твари.
***
Утро началось с очередного испытания. Нас и не думали оставлять в покое, будто приобретенный нами статус ничего не значил для старших.
Мы собрались перед крепкой железной дверью, которую при новом поколении смагов прежде не открывали. Нас впустили внутрь, предлагая спуститься на уровень ниже, где уже поджидал мой старый знакомый Ойла.
Я не видел старого ворона с тех пор, как он и его дружки натравили на меня многоногую шишигари. Он приветственно оскалился и помахал худой рукой. За время своего отсутствия Ойла, казалось, стал еще худее. Неприятное и какое-то брезгливое ощущение вызвала его скрюченная фигура, темнеющая на фоне жутких врат.
− Добро пожаловать, дети грязи, − сказал он, зачем-то упоминая унизительное прозвище малых народцев, которое они дали людям. − Из целой кучи бесформенной жижи мы отобрали самые крепкие комки и попытались придать нужную форму. Осталось обжечь вас в печи, прежде чем станет ясен конечный результат.
− Мы вроде уже получили титул и право на оружие, − заметил Лука, светлый веснушчатый парень, с которым я жил одно время, пока он не перебрался к своим друзьям.
− Это не испытание, а закалка духа. И вы будете проходить ее довольно часто. Если, конечно, хотите выжить, хе-хе.
Ойла прошел взад-вперед вдоль стоящих рядком смагов. Взгляд выцветшего глаза в ободке лопнувших капилляров на миг остановился на мне.
− Думаете, что узнали все секреты? Теперь сможете дать шишигари отпор, ведь на вас навесили такую красивую золотую побрякушку? Глупые бараны. Сочные овечки! Сколько не воображай себя хищником, копыта в когти не превратятся. А волк − он тут, рядышком. За спиной, ха! − его клюка несколько раз врезалась в массивные створки.
− Мы будем сражаться? − спросил кто-то. Старик смачно сморкнулся в рукав своего балахонистого засаленного одеяния.
− Всегда. И в первую очередь с собой. Но если ты про то, что встретит вас за этой миленькой дверцей, то пусть будет секретом! − Он нежно улыбнулся. − Уверяю, мои дорогие, вы будете впечатлены. Обрадованы. Смущены. Никто не останется равнодушным.
− Нас не предупредили. Мы не брали с собой оружие, наставник.
− Кто говорил об оружии, недалекий осел?! Оно не понадобится!.. Только вы, и только ваша душа. Смаги должны уметь подстраиваться. Гибкое дерево самое крепкое.
Он успокоился так же быстро, как и вспылил. Вернулась прежняя полуулыбка. Врата за его спиной стали разъезжаться под действием невидимых механизмов. Ойла отошел в сторону, делая приглашающий жест.
Из глубин распахнувшейся бездны доносилось легкое шипение. Разглядеть, что же скрывалось внутри, не получалось, как ни старайся. Возможно, там нас поджидало целое полчище теней Чернобога. Я почувствовал предвкушение. Должны же новички наточить клыки перед большой охотой.
− Вспомните главное правило Братства Тишины, − дал подсказку Ойла, уползая в тень. − И веселитесь, благородное дело должно приносить удовольствие!
Ну почему старики так любят говорить загадками?
Мы сделали шаг в мягкий полумрак зала.
Глава восьмая
«Живь есть не что иное, как энергия всего сущего в самой простецкой формулировке деревенского люда, который интуитивно чувствует эту эфемерную субстанцию, сопровождающую его по жизни, но не способен обличить ее в более возвышенную форму. Живь скорее является дыханием земного диска, чем осознанным существом. Она существует обособленно от остального пантеона, как независимый абсолют, и исполняет роль объединяющего начала у всех ныне живущих видов»
«Теория происхождения заблуждений». Ученая голова Малик Торецкий
Я осторожно отворил дверь, скинул рубаху и на цыпочках прошел в покосившуюся избу. За окном только-только начало свой путь жаркое око Ярило, похожее на отверстие в трубке дядьки Петра, когда он курил любимые травы. Оттуда шло такое же трепетное алое свечение.
На потертой скатерти лежали остатки скудного ужина. Я запустил зубы в несвежий кусок хлеба и глотнул из кувшина козьего молока. Все равно вкуснее, чем совсем ничего. За спиной раздалось недовольное шуршание. Я не стал оборачиваться, и так понятно кто это шумит.
− Опять всю ночь квасил? По запаху чую, что так и есть. Хоть бы этой вашей браги вовсе не стало. А, чего молчишь, старый?
Хриплый и довольно злой голос ответил не сразу.
− Сам-то где шлялся? Небось, ходил к этим поганым колдунам, цыганью перекатному!.. Делать тебе нечего.
Цыгане? А, ну да, я же с ними хотел сбежать. Но при чем тут опять колдуны? Это слово отозвалось старой зудящей болью.
− Тебе, трухлявый пень, везде волшба видится. Даже в луже, которую ты сам делаешь от пьянства, − Я обернулся. Сгорбленная фигура отца заслоняла потухший очаг. Он сел ко мне спиной, лица не видно, только пряди волос трепались от случайного сквозняка. Сначала казалось, что он не расслышал.
Потом мертвым ветром прошелестел:
− Не надо было тебе рассказывать. Ничего ты так и не понял.
Горечь его слов заново подняли в груди темную волну.
− Да, черт возьми! Как я могу тебе после этого верить?
− Ты не знаешь, о чем говоришь, глупый мальчишка. Я защищал тебя.
− Она была моей матерью!
− Она желала тебе зла!! − Его голос налился силой. Откуда только взялось у человека, сломленного жизнью, столько ненависти и яда? − Пыталась ведьмаченком сделать, учила своим бесовским хитростям, словно… словно не под едиными богами ходим!
− Трюки, − простонал я. − Она показывала мне трюки. Обычная ловкость рук.
− То было зло! Нас отравляла ее ложь. Но ты не слышишь, − Он сплюнул, − ты до сих пор ею ослеплен.
− Конечно, не слышу! Я ведь не полоумный волхв, оборжавшийся мухоморов! Ай, Каш и все его слуги – она ведь была твоей женой! Единственной женщиной, способной тебя полюбить. Она думала, что колдует. Ду-ма-ла. Но это невозможно! Колдовства не бывает! − Я почти задыхался от гнева и горечи. Долго сдерживаемые эмоции, наконец, вырвались наружу единым бурлящим потоком. − Понимаешь ты это со всеми своими несуществующими богами, или нет?!
Отец удосужился обернуться, медленно повернул голову в мою сторону. Сильно он сдал в последнее время. Глаза аж в череп ввалились. Страдаешь, да? Тяготит вина за загубленную душу? Ничего это поменяет, чудовище, женоубийца!
− Она никогда не была ни моей супругой, ни твоей матерью. Проклятая бестия обманом проникла в деревню, чтобы заполучить желаемое. Она хотела забрать тебя, − Отец тяжело сглотнул и поморщился. Болен. Давно. Я ведь знал, что так и будет. Споры с ненормальным бессмысленны, каждый раз он повторял одно и то же.
Неправильно, я должен… Ай, как же болит
