Прекрасный день для изучения растений, – сказала я на улице, радуясь солнцу. На деревьях чирикали птицы. – Наверное, вы хорошо знаете поместье?
– Раньше знали, – сказал Николас, наступив в грязь и забавляясь чавкающим звуком. – Пока мама не умерла. А теперь отец редко пускает нас на улицу, только для уроков верховой езды.
Кэтрин закатила глаза.
– Не строй из себя мученика. Ты, по крайней мере, ездишь верхом. Хотя еще маленький.
– Дети, пожалуйста, давайте не будем портить такой чудесный день, – вмешалась я.
Мальчики побежали вперед, а мы с Кэтрин молча следовали за ними. Через некоторое время я попыталась растопить лед в наших отношениях:
– Я только хотела сказать, что, ну, если ты захочешь поговорить о чем-нибудь, я всегда буду рада. Тебе, наверное, очень не хватает матери, и…
– Вы ничего не знаете обо мне и моей матери, – отрезала она, ускорив шаг.
Я вздохнула, глядя на темные тучи, собирающиеся вдали. Миссис Диллоуэй не понравится, если мы попадем под дождь. Я натянула на светлые локоны Джени капюшон и проверила, что пальто застегнуто на все пуговицы. Слава богу, я заставила детей надеть пальто, несмотря на протесты Эббота. Взглянув наверх, я увидела, как с неба спустился черный ворон и сел на клен поодаль. Птица поклевала кору на дереве, а потом каркнула, повернув голову ко мне и словно говоря: «Ни шагу дальше. А то пожалеешь». Я поежилась. Мама всегда говорила, что вороны умнее, чем принято считать, и очень хитры. Например, они точно знали момент, когда папа высыпает мусорный бак на аллее за булочной, и, когда не обнаруживали своей любимой черствой буханки, всегда неодобрительно каркали.
Может быть, вернуться назад?
– Дети! – крикнула я. – Не убегайте далеко!
С Джени на руках я не успевала за старшими.
– Мы здесь! – крикнул в ответ Эббот, бегом направляясь ко мне.
– Бу! – страшным голосом закричал Николас, высунув голову из-за ели.
Я почувствовала на запястье первую каплю.
– Похоже, собирается дождь, – сказала я. – Пожалуй, лучше продолжить наше путешествие завтра.
– Ну-у! – заскулил Эббот. – Мы же только что вышли. – Он указал на небо. – Маленький дождик нам не страшен. И потом, мы хотели вам кое-что показать.
Я с сомнением посмотрела на тучи, но камелии были совсем рядом и манили меня. Что страшного, если мы пройдем чуть дальше, тем более что рядом может оказаться миддлберийская розовая? Мистер Прайс надеялся, что я разыщу ее и сообщу ему до окончания лета. Завернув Джени в свое пальто и прижав к себе, чтобы та не замерзла, я уступила:
– Хорошо. Но через несколько минут мы должны вернуться.
– Ура! – завопил Николас.
На нас налетел ветер, когда мы шли по заросшему травой склону холма, усеянному пурпурными и светло-розовыми полевыми цветами.
– Тут все немного заросло, – объяснял Эббот. – С тем же успехом папа мог бы выращивать сорняки.
– Это не сорняки, – вмешалась Кэтрин. – Разве не видишь флоксы, которые посадила мама? Смотри, они здесь, в траве.
– Для меня они все равно сорняки, – сказал Эббот. – Мне двенадцать лет, и я знаю намного больше тебя.
– А теперь, Эббот, – сказала я, стараясь не отставать, – покажи, что ты хотел показать, и нам уже пора возвращаться, пока мы вконец не промокли.
Мальчик кивнул:
– Хорошо, мы уже почти дошли.
Впереди я заметила голову каменного ангела, почти скрытого в высокой траве и зарослях чертополоха. Виднелось лишь лицо и край крыла.
– Это мамина статуя! – закричал Николас, подбегая к ангелу размером почти с него самого.
– Осторожно, Николас, – предупредила его Кэтрин. – Там в траве может быть ядовитый цветок.
Эббот не проявил никакого интереса и пошел вперед проверить заросли ежевики. Я подумала, что каменный ангел может напоминать ему мать. Наши глаза встретились, и мальчик быстро отвел взгляд.
– Что ты имеешь в виду, Кэтрин? – спросила я.
Она указала на маленький кустик с полынно-зелеными заостренными листьями и пурпурными, похожими на ягоды, цветами. Они напомнили мне аквилегии, что я посадила около булочной.
– Видите? – сказала Кэтрин. – Это ядовитый цветок. Он может убить, если его коснуться. Это мне мама говорила.
Я присела на корточки, чтобы рассмотреть растение поближе.
– Трудно поверить, что такой красивый цветок может оказаться ядовитым.
– Но это так, – настаивала Кэтрин. – Мама не стала бы лгать.
– Конечно-конечно, – поспешно согласилась я.
Николас, засунув руку в карман, смотрел на ангела.
