— Это как понимать? — в недоумении вскинул глаза Наливайко.
— А как хочешь…
Он снял сапоги и завалился на койку.
— Теперь у тебя с Сергеем отношения враздрай? — спросил Наливайко.
Но Степан ничего не ответил.
4
Спустя неделю, когда катер вернулся из дозора, к Новосельцеву неожиданно пришел Глушецкий.
— Опять в Крым? — поинтересовался Новосельцев.
— Нет. Привез вашему начальству секретный пакет.
— Стал офицером связи?
— Не собирался. Просто почему-то выбор пал на меня.
— Значит, что-то очень важное, — заключил Новосельцев. — Иначе с какой стати стали бы использовать в качестве почтальона командира-разведчика.
— Возможно, — согласился Глушецкий.
Новосельцев вызвал кока и сказал, что на корабле гость и надо попотчевать его обедом.
За обедом друзья разоткровенничались.
— Поговаривают, — сказал Новосельцев, — что скоро американцы и англичане откроют второй фронт. Медлят союзнички.
— На союзников надейся, а сам не плошай. Вспомни из истории: верил ли когда Суворов союзникам? Надо, Виктор, на свои силы рассчитывать. На Черчилля и Рузвельта надежды возлагать не следует. Нам известно, что это за люди.
— Я не Черчиллю и Рузвельту верю, а английскому и американскому народу, — с горячностью возразил Новосельцев.
— А ну их, этих черчиллей, — сделал пренебрежительный жест Глушецкий. — Что делается, Виктор, под Сталинградом? Бьют фашистов! Вон куда центр войны переместился. Хочется туда…
— Туда не спеши, — таинственно понизил голос Новосельцев. — И здесь кое-что назревает.
— А что именно? — насторожился Глушецкий.
— Майору Куникову предложили готовить десантный отряд. Берут только добровольцев. Вот это будет отрядик!
Глушецкий заинтересовался.
— Расскажи о Куникове. Эту фамилию я часто слышу за последнее время.
— Я с ним не знаком, видел только раза два, но кое-что знаю. Он не кадровый военный. По образованию Куников инженер-машиностроитель. По-видимому, был талантливым человеком, иначе не выдвинули бы его с должности цехового инженера на пост редактора московской газеты. Когда началась война, он отказался от брони и пошел на фронт добровольцем. На фронте захотел служить в морской пехоте, и нигде иначе. Стал командиром отряда моряков. Об этом отряде, воевавшем в азовских плавнях, ходят легенды. Одним словом, командир что надо!
Глушецкий задумался. Много интересных, невероятных подчас историй слышал он за последнее время о Куникове, и ему захотелось увидеть этого майора, ставшего при жизни легендарным командиром морской пехоты. Хорошо бы послужить в его батальоне.
Расставаясь, он спросил Новосельцева, где находится батальон Куникова.
А через час он уже был у Куникова.
При первом знакомстве майор не произвел особого впечатления на Глушецкого. Это был человек плотного, но не сильного телосложения. Выражение его лица не воинственное, а добродушно-веселое. Под густыми бровями светились живые черные глаза. Морщинки около губ и глаз были тоже веселыми, они не старили его.
С веселой строгостью майор спросил лейтенанта:
— Принесли какую-то новость?
— Пришел к вам с вопросом.
— Задавайте. Отвечу, — Куников тряхнул головой.
— Мне сказали, что вы подбираете добровольцев — рядовых и командиров. Верно ли это?
— Допустим… А дальше?
— Хотел только узнать.
— И только? — Куников рассмеялся. — А почему не договариваете: хочу, мол, записаться? У вас какая воинская специальность?
Когда Глушецкий назвал свою фамилию, Куников весело хлопнул его по плечу:
— Слышал, слышал! А ну, раздевайтесь, выпьем чайку. Люблю за стаканом чая поговорить. А у разведчиков всяких историй в запасе больше, чем у охотников…
Глушецкий вышел от майора, довольный разговором, с твердым решением: «Буду проситься в его отряд».
Но надежды на то, что начальник разведотдела отпустит его, было мало. Даже Куников сказал: «Едва ли отпустят».
Разговор с начальником разведки получился совсем иным, чем ожидал Глушецкий.
Медведкин молча слушал лейтенанта, одобрительно кивая головой, чуть посмеиваясь одними глазами. Видя, что у начальника отличное настроение, Глушецкий подумал: «Может, и отпустит».
Когда лейтенант закончил свою просьбу и вопросительно посмотрел на начальника, Медведкин встал из-за стола, прошелся несколько раз по комнате, поглаживая лысину.
