Навстречу горячим ветрам
Жадан Сергей Викторович родился в Старобельске Луганской обл. в 1974 году. Окончил филфак Харьковского педагогического университета. Поэт, прозаик, драматург, переводчик с немецкого и белорусского. Пишет на украинском языке. Произведения переведены на многие европейские и славянские языки. Лауреат национальных и международных премий. Живет в Харькове. Со стихами в “Новом мире” выступает впервые.
В настоящей подборке представлены стихи из циклов “Марадона” и “Эфиопия”.
Перевод с украинского Игоря Белова
* *
*
Август уходит из теплых кварталов,
река обнажает камыш и траву,
и беспризорные дети вокзалов
терпкие звезды яблок рвут.
И в черных ночлежках, с загадочным видом,
чувствуя в этом условный знак,
читают на девичьих лицах обиду
и курят взаправдашний взрослый табак.
В их цепком медленном разговоре,
привычном жестоким детским сердцам,
столько любви и злого горя,
что не снилось и мертвецам.
Может быть, твердое, словно гравий,
время, что убивает нас,
из их исковерканных биографий
когда-нибудь новый язык создаст.
Может, как призраки, эти парни
в тумане, окутавшем архипелаг,
солдатами свежесколоченных армий
когда-то встанут под чей-то флаг
и злость, которой у них навалом,
будут все время нести в руках,
прорвавшись к карпатским глухим перевалам
и окопавшись на сербских хребтах.
И смельчаки, те, кто шагом пешим
идут без улыбок и лишних слов,
на фонарях еще будут вешать
гадалок, мошенников и шутов.
Будет разорвана аккордеоном
дезертирская ветреная душа,
и будут на рынке в каждом районе
хлеб и патроны для калаша.
И будут крепнуть с каждой ночью
времени хрупкие позвонки,
ласточки в небе оттачивать почерк
и рыбы плыть по теченью реки.
* *
*
Я всегда с уважением относился к профессиональному спорту.
Мне казалось — что-то есть глубоко настоящее
во всех этих гетрах и майках, тяжелых от соленого пота,
в разбитых физиономиях, мелькающих в телеящике.
Дети рабочих, живущие в спальных районах,
сходятся на пустырях за черными теплотрассами
и у футбольных ворот держат оборону,
вытаптывая траву китайскими адидасами.
Каждый из них хотел бы стать нормальным боксером,
подписать контракт на бои где-нибудь в штатах,
завалить пару кубинцев, серебряным стать призером,
просаживающим гонорары на игровых автоматах.
Однажды стать чемпионом, позволив всяким ублюдкам
снимать на мобилы твое награждение,
ежемесячно рассылать деньги по детским приютам,
никогда не забывая о социальном происхождении.
Побеждать депрессию медицинскими препаратами.
спать с горничными, драться с папарацци,
выбрасывать ширпотреб, принесенный спекулянтами,
и в кровати золотой мадерою заливаться.
Не засыпать без морфия, держать запястья в бинтах.
Словно золото в реках, искать снотворное в венах.
Вставать в спортзале под грушу и избивать ее так,
будто это и вправду она виновата в твоих проблемах.
* *
*
Ты держался за эти края, пацан,
за горячие эти пески,
где месяц с синим лицом мертвеца
гонит табун трески.
Но однажды ты понял, что готов
отчалить раз и навсегда
от выгоревших дотла берегов,
не оставляя следа.
Это вера несла тебя на руках
из глухой пустоты,
вербуя в черных ночных портах
ватаги таких, как ты.
И кочегары в липком дыму,
роняя блестящий пот,
крепко вгоняли в сладкую тьму
медленный пароход.
Там песни матросов к звездам плывут,
и с ними — песня твоя,
и, зеленым флагом отдав салют,
лежит Эфиопия.
Там бродит солнце в прибрежных лесах,
и светится океан,
и покоем наполнены голоса
всех растафариан.
Там небо вспыхивает костром,
и теплый сгорает мрак,
и выворачивает нутро
море в сухой овраг.
У каждого, кто попадает туда,
пусть дорога и не легка,
всегда будут хлеб, сахар, вода
и полный карман табака.
Поскольку смерть отпускает того,
кто заплатил по счетам,
кто в трюме железном плывет далеко,
навстречу горячим ветрам.
Поскольку кровь в каждом из нас
вращается без конца,
перекатываясь всякий раз
через наши сердца,
и каждое слово звонким песком
у горла стоит твоего,
чтобы ты мог своим языком
произнести его.
