выбирала и сама платьице гладила, и коробочку брать обратно не хотела. Потом, все же, взяла. А девочка эта, после и подходить боялась к Гале, и разговаривать с ней не хотела — боялась. И другие девочки ее остерегались и не дружили с Галей, потому что Галя со всеми хотела дружить, а нельзя так — со всеми дружить… А потом что-то случилось с Галей, выросла может быть… К пятому классу ни с кем уже не общалась и никому свою дружбу не предлагала. Так и училась до девятого класса, тихая, незаметная. Всё книжки какие-то читала, музыку странную слушала; называла себя хиппи и мечтала о нирване. В девятом классе вовсе школу бросила и уехала, то ли в Питер, то ли в Москву. Возвращалась, вновь уезжала, жила в каких-то общинах, поклонялась Перуну, учила Буддизм, занималась медитацией и тантрическим сексом, и верила, что Христос женился на Марии Магдалине, уехал в Индию и стал йогом… Потом эта история с Минковичем. И никто ничего толком не мог сказать об этой девушке. Ее избегали, ее остерегались. Странная она была.
Неуверенно Галя поднесла руку к кнопке звонка; все-таки раннее утро. Но ведь он сказал — завтра. А вот оно завтра, вот оно — уже здесь. Галя нажала кнопку. В воскресной утренней тишине звонок протрещал особенно резко, даже противно резко. Но тем увереннее Галя нажала кнопку еще раз… и еще раз.
— Кто? — испуганный спросонья голос.
Галя промолчала. Замерла, не дыша, как в детской игре «Море волнуется раз…», не в силах побороть этот внезапный страх.
— Кто? — теперь вопрос прозвучал настороженно и даже с угрозой. — Вот уроды, — и слышно было, как Сингапур отошел от двери.
Больше Галя не решилась его беспокоить. Покорно она спустилась к окну и, опустившись на корточки возле батареи, прижалась к ней; сидела тихо, точно боясь отсюда своим дыханием показать, что она здесь — ждет его. Склонив голову, обхватив колени руками, так и сидела, что-то беззвучно бормоча.
— Ну, — как можно суровее повторил Сингапур, — давно сидим, спрашиваю, товарищ почетная святая?
— Я… за тобой, — произнесла Галя, поднявшись, и неуверенно заглядывая ему в лицо. — Пора, — сказала она торжественно.
— У-у, — протянул Сингапур, все поняв. — Вы, я вижу девушка с характером. Только знаете… Я передумал. Я своему слову хозяин — захотел вот и передумал. Так что… счастливо оставаться, — сказав, он быстро, не оглядываясь, даже что-то напевая, вышел из подъезда. Галя нерешительно вскинула руку остановить его. Рука опустилась, Галя припала к стене, растерянно смотря в пустоту подъезда, где был Сингапур. Хлопнула входная дверь — Сингапур вышел на улицу — стало тихо.
* * *
Данил ждал Сингапура за столиком в кафетерии, смотрел Муз ТВ, пил пиво и поглядывал на часы.
— Ты прямо как девочка, — увидев Сингапура, воскликнул он. — Сорок минут прошло!
— Автобусы плохо ходили.
— Какие автобусы? Тебе пешком идти пятнадцать минут!
— Лениво, — сев за столик, сказал Сингапур, уставившись в телевизор, где жуткий негр, виляя задом, пел, в компании блондинистых красоток в бикини:
— Я шоколядный заяц
Я лясковый мярзавец
О-о-о…
— Будешь, блядь, тут расистом, — произнес Сингапур, отвернувшись от телевизора. — Погоревать не дадут, сволочи, — процитировал он.
— И кто она, эта твоя новая горе-печаль, — подмигнул Данил, — не уж-то та юродиво-святая?
— Ты провидец, что ли? — посмотрел на него Сингапур.
— А у тебя разве есть другие печали, кроме барышень?
— Кто-то грозился «по пивку»? — напомнил Сингапур.
— Ты бы еще сорок минут автобус подождал. Ладно, муку купим, а то мне будет от матушки и по пивку и по… другому месту, — он поднялся. — А потом и по водочке можно.
— Пошли, — махнул Сингапур.
Они вошли в бакалейный отдел. Очереди не было, за прилавком стояла девушка- продавец, невысокая, лет двадцати, в синем фирменном переднике и колпаке. За кассой — еще одна, такая же молоденькая, в кокетливой набок, береточке. Увидев парней, она поправила фартук и приосанилась.
— Здравствуйте, — поздоровался Данил, — Извините, у вас мука хлебопекарная есть?
— У нас вон мука, — кивнула продавец на витрину.
— Вот эта, в десятикилограммовом мешке, она хлебопекарная или общего назначения?
— А какая разница? — недоуменно посмотрела на него продавец.
— Ну, она какая, — повторил Данил раздельно, — хлебопекарная или общего назначения?
— Да из нее из всей всё пекут, и оладьи и блины, — ничего не поняв, ответила продавец.
— Вы мне скажите, она хлебопекарная или нет? — повторил Данил.
— Да какая вам разница, из нее всё пекут — она ж мука! — не выдержала такой бестолковщины продавец.
— Да я не спрашиваю, что из нее пекут! — не выдержал и Данил. — Я спрашиваю, какая она!
— Вы, молодой человек, не хамите! — вступилась девушка-кассир. — У нас эту муку и для кафе покупают, и лаваши из неё пекут, она вся у нас с одного хлебзавода.
— Мне не интересно, с какого она, блин, завода, — завелся Данил, — вы мне что, не можете ответить простой вещи — какого назначения мука? Вы бирку на мешке посмотрите, там написано.
— Вам надо, вы и смотрите, — обиделась девушка-кассир.
— Я бы рад, да у вас мешок на витрине, к покупателю задом стоит, — съехидничал Данил. Сингапур, развеселившись, слушал, впрочем, тоже не понимая — какая Данилу разница, какую муку брать.
— Девчонки, правда, даже интересно, он же не отстанет; скажите ему, какая у вас мука, — добродушно попросил он.
— А чего он умничает, — духарилась девушка-кассир. — Муку ему особую подавай. У нас она вся одинаковая, вся высшего сорта. И все покупают и не жалуются, никто еще назад не возвращал.
Продавец в это время сходила и принесла бирку от мешка. — На, смотрите, — протянула она бирку Данилу. Прочитав бирку, он победно ткнул пальцем в надпись:
— Смотрите, написано: мука общего назначения. И я у вас, в который раз спрашиваю — у вас есть хлебопекарная мука в десятикилограммовом мешке?
— Тебе что, хлеб из нее печь? Тоже мне, пекарь выискался, — обидевшись, пробурчала продавец.
— Волосы отрастил, а совести нет, — заметила девушка-кассир, и ответила резко. — Нет у нас никакой хлебопекарной, у нас она вся одна, с одного хлебзавода, и другой специальной, — съязвила она, — нету.
— Пошли отсюда, — кивнул Данил.
— И какая ему разница, — в недоумении, в след ему пробурчала продавец, — делать нечего, ходят, издеваются, работать не дают. — Настроение у нее было испорчено на весь день.
— Вот… додельные, — только выйдя из магазина, возмутился Данил. — Вот какая им… разница, — вскричал он, — что я буду делать из этой муки?! Они что не могли по-человечески ответить?
— А, правда, какая разница? — примирительно спросил Сингапур.
— Объясняю для идиотов. Мы хлеб не
