Сколько времени прошло? Я взглянула на настенные часы: четверть одиннадцатого.
– Извините, дети, я опоздала. Сегодня утром я помогала Сэди менять белье.
Джени подбежала ко мне и в нетерпении ухватилась за альбом, словно видела его раньше.
– Это книжка про цветы, – проговорила она, указывая на обложку.
– Где вы нашли мамин альбом? – спросила Кэтрин, маяча рядом.
Я села на диван, осторожно открыла свою находку и, чтобы не отвечать на вопрос, спросила:
– Хотите посмотреть со мной?
Кэтрин кивнула, мальчики тоже собрались вокруг, а я, скрипнув корешком, начала листать страницу за страницей этого дивного гербария. Под каждым цветком камелии стояла подпись. На странице, озаглавленной Camellia reticulata, с большим, лососевого цвета, цветком, леди Анна написала: «Эдвард привез ее из Китая. Она очень хрупкая. Я отвела ей в саду лучшее тенистое место». На следующей странице, посвященной Camellia sasanqua, было написано: «Рождественский подарок от Эдварда и детей. Она потребует особой любви. Едва пережила поездку из Японии. Всю весну я буду выхаживать ее и верну ей жизнь».
На каждой странице сохранились тщательные пометки, как подкармливать и ухаживать за камелиями, когда они были посажены, как часто нужно их поливать, удобрять и подрезать. В правом углу каждой страницы я заметила необычные ряды цифр.
– Что это значит? – спросила я детей.
Николас пожал плечами.
– Вот эта – мамина любимая, – сказал он, открыв последнюю страницу в альбоме.
Я залюбовалась белыми цветами с розовой каймой, и мое сердце заколотилось чаще. Миддлберийская розовая.
Я склонилась над альбомом, разбирая почерк леди Анны.
– Здесь говорится, что это последний представитель этого сорта в мире. – Я обернулась к Кэтрин. – Это дерево растет в саду вместе с другими?
– Наверное, – ответила она, вставая. – Если мистер Блит его не пересадил. Он всегда все меняет местами. Он и мистер Хэмфри.
– Мистер Хэмфри? – удивилась я.
– Он иногда помогает в саду, – пояснил Эббот, закатывая глаза. – Мама не любила, когда он совал свой нос в сад. Рассказывала, как он однажды напортачил с ее розами.
– Ну, конечно же, он просто хотел помочь, – сказала я и вернулась к альбому.
На последних страницах перед миддлберийской розовой леди Анна разместила статью из старой энциклопедии, подробно описывающей, как эта камелия попала в Новый Свет. Какое-то время я читала, потом обратилась к детям:
– Эти семена привозили на кораблях со всей Азии, и они считались драгоценными. В этой статье написано, что камелии могут жить сотни лет, они хранят невероятное количество тайн.
– Мне кажется, это глупо, – заметила Кэтрин с деланым равнодушием, но я видела, что ее это заинтересовало. – Деревья не хранят тайн.
– А здесь говорится, что в викторианские годы люди верили, что, если загадать желание под камелией, оно непременно сбудется.
Николас усмехнулся:
– Вроде как бросить шиллинг в фонтан?
– Да, – сказала я. – Наверняка ваша мама была человеком, не похожим на других, раз так любила камелии.
– Тогда почему же эти деревья не уберегли ее? – спросил Николас. – В тот день, когда она умерла?
Эббот протопал к окну. Из всех детей, похоже, он тяжелее всех перенес смерть матери.
Я закрыла альбом, поняв, что воспоминания о ней могут быть слишком тяжелы для малышей.
– Давайте почитаем что-нибудь другое, – предложила я, откладывая альбом в сторону. Посмотрю его потом. Возможно, там можно обнаружить ключ, как найти миддлберийскую розовую.
– Что за запах? – спросил вдруг Эббот, принюхиваясь.
– Не знаю, – ответила я, смутившись.
– Пахнет, как мама, – сказал Николас.
Духи их матери.
Кэтрин раздраженно фыркнула:
– Это не мамины духи, придурок. – Она тоже принюхалась. – Это запах из кухни. У кухарки, наверное, опять подгорело жаркое.
Николас внимательно посмотрел на мамин альбом с камелиями, а потом снова на меня:
– Мисс Льюис, можно задать вам вопрос?
– Конечно.
Он вздохнул.
– Наша последняя няня, мисс Фэйрфилд, когда ее уволили, говорила про маму гадости.
– Боже, милый, что же она могла такое сказать?
Николас сцепил руки.
– Она говорила… говорила… что наша мама не настоящая леди…
Проживи я в поместье десять лет, думаю, я бы все равно не привыкла к трапезам в тягостном присутствии мистера Бердсли. Он подавал блюда, а миссис Диллоуэй ему помогала. Он выкладывал нам на тарелки булочки, будто мы не могли взять их сами. Все это вызывало у меня тоску по дому и тихим, скромным ужинам за кухонным столом над нашей булочной, когда мама, папа и я смеялись и болтали и макали хлеб в мамин картофельный суп. И если мне хотелось еще кусок или, боже упаси, еще масла, мы брали все сами. Нью-Йорк казался мне невероятно далеким, будто он находился в другом мире.