Белов Игорь Леонидович родился в 1975 году. Окончил Калининградский государственный университет. Автор стихотворного сборника “Весь этот джаз” (2004). Переводчик современной украинской и белорусской поэзии. Живет в Калининграде.
Из книги «Арифметика войны»
Ермаков Олег Николаевич родился в 1961 году в Смоленске. Прозаик, автор книг “Знак зверя” (1994), “Запах пыли” (2000), “Свирель вселенной” (2001) и др. Живет в Смоленске. Рассказы из книги “Арифметика войны” см. “Новый мир”, 2009, № 6.
Вечный солдат
Ехали как анархисты или революционные матросы — только гармошки не хватало — в тамбуре последнего вагона с открытой дверью, сидя на железном полу, хлеща коньяк и заедая его карамельками, сыром, какой-то рыбой или курицей, похожей на рыбу, черт поймет, еще и огурцами, горькими и зелеными до черноты, разложив все это на ташкентских газетах с русскими буквами и фотографиями мирной жизни: хлопководами, пионерами, сталеварами; пустые бутылки с грохотом катались от стенки к стенке, желтея и белея звездочками. Когда пить и есть было нечего, вручали самому трезвому очередную порцию дензнаков, полученных прямо на военном аэродроме в спецпункте, — солдатскую и сержантскую зарплату, набежавшую за два года, — и тот отправлялся на ПХД, Пункт хозяйственного довольствия, сиречь в ресторан; кто-то предложил поправку: ПХУД Пункт хренительного удовольствия; почему хренительного? может, охренительного? нет, хренительного, потому что все два года хотелось обычного великорусского напитка, прозрачной водки, а приходится удовольствовавы… к...короче… клопами разит… отрыжка неприятная… но на ПХУДе ничего иного не было, и гонец возвращался с новой батареей и кульками конфет, заскорузлого сыра и то ли рыбы, то ли курицы; кравчий, он же виночерпий, Немерюк, прослуживший все два года на продовольственном складе, дебелый, высокий, круглолицый, прежде чем свинтить крышечку, отдавал честь и величал коньяк товарищем старшим лейтенантом или капитаном, в зависимости от числа звездочек, разрешите, мол, обратиться, тамбур орал в ответ: разрешаю! — и Немерюк докладывал обстановку и просил позволения… с позволения… к...короче, рвануть чеку! и в его лапище хрустела жестяная пробка, товарищ коньяк радостно устремлялся в единственный граненый стакан, украденный еще на вокзале в городе хлебном Ташкенте, но не выше невидимой риски, заполнял собою граненую емкость на треть, надо знать меру, как заповедовал товарищ Неру, испанский борец, или итальянский, к...короче, он был интернационалист! и тот, кому вручался товарищ Стакан, произносил какой-нибудь тост и чокался с товарищем лейтенантом или с товарищем капитаном и запрокидывал голову, мучительно или вполне безболезненно глотал огонь, морщился или уже никак не реагировал на вкус и запах, брал карамельку, сокрушал ее челюстями, отламывал кусок огурца, тащил грязными пальцами кусок рыбокурицы, ел, облизывал пальцы, доставал пачку цивильных, с фильтром, “Золотое руно”, “Столичные”, “Космос” и закуривал, поминая махорочные “Охотничьи” недобрым словом, а Немерюк насыпал очередную дозу, и в стуке колес и звоне пустых бутылок и общей несвязной болтовне звучал новый тост: за все вот за это… за то, что мы видим и слышим… и видели… и слышали… но больше не будем… если только во сне или по обкурке… где ты там возьмешь?! фуфло! давай пей, не задерживай очередь, где, где… мне Муртаза обещал прислать, да он уже забыл, как тебя зовут, едва только в свой Ашхабад нырнул, кто, Муртаза? ты, хрен-продукт, что бы ты знал на своем складе? только и слышал свист сопла над очком, когда обожрешься сгущенки, чи-воо? а ты ее не хавал, боец? а за мясом на плов? а дрожжи, сахар на брагу? кто? к кому? ладно, кончайте балаган, будем считаться, что мы… кто мы, ну? ну? Немер! срывай чеку! я бы как дал по башке кое-кому! нет, ты чеку срывай, давай насыпай еще, лучше ударим по башкам звездами! по бездорожью автопробегом… как говорил Остап, а ты — остолоп.
