и пиво. Картинки на стенах были новые. Красный перец-чили в сомбреро верхом на лошади расстреливает банду зеленых перцев-чили и спасает желтую перчиху в белом платье, которую держали в плену. Робби пялился на роспись и пил. Может, все ходят под наркотой, просто виду не подают.
Наверное, Амадо заметил его первым, потому что, когда Робби поднял глаза, тот уже шел через бар к нему. Робби ругнулся. Несколько часов назад вышел, а Амадо уже тут как тут, подсаживается к нему в загородку.
— Роберто, — сказал он. — Совсем пропал. Мы слышали, что случилось.
Робби пожал плечами.
— Мне нужна была тачка. Я плохо соображал. Сам знаешь, как оно бывает.
Амадо не застегивал рубашку, выставляя напоказ золотую цепь. На мизинце сверкало бриллиантовое кольцо. Он был старше Робби, мускулистый, стройный. Рядом с ним Робби казался щуплым, слишком худым.
— Работать пришлось?
— Да по всему Востоку. Дороги строили. Многому научился. Не возьмут в мастерскую — найду работу в строительстве.
— Рад за тебя, hermano[5]. Легко соскочил.
— Мне везет, — сказал Робби и отпил пива.
— На воле непросто, сам знаешь — в тюрьме хоть понятно, чего ожидать. А тут все вечно меняется. Полиция теперь шарит. Всех в лицо знают.
— Я не собираюсь больше на тебя работать, Амадо.
— Но я же о тебе забочусь, мужик. Раньше у тебя была мастерская. Не так-то просто будет вернуться. У тебя судимость. Благодари Бога, что у тебя есть гражданство — иначе бы тебя депортировали.
— Я живу тут всю жизнь.
— Им-то что?
— Сам разберусь.
— Какой благородный, — Амадо усмехнулся. — Ты оптимист. Я вот никогда, глядя на мир, не думал: «Все само образуется».
Робби молчал. Он не боялся. Что ему сделает Амадо, чего он сам уже не научился с собой делать, чтобы выжить?
— Ну, эрмано, не буду держать зла, если ты сам потом ко мне прибежишь. Приходи, если захочешь работать. Или еще чего.
Амадо показал на пустую рюмку и предложил еще по одной.
Робби встал.
— Мне пора домой. Меня ждет жена.
— Это хорошо, — улыбнулся Амадо. — Увидимся, эрмано.
К середине дня девочки совсем обалдели от солнца. Песок в купальниках кололся, они проголодались и устали, но домой было нельзя. Они столько проехали, небо сверкало и не кончалось. При всех их несчастьях, день на море все равно казался подарком.
Лэйси-Мэй и Хэнк купили Маргарите воздушного змея, чтобы подлизаться. Она кружилась под ним, когда его подхватывал ветер, устраивала представление, даже если никто не смотрел. Ноэль сидела в воде, каталась на волнах и болтала с компанией мальчиков постарше, лет четырнадцати на вид. Только Диана держалась поближе. Она накладывала песок в ведерко — копала ров. Хэнку надо было ее отослать. Лэйси-Мэй опрокидывала одно пиво за другим, и если он не наберется храбрости сейчас, скоро она будет слишком пьяной.
— Тебе не жарко, ласточка? Сидишь и жаришься на солнце. Пойди лучше поиграй с Дженкинсом под причалом, в теньке.
Диана, по натуре послушная, вскочила и убежала с псом. Хэнк повернулся к Лэйси и схватил ее за руку.
— Давно собираюсь тебя спросить. Ты не найдешь побольше места для меня в своем сердце?
Лэйси залпом допила пиво и потянулась за другой бутылкой.
— Ты и так в моем сердце, Хэнк.
Она смотрела на море. Волны разбивались о берег. Вдали слышался лай.
— Я в том смысле, что… — начал Хэнк, копаясь в рюкзаке под креслом. — Вот черт.
Он услышал крик Дианы, обернулся к пирсу и увидел, что вокруг нее и Дженкинса кружит большая ржаво-рыжая собака. Диана стояла между собаками, путаясь в поводке, а Дженкинс срывался. Бурая собака зарычала и бросилась. И вот Хэнк уже несется по берегу, а за ним Лэйси-Мэй.
Хэнк отбросил собаку одним ударом в грудь. Другой рукой он оттолкнул Диану, и она упала на песок. Он отцепил Дженкинса, который тут же удрал подальше от клацающих челюстей рыжей собаки. Он дал собаке в нос, потом еще раз, а потом и Лэйси-Мэй добежала и обхватила Диану. Обе во все глаза смотрели на Хэнка.
Вальяжно, куда медленнее, чем надо, подошел мужчина в авиаторах. Он схватил рыжую собаку за ошейник и ударил ее по носу. Хэнк завелся.
— Сукин сын! С ума сошел с такой собакой сюда прийти, тут же дети! Да он чуть мою дочь не загрыз.
Лэйси-Мэй вздрогнула при этом слове.
Мужчина стал бормотать какие-то извинения, но Хэнк только показал ему кулак.
— Разберись со своей собакой, или я вызову полицию.
Диана прошептала на ухо Лэйси-Мэй:
— Дядя Хэнк меня спас.
Лэйси-Мэй поцеловала ее и унесла, ощупала живот, убедилась, что девочка цела, но думала все время о Хэнке, как он бросился защитить ее дочь от собаки. Как настоящий отец. Она никогда не видела его таким злым, таким сильным. Он раньше нее заметил, что что-то не так. Она была занята другим, следила за Ноэль и мальчишками. Пока она мечтала о тех временах, когда они с Робби были подростками, какая-то псина чуть не съела ее малышку.
Остальные девочки собрались вокруг них, а Дженкинс втерся к Лэйси-Мэй между ног. Ноэль дрожала и кричала:
— Ди, ты в порядке?
А Маргарита, онемевшая от шока, стояла, прижав к груди змея.
Когда Хэнк вернулся, он приобнял Лэйси-Мэй и Диану, которая вся раскраснелась, стараясь не заплакать.
— Пойдем купим газировки и успокоимся, — сказала Лэйси-Мэй, и девочки пошли вперед с Дженкинсом, прижавшись друг к другу своими худенькими телами. Они редко мирились, эти девочки, но в такие моменты как-то сближались и сплачивались, как единый организм.
Забравшись на дюну, Хэнк прислонился к Лэйси-Мэй и прижал губы к уху:
— Надеюсь, это не знак свыше, не дурное предзнаменование. Потому что я собирался сделать тебе предложение. Я бы еще подумал, но ты пойми, я слишком тебя люблю.
У Лэйси-Мэй по шее пробежали мурашки. То ли остатки страха, то ли