Мистер Бердсли держал супницу и черпаком наливал каждому в тарелку рыбный суп. Проходя мимо меня, он посмотрел, как мне показалось, холодно, но, повторяю, я просто не привыкла к церемонности, царившей в доме.
– Ох! – пожаловался Николас. – Опять эта тушеная рыба!
Я бросила на него предостерегающий взгляд, прежде чем отец отчитал его:
– Николас хотел сказать «Благодарю вас, мистер Бердсли».
Лорд Ливингстон кивнул мне и погрузил ложку в суп, в то время как мистер Бердсли нависал над его спиной.
– Если можно, ваша светлость, – проговорил он, вытирая лоб платком. – Могу ли я сказать вам пару слов?
Лорд Ливингстон кивнул, убрал с коленей салфетку и обратился к нам:
– Прошу извинить.
Через некоторое время он вернулся, снова сел за стол и, протянув ладонь, на которой лежала серебряная монета, многозначительно прокашлялся.
– Мне сообщили, что одна из римских монет из моей коллекции оказалась… – Он помолчал, глядя на меня в упор. – В комнате мисс Льюис.
Я окаменела и, не веря своим ушам, покачала головой.
– Не понимаю, – быстро проговорила я. – Этого не может быть.
– У меня не остается другого выбора, мисс Льюис, как попросить вас покинуть мой дом сейчас же.
– Но, сэр, но, пожалуйста… Я…
Лорд Ливингстон поднял руку.
– Пожалуйста, не усугубляйте ситуацию.
Мои щеки вспыхнули, я встала и положила салфетку на стол. Миссис Диллоуэй с презрением посмотрела на меня. Джени заплакала. Старшие дети отводили глаза.
В дверях столовой я остановилась, услышав, как по паркету отодвигается стул.
– Подождите, – сказал Эббот. – Не уходите, мисс Льюис.
– Эббот, – проговорил лорд Ливингстон, – я уже принял решение. Не противоречьте мне, молодой человек.
– Но, отец, мисс Льюис не брала монету. – Он нервно почесал голову. – Это я.
Мистер Бердсли обменялся потрясенным взглядом с миссис Диллоуэй.
Лорд Ливингстон не смог скрыть своего изумления.
– Что ты?
И тут Николас отодвинул стул и встал рядом с братом.
– И я тоже виноват, отец. Это мы подложили ее в комнату мисс Льюис.
Тут встала и Кэтрин.
– И я тоже знала. Мне следовало пресечь это раньше.
– Дети, – проговорил лорд Ливингстон, – зачем же вы совершили такой гадкий поступок?
Эббот посмотрел на Николаса.
– Понимаешь, – в волнении начал он, – нам не понравилась мисс Льюис. Сначала. Мы думали, она будет как все прежние няни. И мы попытались сделать так, чтобы ее уволили. – Он замолк, с извиняющейся улыбкой глядя на меня. – Но потом мы поняли, что она другая, отец. Не похожа на прежних. Но было уже поздно. Мы пытались забрать монету обратно, но когда пробрались в ее комнату, она уже исчезла.
– Мы очень раскаиваемся, – сказал Николас.
Лорд Ливингстон стукнул кулаком по столу.
– Эббот, Николас и ты, Кэтрин, тоже – я никогда не был так разочарован своими детьми. – Он обратился ко мне: – Мисс Льюис, пожалуйста, примите мои искренние извинения за это… недоразумение.
– Конечно, сэр, – быстро проговорила я.
Кэтрин заплакала.
– Пожалуйста, ваша светлость, не наказывайте их, – вступилась я. – Они и так много пережили; это естественно, что…
– Ради всего святого, что это? – взревел лорд Ливингстон, когда к нему подбежал Феррис и положил что-то на колени.
Пес в ожидании вилял хвостом, не замечая, что разбрасывает по столовой грязь.
– Бердсли, что это Феррис притащил? – Он взял с коленей потрепанный лоскут ткани телесного цвета. – Пусть меня повесят, но это, похоже, мой носок.
В помещении воцарилась непроницаемая тишина. Я не знала, то ли лорд Ливингстон сейчас ринется в свой кабинет, то ли отошлет детей в детскую. Определенно случится одно из двух. Но он взял салфетку и прикрыл рот. Сквозь салфетку послышался смех. Потом начал посмеиваться и мистер Бердсли, но вскоре не выдержал и разразился громким хохотом. За ним последовали дети, даже Кэтрин.
– У меня два негодных сына, – с кривой улыбкой проговорил лорд Ливингстон, – но совершенно необъяснимая вещь, миссис Диллоуэй: они как-то говорили мне, что им очень бы хотелось по вечерам помогать Сэди мыть посуду. Могу я предложить ей небольшую помощь по кухне?