Остановившись у стола, он сказал:
— А ведь вы опоздали, лейтенант.
Глушецкий недоуменно посмотрел на него, пытаясь разгадать смысл сказанного.
— Да, опоздали. Если бы утром пришли — быть бы вам у Куникова. А сейчас уже поздно. Час тому назад звонил Куников, просил за вас. Но и он опоздал, пришлось отказать.
— Мне непонятно, товарищ капитан второго ранга, — сказал Глушецкий, хмурясь.
Медведкин сел на край дивана.
— Все дело испортил небезызвестный вам полковник Громов.
— Он жив?! — в радостном изумлении воскликнул Глушецкий.
— Выходит, что жив, коли был у меня.
— Интересно, как он выбрался из Севастополя?
— Скоро увидитесь с ним и спросите. Полковник формирует бригаду морской пехоты. В штаб приезжал выпрашивать для бригады хороших командиров. Увидел Семененко, узнал, поговорил — и к командующему. Каким-то путем узнал, что по новому штатному расписанию моему отделу не положено иметь отряда. Рано или поздно я должен был вас, как сверхштатных, отчислить. Одним словом, командующий уже подписал приказ. Завтра поедете в Сочи. Бригада находится там.
В Сочи! У Глушецкого радостно екнуло сердце. Он увидит Галю, мать… Не выдавая охватившего его волнения, он словно между прочим сказал:
— А отряд Куннкова готовится к большому делу…
— Откуда вам это известно?
— Я же разведчик, вижу…
— Бригада Громова готовится к такому же делу.
— Вот как…
Теперь Глушецкому хотелось бы знать, какую должность ему придется занять в бригаде. Начальник прочел этот вопрос по выражению лица лейтенанта, но он имел привычку сначала заинтриговать человека, а потом сказать. И на этот раз он долго ходил вокруг и около, прежде чем сказал:
— Вы, оказывается, были на хорошем счету у Громова. Назначаетесь командиром отдельной разведывательной роты. Ваш отряд явится костяком роты. Довольны?
Да, Глушецкий был доволен.
— Сейчас идите в отдел кадров за предписанием. Оно уже заготовлено. Желаю успеха. — Он подал лейтенанту руку: — Будь, Николай, хорошим офицером.
Начальник разведки впервые назвал его по имени, и Глушецкий отметил это как знак особого расположения.
— Оправдаю доверие! — ответил он.
Глава шестая
1
Несколько дней подряд моросил мелкий, холодный дождь.
Все казалось серым — и земля, и деревья, и небо, и море. Скучная погода! Красивые дворцы курортного города потускнели и казались вымершими. Ночью Сочи погружался во мрак. Осмелевшие шакалы спускались с гор и бродили по городу. Странно и жутко было слушать их вой на когда-то оживленных улицах.
Закутавшись в шерстяную шаль, Мария Васильевна с утра до вечера сидела за швейной машиной и не спеша шила. Время от времени она прятала руки под шаль и с грустью посматривала на окна.
«Скорее бы весна», — думалось ей.
В квартире было не топлено, и от этого все выглядело неуютным. Не хватало дров. Печь затапливалась только раз в сутки, когда наступала пора готовить обед.
Мария Васильевна целыми днями оставалась одна. Галя с утра уходила на курсы, а после обеда — в госпиталь. Домой возвращалась поздно. Тимофея Сергеевича тоже нельзя было застать дома ни днем, ни вечером. Он штатный пропагандист горкома партии и каждый вечер читал в госпиталях по крайней мере по две лекции. Домой приходил усталый, но виду не показывал, бодрился. За ужином сообщал Марии Васильевне сводку Совинформбюро и все новости за день. Однажды вечером Тимофей Сергеевич увидел ее за шитьем.
— А, распашоночка, — приглядевшись, сообразил он. — Для внука?
— Все едино — для внука или внучки, — ответила Мария Васильевна. — Не из чего шить, и купить негде. Теперь все для солдат выпускается, а не для грудных детей.
— Постой-ка, Маша. — Он задумался. — Моя старуха тряпкам уделяла немалое внимание, как и положено женщинам. Давай-ка пошарим по сундукам и гардеробам, может быть, что и осталось.
Поиски увенчались успехом, и Мария Васильевна неожиданно оказалась обладательницей разного добра для шитья. Теперь она, как только Тимофей Сергеевич и Галя уходили, садилась за швейную машину и шила распашонки, нагруднички, чепчики, теплые рубашки.
За долгий одинокий день много мыслей приходит в голову. Сначала Мария Васильевна припоминала новости, рассказанные за ужином Тимофеем Сергеевичем, потом думала о муже, о сыне, о Гале.
