Он так замёрз и устал от безделья, что сел в обратный автобус. У него осталось не так уж много денег – только на билет.
Когда они въехали в Город Дождей, снова, оправдывая это название, начался ливень. Глядя в забрызганное грязью стекло, Андрей начал узнавать район, по которому ехал.
Какое-то время он колебался, а затем выскочил на остановке. И только оказавшись на улице, сообразил, что денег ещё на один билет у него нет.
Парень так устал от езды в автобусе, так вымок и замёрз, что уже не рад был тому, что пропустил алгебру. «Всего один час – нужно было отсидеть, и всё». Его начала мучить совесть.
Он ещё сердился на мать, поэтому не считал, что обманул её, но отец был как будто ни при чём – а Андрей снова подвёл его.
Как в полусне он преодолел известный маршрут и вошёл в полутёмный подъезд. Только поднявшись по лестнице и встав у деревянной двери, он осознал, что пришёл к бабушке.
Андрей позвонил раз, другой. Никто не открыл.
С полчаса он посидел на ступеньках, слушая ругань соседей и звуки настраиваемой скрипки где-то на верхних этажах.
Бабушку он узнал по шагам. Она медленно шаркала по лестнице. О перила постукивала сумка с продуктами.
Со зрением у старушки было всё в порядке – она сразу признала внука.
– Ты мой хороший! Дружочек! Что ж ты без зонта? Ждёшь меня? А я, старая дура, впервые сегодня встала, решила – дойду до двери. Дошла! Думаю, дай-ка спущусь по лестнице. Спустилась! Ну а раз уже спустилась – айда до магазина! Пойдём-пойдём пить чай!
Она не задавала вопросов. Может быть, не хотела, а может, слишком рада была его видеть.
Трясущаяся рука попыталась открыть дверь. Не получилось.
– Ба, дай я помогу.
«Она опять ходит. Больше не лежит. Нужно рассказать папе. Моя бабушка – ангел, – думал он, чувствуя угрызения совести и собственную ничтожность. – Она приняла меня таким, как есть. Нет, лучше, чем я того заслуживаю».
Открывая дверь, он взглянул на её пробор сверху. «Как ангельские крылья», – подумал он, рассматривая расчёсанные седые волосы. Бабушка всю жизнь проработала в Центральной библиотеке Города Дождей. Сколько книг теперь хранилось там, в её голове?
Дверь скрипнула, и он вошёл в темноту. В квартире было тепло.
«Тепло. Мне просто нужно было в тепло».
– Андрюша пришёл ко мне! Вот радость!
Он обманул всех. Даже своего ангела.
Зрение у старушки было хорошим, но даже она не могла увидеть в сумраке, как густо юноша покраснел.
Фаина
Все костюмы казались ей совершенно не подходящими. Сердце чувствовало незнакомый прежде праздник: надеть чёрное или бежевое было бы кощунством.
Фаина Рудольфовна долго стояла у шкафа. Она с трудом дотянулась до дальней вешалки и потрогала пальцами летний сарафан. Внутри он был словно подорожник, согретый солнцем, а снаружи – шероховатый, как листья лопуха.
Летом. Главное случится только летом. Что с того, что ей хочется лета уже сейчас? Вторую неделю идёт дождь. Над городом повисло пуховое закопчённое одеяло. Под ним хочется только одного – спать.
Но у неё теперь большая радость: уже смирившись с тем, что остаток жизни они с мужем проведут вдвоём, гуляя с собакой, читая книги и попивая чай с зефиром по вечерам, она узнала, что на свет должен появиться новый человек.
«А я уж думала, что к старости сменю Маргариту Генриховну на её месте мировой матушки».
Вместе с ощущением праздника пришла лёгкая томность и лень, которой Фаина не помнила с юных лет. Вся её жизнь была выполнением домашних заданий, начиная со школьной скамьи и заканчивая последним местом работы. А теперь её волновало только лето и долгие холодные месяцы, которые предстояло пережить.
Её окликнул муж, и она отдёрнула руку от платья.
Большой, в тёплом пальто, с тяжёлым портфелем, он наклонился к ней, чтобы обнять, и она почувствовала его шершавую щёку на своей шее.
– Не побрился?
– Не успел что-то, – он небрежно махнул рукой, и над носом-картошкой блеснули игривые глаза.
– Пошёл. Пока.
Он положил широкую ладонь ей на живот.
– И тебе пока.
«Я больше не могу терпеть детей», – призналась она ему как-то бессонной ночью, когда в очередной раз ученики облили чем-то сладким, вроде сока, её учительский стол.
«Подожди, – шептал он, гладя её выцветшие волосы своей большой сильной ладонью, – свои дети – это совсем по-другому».
В тот день, когда она узнала о том, что беременна, щёлкнул какой-то выключатель, и Фаина поняла, что муж был прав.