– Мама любила эту статую, – с чувством сказал он. – Отец прислал ее из одной своей поездки. Когда ее привезли в наш дом, она была завернута в коричневую бумагу. Мама велела мистеру Блиту поставить ее здесь, в саду, рядом с камелиями.
Я посмотрела на часы, которые папа подарил мне в честь моего девятнадцатилетия, и проговорила:
– Боже, а мы так и не увидели камелий!
Эббот был нашим проводником, и мы быстро спустились с холма в низинку. Здесь туман был такой густой, что окутал нас облаком. Эббот вел нас вдоль ряда больших камелий, и я внимательно осматривала цветы. Некоторые были очень эффектны, размером с мою кисть, другие маленькие и хрупкие, с шелковыми лепестками, и у всех были яркие, словно вощеные, изумрудные листья. Мы прошли второй ряд и третий, но пока никакой миддлберийской розовой не было видно. Я протянула руку, чтобы потрогать один цветок, но споткнулась о выступавший из земли корень и, стараясь не уронить Джени, потеряла опору. Я покачнулась влево и выставила левую руку, чтобы смягчить падение, а упав, сморщилась от резкой боли в запястье.
И в этот момент Кэтрин закричала:
– Осторожнее, мисс Льюис!
Но было поздно. Я упала на ржавые грабли, лежащие зубьями вверх. Усадив Джени на землю, я осмотрела травму. На руке была глубокая царапина, из запястья сочилась кровь.
Кэтрин присела на корточки рядом со мной:
– Ничего? Больно?
– Да, – сказала я. – Нужно перевязать.
– Вот, – гордо произнес Эббот, протягивая мне лоскут, оторванный от своей рубашки. – Воспользуйтесь этим.
– Спасибо, – поблагодарила я, улыбнувшись его жесту и перевязывая запястье белой тканью.
Повязка быстро пропиталась кровью, и я попросила Эббота затянуть ее потуже.
– Если хотите вернуться, – сказал он, – то я это пойму.
Запястье отчаянно болело, но я встала на ноги, отряхнула пальто и снова взяла на руки Джени, стараясь не слишком нажимать на рану. В ушах звучал шепот мистера Прайса: «Это твой шанс! Это удобный случай! Воспользуйся им!»
– Пойдем дальше, – сказала я.
– Вы уверены? – спросил Эббот.
Я кивнула:
– Пройдем еще немного.
Мы начали петлять среди рядов камелий – ни одна не напоминала миддлберийскую розовую, – и, верный своему слову, через минуту Эббот остановился.
– Вот и пришли, – сказал он с широкой, будто наклеенной, ухмылкой.
Я посмотрела направо, потом налево и покачала головой:
– Куда? Я ничего не вижу.
– Подойдите поближе и увидите, – сказал он, указывая вперед, где до самой земли висел туман и было трудно что-либо рассмотреть.
Мы прошли через беседку, увитую розовыми степными розами. Я сильнее прижала к себе Джени, чтобы она не уколола ручки торчащими шипами, а картина впереди с каждым шагом вырисовывалась все четче. Появилась замшелая крыша со старым ржавым флюгером, застывшим по стойке «смирно». Дом?
– Что это? – спросила я Эббота, чувствуя, как кожа покрылась мурашками.
– Сарай, – ответил он, волнуясь, и обернулся ко мне. – Мисс Льюис?
– Да, Эббот?
– У вас никогда не было чувства, что какое-то место… – Он помолчал, чеша в затылке. – Ну, что какое-то место может быть… наполнено злом?
Кэтрин со вздохом скрестила руки на груди. Однако через несколько мгновений по низине пронесся внезапный порыв ветра, отчего ставни в окнах заскрипели на петлях, и девочка подскочила.
– Видите? – сказал Эббот, и его щеки торжествующе порозовели.
Он заметил прислоненные к клену поодаль вилы и взял их.
– Для защиты.
– Эббот! – крикнула я. – Пожалуйста, не пугай своих сестер.
К Эбботу подошел Николас:
– Думаешь, здесь злые духи?
– Может быть, – ответил Эббот, оглядываясь по сторонам.
Николас кивнул.
– Не беспокойся. Камелии нас защитят. Мама говорила, что они особенные. – Он огляделся. – Вот почему она столько их посадила.
Кэтрин пошла вперед, якобы чтобы рассмотреть красный цветок на дереве.
Эббот взглянул на брата, а потом метнул вилы в розовый цветок камелии и состроил гримасу.
– Но почему-то эти деревья не спасли маму, когда она больше всего в них нуждалась.
– Эббот! Прекрати, – закричала я и снова осмотрела свое запястье. – Ты увидел, что хотел?
– Нет еще, – ответил он, пристально глядя на дверь сарая. – За месяц до маминой смерти я следил за ней отсюда. Отец тогда сердился на нее, и потому она любила ходить в сад одна. Я хотел поговорить с ней. Думал, что смогу подбодрить. Но когда пришел сюда, ее не было. Я бегал туда-сюда вдоль деревьев, разыскивая ее. А потом обернулся и увидел, как она выбегает из этого сарая. Она рыдала.
