Для меня весь мир будто остановился, сжался в одной точке, когда он прикоснулся к моему голому плечу, огладил его. Я будто уже была убита и растерзана.
И я должна справиться с чем-то. Только почему мне от этого так плохо?
— Тебе восемнадцать-то есть? — поинтересовался он, но вряд ли бы его остановил мой возраст.
А вот другого человека, наверное, он и останавливает. Мысль об этом человеке придала мне сил, злости, упрямства и снова почему-то ощущения горечи. Боли.
— Да, есть, — с вызовом сказала я, хотя хотела расплакаться. — Мне нужно покурить.
— С тобой, пожалуй, выйду, — сказал Игорь и закинул в себя бокал. На секунду я помешкалась, вспоминая слова Миши о том, что если вдруг что, он вмешается, что ни до каких инцидентов дело доходить не должно, и подумала, что ничего плохого не случится. Наивно, легкомысленно, с детской надеждой.
Кивнула. Пытаясь заткнуть свой внутренний голос, вопящий о чём-то.
Забрала свою шубку из гардероба.
Я была трезва. Он не то что бы еле стоял на ногах — но было видно, что его ведëт, что глаза его блестят особенно, когда мы зашли за угол бара. Было довольно темно. Люди курили чуть поодаль.
Я снова помутнела, замерла от ужаса, заметив, как он приблизился ко мне, чтобы подкурить. Но я подняла подбородок с сигаретой в зубах, уже понимая, что что-то не так. Это накожное, тошнотворное ощущение, что что-то случится.
А в следующую секунду сигарета оказалась на земле, а его рот на мне. Прохладный, скользкий рот. Эти огромные губы-лепешки, раздвигающие мои губы. Его язык.
Сердце застучало так сильно, что я подумала, что я его выблюю. Я сначала даже не поверила. Но чувству омерзения - да.
Мне захотелось кричать, но мое тело всегда меня предавало, и я смогла только замычать, что он, видимо, расценил как нечто другое, потому что в следующий миг его руки оказались на моей заднице, прижимая меня к нему. Я была словно парализована.
Тук. Тук. Тук.
Осознание.
Внутренний крик.
Он трогал моë тело, и на какой-то миг я действительно почувствовала, что оно не моë. Какая-то тряпичная кукла. Уязвимая. Бесполезная - чтобы ее запросто могли вот так трогать. Мне стало так тошнотворно.
Прошла целая вечность, прежде чем я, трясясь всем телом, оттолкнула его.
— Ты чего? — прохрипел он. — Я думал, ты хотела, и у нас всë на мази. Ты такая красивая девочка…
Красивая. Красивая.
Я заметалась, как животное.
Отбежала на несколько шагов. Я не знала, чего ожидать - накинется ли он на меня, успею ли я убежать?
На глаза навернулись слëзы, а весь мир обострился.
Мне хотелось закричать, позвать на помощь, но это казалось таким глупым, ведь ничего страшного не произошло. Он стоял на месте. И это было абсолютно бесполезно — те, кто курил, стояли, вообще не обращая внимания на нас. Миша был в баре.
А он даже не начал снова домогаться — лишь недоуменно смотрел на меня.
И на меня обрушилась вся комическая нелепость этой ситуации. Девчонка в слезах пытается защититься от того, кто на неë не нападал. Она сама была красивой, поэтому это и случилось. Но эта красота ей не по размеру.
Так что…
я просто убежала.
Я долго бежала по какому-то кварталу, и когда остановилась, осознала, что задыхаюсь от рыданий. Что меня трясëт будто в лихорадке. Я позвонила Ире — единственной, кто пришел мне в голову тогда. Срываясь на рыдания, я лепетала что-то в трубку.
— Как, ты говоришь, его зовут? Разинский? — переспросила Ира, перебив меня.
— Он полез ко мне!
— Но он же сразу отстал. Нормальный человек, Юль. Никакой не… Но ты могла бы и умнее поступить.
Я даже замолчала. Разом перестала плакать.
— Дать ему, ты имеешь в виду? — переспросила я. В меня будто воткнули ещë один кинжал. Меня замутило. От мысли, что она была права. Эта мысль разбивала меня. Мой организм отвергал еë, но мозг говорил, что возможно, это правда, и от этой правды тошнило ещë больше.
