и грубили Лэйси-Мэй, как будто это она нанюхалась, угнала полицейскую машину и испортила им всю жизнь.
Она уже носила кольцо Хэнка, хотя он и пообещал дать ей время разобраться с делами. Он имел в виду развод, дом. Хэнк не просил его продать, но и так было ясно, чего он хочет. Он дулся всякий раз, когда она уезжала заниматься домом, как будто она ехала к любовнику. Она чистила водостоки или косила газон, а по возвращении Хэнк ее игнорировал, пока они не оказывались в постели, и он был грубее, чем обычно, хватал ее за волосы, переворачивал и прижимал к кровати — не убежишь. Не злобно, но и не ласково.
Он был в магазине, а девочки гуляли с Робби в парке, когда она наконец договорилась о встрече насчет дома. Она ждала риелтора, и тут ее бывшая соседка, толстая медсестра в розовой форме и резиновых тапках, без приглашения тяжело поднялась на крыльцо.
— Привет! — сказала она, и Лэйси-Мэй не удержалась и насупилась.
Столько времени прошло, а Рут Грин по-прежнему тут, живет в этих лесах и разъезжает на кремовой машине с больничным пропуском на парковку на лобовом стекле.
— Чем могу помочь?
— Слышала, вы оцениваете дом? Жильцы мне сказали.
— Ага.
— Я хотела бы с вами поговорить.
— А сейчас мы что делаем?
— Я надеялась, что вы зайдете. Я кое-что приготовила.
Лэйси сказала да, не успев собраться с мыслями, и сама удивилась своей реакции. Она что, в таком отчаянии, что примет предложение от Рут Грин? Эта женщина видела, как Лэйси потеряла свою жизнь, как она приходила ухаживать за домом, и даже ни разу не поздоровалась. Она отказалась дать ей взаймы даже ту небольшую сумму, которая могла бы избавить ее от всего. И все равно Лэйси пошла за ней к ее дому.
У Рут бы простой, но милый домик: светлые деревянные полы, стены цвета морской пены, по комнатам валяются игрушки сына, ее вязание, разложенные по корзинам. Они попили чаю с сахаром и теперь любовались садом, где сын Рут поливал свои помидоры. Лэйси сказала что-то приятное про дом и спросила, не собирается ли Рут тоже его продавать.
— Да что вы, нет. Нам тут нравится, мне и Бэйли. Я хочу умереть в этом доме.
Лэйси вспомнила, что и она когда-то так думала.
— Какие-то застройщики собираются скупить тут всю землю. Хотят построить район с таунхаусами, детскими площадками, бассейнами. Я боюсь, что, если они купят вашу землю, они просто обстроят меня. Вырубят весь лес, и буду я смотреть из окна на какой-нибудь забор.
— Вы хотите, чтобы я не продавала дом, потому что вам будет не хватать деревьев?
Рут показала на палец Лэйси.
— Вы опять вышли замуж?
— Пока нет.
— Будете еще рожать?
Лэйси засмеялась.
— Я перевязала трубы, как только ушла от мужа.
— И жених знает об этом?
Лэйси пожала плечами.
— Он не спрашивал. Иногда лучше просто дать мужчине помечтать.
— При условии, что вы сами не размечтаетесь.
— Как же. Я при всем желании не могу забыть о своем положении.
— Конечно, не можете. Мать себе не может этого позволить. Ваше положение сидит прямо перед вами каждое утро и спрашивает, что на завтрак.
Лэйси-Мэй усмехнулась, и Рут продолжила.
— Мой бывший вечно витал в облаках. Постоянно: «Поедем туда, переедем сюда, заведем десять детей». Приходилось мне быть занудой, которая спрашивает: «А как же кредит на машину?» или «Бэйли нужны новые ботинки». Он меня называл обломщицей. — Рут покачала головой и глотнула чаю. — Теперь он преподает серфинг, живет со своей девушкой на побережье. Ну, то есть девушки всегда разные, но живет он на побережье. Он редко приезжает навестить Бэйли.
— Мне очень жаль, — сказала Лэйси.
Рут помрачнела.
— Я хотела попросить вас не продавать дом. Но дело не во мне, не в моем виде из окна. С той зимы, как вы уехали, я чувствую себя виноватой. Я не помогла вам, и с тех пор пытаюсь представить, чего вам это стоило. Поэтому я никогда не здороваюсь — мне стыдно. Понимаете, меня так воспитали, быть сильной, а вы казались такой… Вы не поверите, но я считала, что помогаю вам.
— А надо было дать мне взаймы.
— Я была так рада, что вам не пришлось продавать дом. И теперь я тоже прошу вас не делать этого. Дом — это ваше богатство. Ваше будущее.
— За этот дом надо платить каждый месяц, а от бывшего я помощи не дождусь.
— А как же ваши девочки? Это их наследство.
— Мой жених не хочет, чтобы я оставила себе дом.
— Так не его же имя на документах на собственность? Не позволяйте этим двоим перетягивать вас туда-сюда, пока вы не забудете, что на самом деле важно.
Вот наглая женщина. Лэйси-Мэй встала, чтобы уйти, и Рут встала и, запинаясь, сказала:
— Я не умею держать язык за зубами. Простите меня, пожалуйста. Надеюсь, вы еще придете. В следующий раз никаких лекций. Просто попьем чаю. Приводите девочек.
Лэйси ничего не обещала и направилась к двери. К ее ужасу, Рут кинулась ее обнимать. Лэйси не сопротивлялась сильным рукам. Она позволила себя удержать. Рут была как дерево с глубокими корнями — и она будто знала, что больше всего Лэйси нужно что-то постоянное.
Риелтор ничего не сказал про застройщика и цену назвал не сильно выше той, что Лэйси и Робби заплатили за дом. Лэйси не нравилось думать, что ее обманывают, но еще больше ее раздражало, что он искренне не понимает, сколько на самом деле стоит дом. Они с Робби любили этот дом и любили в этом доме. Такая любовь меняет место, поселяется в стенах. Зайдя в дом, можно было ее почувствовать. Дом — это не просто окна, дерево и каркас.
Девочки ждали ее на крыльце, когда она вернулась. Они все были в грязи и трещали, как наэлектризованные, рассказывая, как провели утро
