— Да, вот так, — сказал Эрнест после минутной задумчивости. — Жил человек и умер. Все-таки не мы тут все определяем, а какие-то другие силы. Как бы нам ни хотелось считать по-другому.
Лунин не знал, что сказать на это, Кириллов тоже молчал, хотя и внимательно следил за разговором, судя по виду. Блеск в его глазах навел Лунина на мысль, что тот понимает тут больше, чем он сам, даже несмотря на то, что не задает вопросов.
— Да, а серийного убийцу ты постарайся все же найти, — сказал наконец Карамышев, когда они допивали кофе. Лунин ждал этого весь обед, но все равно это прозвучало неожиданно. — Хотя, может быть, он и сам затихнет после выборов. Но все равно этого крота надо откопать. Допускать какого-то самовольства мы не должны. Как ты, уже нашел что-то, за что можно ухватиться?
— Я понемногу иду вперед, но не знаю, куда двигаюсь, — честно ответил Лунин. — К разгадке или наоборот, куда-то в дебри.
Карамышев вдруг засмеялся.
— Да, это непросто, — сказал он. — Но ты не отчаивайся. Тебе мешает то, что ты мало с кем знаком в городе, не будешь же ты ходить по домам и со всеми беседовать. Хотя, возможно, это и был бы кратчайший путь к цели. У тебя хорошая интуиция, я давно это знаю. Ты вполне можешь определить убийцу просто по странностям в его поведении.
— Чечетов советует то же самое, — сказал Лунин.
— Да, он умный человек, этого у него не отнимешь, — ответил Эрнест. — Знаешь что? Давай сделаем просто. После похорон завтра будет большой обед, поминки, всякое такое. Вся верхушка будет присутствовать. Меня, скорее всего, там не будет, есть более неотложные дела. А ты вполне можешь посидеть, понаблюдать, пообщаться. Может, что-то интересное и углядишь.
— Что, Славик Шмелев был таким важным человеком? — спросил Лунин, немного удивленный.
— Достаточно важным, — сказал Эрнест. — А если недостаточно, мы сейчас его чуть-чуть приподнимем. Как раз будет очень уместно.
У Кириллова опять в глазах при этих словах пробежал какой-то блеск, но Лунин предпочел не вдаваться в эту тему. Чем больше он узнавал о жизни здесь, тем больше становилось вопросов, это производило уже какое-то удручающее впечатление. Но в целом он разговором был доволен, надо было только как-то осмыслить все это, и новые ниточки к разгадке бы появились. Все это как-то было увязано в один клубок.
— Ну что ж, мы пойдем, пожалуй, — сказал Кириллов, поставив чашку за стол.
— Да, — сказал Эрнест, — спасибо за компанию. Я пока остаюсь, мне надо еще кое с кем побеседовать.
Пожав ему руку на прощание, они спустились вниз, оделись и вышли на улицу.
20
— Ты к себе на работу? — спросил Лунин. — Пойдем, я тебя провожу. Как тут, однако, все загадочно. Сплошные вопросы без ответов.
— Да ну брось, — неожиданно сказал Кириллов. — На этот раз ты получил очень ясные объяснения. Я даже не ожидал, что Эрнест так разговорится.
— По поводу чего именно? Он много чего сказал, но я мало что понял.
— Ты что, уже забыл, что тебя больше всего интересовало? Еще в кабинете-то меня донимал. Вот об этом он все и рассказал.
— О смерти Шмелева? — горячо переспросил Лунин. — Подожди, но он же ничего не сказал.
Кириллов поколебался немного, после чего произнес:
— Ну… Раз уже это сказано вслух и открытым текстом, хоть ты ничего и не понял, наверное, это не будет разглашением какой-то секретности. Будем считать, что ты сообразил все сам.
— Ну давай, не томи. Я уже не могу разгадывать загадки.
— Попробуй сопоставить два события, которые мы только что здесь обсуждали. Решение Эрнеста дать отпор уличным стычкам и весь этот туман, который напущен вокруг смерти Шмелева.
Лунин подумал немного на эту тему. В голову ничего не приходило.
— Ох, ну ладно, — сказал Кириллов. — Все тебе разжевывать надо. А тут принято догадываться, никто ничего не говорит прямо.
— Ну и перескажи свои догадки. Только не терзай слишком долго.
Они уже дошли до входа в серое здание, в котором работал Кириллов, и остановились у двери.
— Шмелев, хоть так и нехорошо говорить, умер очень кстати, — сказал Кириллов. — Умер он в самом деле от болезни, и для Эрнеста это действительно большая потеря. Но раз уже его не стало, было принято решение и этот печальный факт использовать в большой игре.
— Как? — спросил Лунин. — Объявить все болезни вне закона?