Она вернулась к зеркалу. Сарафан и что-нибудь яркое сверху. Её бледное лицо покрыл румянец.
«Если до лета ещё далеко – летом буду я».
– Так у нас, оказывается, новенький? – Фаина Рудольфовна встала со своего места и посмотрела в дальний угол.
Дети дружно засмеялись.
– А что тут смешного?
– Он не новенький. Он тут с сентября, Фаина Рудольфовна, – странным голосом сказал Емеля Колбасов.
– Не выдумывайте!
– Мы не выдумываем. Вы, наверное, просто не замечали его, мы ведь сегодня первый раз в этом кабинете занимаемся.
– Как зовут?
– Кеша, – крикнул кто-то из класса.
– А почему сам не отвечаешь? – серьёзно спросила Фаина новенького.
На неё смотрели необыкновенные зелёные глаза, чистые, как изумруд. Казалось, они видят всю её душу.
– Он что, теперь всегда будет с нами ходить на уроки? – спросила курносая девочка с первой парты, давясь от смеха.
– Да, всегда. А почему вас это так удивляет и смешит? Разве у вас впервые меняется состав класса?
– Но он же птица! – угрюмо крикнул губастый мальчик со сросшимися бровями.
– Что? Какая птица?
Фаина Рудольфовна растерянно посмотрела перед собой. Да, в клетке, за новеньким, действительно находилась птица. Там жил волнистый попугайчик. Но новенький-то сидел перед клеткой на последней парте: зелёные проницательные глаза, каштановые взъерошенные волосы, белая выглаженная рубашка, даже слишком белая – слепящая белизной.
– Так кто из вас Кеша?
На этот раз дети озадаченно переглянулись. Колбасов стал нервно ковырять карандашом ластик. Курносая девочка открыла рот. Учительница заметила их реакцию и смутилась.
«Что я говорю не так? Ведь очевидно, что я спрашиваю про мальчика. А они, почему они упорствуют? Это было бы слишком глупой и продолжительной шуткой, даже для шестиклассников!»
Школьники начали перешёптываться. В их взглядах появилось сомнение в её вменяемости. Гул нарастал.
– Всё в порядке. Просто меня тоже зовут Кеша, – спокойно сказал новенький, и она услышала его, несмотря на шум.
Фаина Рудольфовна бросила на него испытующий взгляд и медленно села.
– Ой, ребята, у меня сегодня голова идёт кругом.
Она почувствовала, как лоб покрыла холодная роса. Кажется, в школе включили отопление…
Она услышала свой усталый голос, как будто чужой. Губы сами говорили, что нужно:
– Сегодня мы пишем эссе по обществознанию, тема на доске!
«Что я готов сделать для общества, в котором живу?»
– Объём – одна страница. Постарайтесь отвечать развёрнуто…
– А давайте лучше на следующем!
Фаина ничего не ответила, лишь хлопнула о стол стопкой тетрадей. Заскрипели ручки. То и дело кто-нибудь покашливал или сморкался. Через минуту учительница подняла голову и посмотрела на новичка. Он сидел приосанившись, как сфинкс, и держал руки перед собой на парте ладонями вниз. Мальчик глядел прямо на неё.
– Пиши, Кеша.
Кто-то издал смешок.
В дверь постучали. Это была Ергольцева из девятого:
– Фаина Рудольфовна, у вас наш журнал?
– Ах, да…
– Мне надо на физру отдать.
– Да-да. Бери, конечно.
– Угу.
Время текло мучительно долго за проверкой работ. Чем ближе к звонку, тем чаще её отрывали от дела. Вскоре на столе возникла новая стопа.
– Емеля, смотри в свою работу. Настя, не сутулься.
Фаина отодвинула в сторону проверенную стопку тетрадей и положила рядом новую.
– Все сдали работы?
В ответ на её слова раздался нестройный шум голосов и зазвенел звонок.
Дети покидали класс, оставив открытой жалобно поскрипывающую дверь, а на полу валялись обрывки бумаги, стержни, огрызки карандашей, фантики, пачки из-под сока. Сегодня у Фаины не было сил останавливать их, читать нравоучения, чтобы они убрали за собой. Столько раз она говорила – и ничего не меняется.
Фаина Рудольфовна подняла глаза и вздрогнула – новенький так и сидел на месте в своей белоснежной рубашке.
– Ты сдал работу?
Он отрицательно покачал головой. Потом встал и, заложив руки в карманы, подошёл к учительскому столу. Изумрудные глаза светились тихим светом.
«Мелкий пижон», – подумала она, глядя на искрящуюся ткань рубашки.
Фаина Рудольфовна не терпела, когда её испытывают:
– Я не знаю, из какой ты школы, дружок, но у нас так не поступают. Ученик выполняет задание и сдаёт работу мне в руки в письменном виде.