— Почти попал. Может, еще подумаешь?
— Нет, думать я уже неспособен, давай выкладывай свои соображения, и хватит шутки шутить. С ума тут сойдешь с вами всеми.
— Эрнесту нужна большая жертва, — сказал Максим. — Кто-то, кто занимал высокое положение. И как раз сейчас погиб.
— Зачем? А, понимаю. Чтобы начать атаку на этих ваших несчастных социалистов. Чтобы был повод, правильно?
— Ну наконец-то, — проворчал Кириллов.
— Подожди, а эти мои серийные трупы не годятся? Там же тоже люди из ближнего круга.
— Хм, а они что, твои?
— В известном смысле, — сказал Лунин. Шутить ему больше не хотелось.
— Наверное, это уже слишком давние смерти, — ответил Кириллов. — Да и там менее широко было известно, кто чем занимался. Они немного не подходят. Хотя такие идеи, может быть, и обсуждались. Тут каждый труп идет в дело.
— Дивное местечко, — пробормотал Лунин.
— С другой стороны, — продолжил Кириллов, как бы не замечая его слов, — уже давно стало известно, всем кто хоть немного интересовался этим вопросом, что это дело рук таинственного убийцы, которого ты никак не можешь найти. Так что свалить это на наших друзей и политических конкурентов уже бэтЃдет не так легко.
— И что теперь? Что дальше?
— Наверное, ты можешь легко предсказать и сам, — ответил Кириллов. — Будет широко объявлено, что Шмелев погиб в какой-то стычке, в городе их хватает, так что с этим проблем нет. Будет устроено много шума вокруг похорон, и дальше начнется массированное наступление. На политические позиции.
— Но подожди, как-то это… все же не очень хорошо, — сказал Лунин. — Человек умер, чего уж там, но затевать теперь вокруг этого какие-то грязные игры…
— Позволь, я оставлю это без комментариев, — сказал Кириллов. — Давай, мне пора. Удачной тебе второй половины рабочего дня. Утро прошло на редкость содержательно.
Попрощавшись с ним, Лунин повернулся и пошел по улице. В офис идти ему не хотелось. Желание работать дальше над этой темой вообще как-то пропало. Впервые ему пришло в голову, что может быть, он не может проникнуть в смысл всей этой игры не потому, что она была слишком сложной, а потому что была слишком грязной. Конечно, это не касалось только случая со Славиком, хотя и сам по себе он был чрезвычайно непригляден.
Домой идти тоже было рановато, хотя насчет служебных обязанностей на сегодня можно было уже и расслабиться. Он получил четкое задание от самого высокого руководства, которое было здесь непререкаемым авторитетом — посетить банкет после похорон, понаблюдать за обстановкой и сделать свои выводы — но это надо было делать только завтра. На вечер как будто дел уже не было.
Ощущение, что он влип во что-то грязное, не покидало его. Славик все-таки был его другом, и только теперь, когда он понял, что в его смерти нет ничего загадочного и связанного с какими-то «обстоятельствами» — Лунин почувствовал это по-другому, как настоящую потерю. И как раз сейчас ему больно было осознавать, что тело его умершего приятеля будет превращено в какую-то игрушку, очередной умный ход в сложной политической игре.
Не замечая, куда идет, он свернул в фабричные кварталы, тянувшиеся здесь к самому морю. Но г колых ветвях деревьев оставалось кое-где еще несколько листьев. Под ногами чавкала снежная каша, но с неба капал дождь, и из водосточных труб струились прозрачные струйки. Странное желание вернуть все в тот момент, когда он только приехал в этот город, вдруг появилось у него. Первый день тут, до начала всех несчастий и неприятностей, показался каким-то утраченным раем. Но опять же, как и тогда: во всем этом был вход, но не выход. Двигаться можно было только вперед, «отменить» то, что уже началось, не было никакой возможности.
По крайней мере, теперь наступила полная ясность, это нельзя было не отметить как положительный момент. Все странности последних дней получили свое объяснение. Действительно, никакое расследование, связанное со смертью Шмелева, не нужно было сейчас Эрнесту. Информация тут просачивалась легко и быстро, и это только навело бы на лишние мысли, что в деле что-то не так. Чистый образ погибшего борца с режимом не должен был омрачаться какими-то дополнительными деталями.
На душе у Лунина было мерзко и пакостно, и он опять подумал, что напрасно связался с «миром» — надо было оставаться в стороне. Но Славик бы все равно умер, тут была какая-то высшая непреложность, которая вмешивалась в ход событий, и цели ее были неясны. Но тут уж невозможно было никакое расследование, хотя Лунин и верил почему-то, что свободный философский и поэтический поиск рано или поздно привел бы его к этой разгадке. Однако и с поиском сейчас были большие проблемы.
