- Здесь.
- Если меня арестуют за непристойное поведение, ты вытащишь меня из тюрьмы?
- Нет.
- Ты ведь серьезно, правда?
- Если бы ты был серьезно настроен на мой счет, то уже был бы голым.
Был ли он серьезен на ее счет? Да, она была невыносимо красива. А еще она побила камнями несносного избалованного белого американского ребенка. И, казалось, она ненавидела его, что делало ее еще более интригующей. И если она сейчас уйдет от него, он будет думать о ней всю оставшуюся жизнь.
Кингсли стянул рубашку через голову, сбросил ботинки и опустил потрепанные пляжем хаки на землю.
Чтобы быть максимально обнаженным, он также сдвинул солнцезащитные очки на лоб, чтобы она могла видеть его открытые глаза.
Джульетта даже не осмотрела его с головы до ног. Она смотрела ему прямо в глаза, не обращая внимания ни на какие другие части его тела, включая полу-эрегированный пенис.
- Ты потерялся? - спросила она.
- Абсолютно.
- Я не могу помочь тебе найти себя. Я ничем не могу тебе помочь.
- Мне не нужна твоя помощь, - ответил он. - Мне нужно только твое тело.
Очевидно, Джульетте понравился его ответ. Она поставила свою холщовую сумку на землю. Кингсли посмотрел вниз и увидел, что та полна камнями. Зачем женщине таскать с собой сумку с камнями?
Он бы спросил, но прежде, чем он успел открыть рот, она шагнула вперед, положила руку ему на затылок и поцеловала его.
Он поцеловал ее в ответ, жадный до всего, что мог получить от этой изысканной таинственной женщины. Он не задавал вопросов, не спрашивал, почему она целовала его. Он позволил ей целовать себя, и сам отвечал на поцелуй, потому что в мире не было ничего другого, чем бы он хотел заняться в этот момент.
Ее губы оторвались от его губ, и она сделала шаг назад. Кингсли медленно открыл глаза.
- Покрой меня всю поцелуями, потому что любовь твоя слаще вина... - Тихо сказала Джульетта, почти шепотом, но Кингсли услышал.
- Песнь Соломона, - сказал Кингсли. Джульетта посмотрела на него.
- Одевайся, - сказала она, и он быстро подчинился, пока никто не заметил обнаженного мужчину на пляже. - Ты знаешь Библию?
- Немного, - ответил он. - Я ходил в католическую школу. Узнаю Песнь Соломона, когда слышу ее. Она была моей любимой.
- И моей, - ответила она, ее голос был далеко отсюда, словно его подхватил ветер. - Дочери Иерусалима, Я черна, но прекрасна
- Словно шатры Темана и Салма, - продолжил стих Кингсли. - Мне нравится этот стих, но он нуждается в улучшении.
- Думаешь, сможешь улучшить Библию?
- Могу. В ней говорится "я черна, но прекрасна". Женщина передо мной "черна и прекрасна".
- Ты пытаешься соблазнить меня.
- Работает?
- Да.
- Хорошо. Я рад, что смог улучшить свое мрачное первое впечатление.
- Возвращайся сюда завтра в девять. Я дам тебе шанс произвести лучшее впечатление.
- Почему? Увидела что-то, что понравилось, когда я снял одежду?
- Да.
- Что же?
- Отчаяние, - ответила она.
- Тебе нравится отчаяние?
Джульетта ответила без улыбки. Она просто подняла сумку с камнями и развернулась на пятках.
- Мне нравится, что у нас есть что-то общее.
Глава 12
Север штата Нью Йорк
Как только программа оповестила, что стирка закончена, Элли вытащила из сушилки стопку простыней. И как можно быстрее сложила их, пока не появилось ни одной складки. Десять простыней за три минуты. Если бы складывание белья было включено в спортивную программу, Элли бы уже красовалась на коробке Уитис.
Как она докатилась до такого? - Гадала Элли, складывая простыни в аккуратную стопку на столе. Когда-то она была самой известной сабой в большом и печально известном дворе Кингсли на Манхэттене. Если она не была привязана к кровати Сорена, она была в руках Кингсли, в клубе, на вечеринке, в его доме, где он принимал богатых и скандальных. Она регулярно получала удовольствие от эротической порки, секса втроем с Сореном и Кингсли, и достаточно дурной славы, которая открывала ей двери в любой клуб в городе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И вот теперь она целыми днями стирает белье для монахинь. И самым волнительным событием было - составление расписания на день, и ожидание, сможет ли она побить свой предыдущий рекорд. Она напомнила себе, что именно из-за отсутствия волнения и приехала сюда. Мужчинам вход воспрещен. Нет мужчин - значит, нет Кингсли, нет Сорена и нет соблазна плохо себя вести. Конечно, она не могла полностью избежать плохого поведения. С таким количеством правил невозможно было не нарушить одно или два. Но ее грехи были простительными: она не ложилась спать после того, как все должны были лечь спать, ходила в библиотеку после отбоя, иногда крала лишний десерт из холодильника, когда никто не видел. Также она мастурбировала, что здесь считалось грехом. Элли не считала это грехом. Она считала это актом самосохранения.
Прозвучал звуковой сигнал стиральной машины, и Элли достала мокрые простыни и бросила их в сушилку. Она стирала простыни, сушила их, складывала. И через неделю все по новой. Она стирала одеяния, сушила одеяния, развешивала одеяния на причудливые деревянные вешалки. И через неделю все по новой. Пятьдесят женщин под одной крышей превращали стирку в бесконечную вечную рутину.
- Сизиф, Сизиф, - выдохнула Элли и запустила сушилку. - Я чувствую твою боль.
- Кто такой Сизиф?
Элли посмотрела в сторону двери и увидела там монахиню, которую раньше не видела. Хотя нет, она видела ее раньше.
- Это ты, - сказала Элли.
- Да? - Монахиня оглядела себя. - Ты права. Это я.
- Прости. Ты та девушка, которую я видела входящей в орден на прошлой неделе. Верно?
- Да, а ты призрак.
- Я - кто?
- Я видела тебя в окне. Они сказали, что единственные люди в аббатстве - монахини, а ты, очевидно, не была монахиней, поэтому я предположила, что ты призрак. И ты работаешь в прачечной со всеми этими белыми простынями, которые очень в стиле призраков. Значит... ты призрак?
- Нет, я не призрак, - медленно ответила Элли, словно разговаривала с кем-то очень юным или слегка не в своем уме, а эта девушка, похоже, была и тем, и другим.
- Именно так и ответил бы призрак, не так ли?
Молодая монахиня выжидающе смотрела на Элли. Она хлопала ресницами, и Элли заметила детские голубые глаза девушки.
- Не знаю, - ответила Элли и вздохнула. - Может, я и есть призрак.
- Так и думала, - ответила она.
- Могу я тебе чем-нибудь помочь? - спросила Элли, готовая закончить этот разговор как можно скорее, чтобы вернуться к работе, снова стать призраком.
- Расскажи больше о Сизифе. Он тоже призрак?
- Сизиф - мифический персонаж. Парень, который должен был целую вечность катить камень в гору. Стирка - это конечная Сизифова задача - чистить, пачкать, стирать, полоскать, сушить, повторять до бесконечности.
- Знаешь, что могло бы помочь? - сказала юная монахиня своим легким и воздушным голосом. - Нудизм.
Элли уставилась на нее.
- Ты странная монахиня, - сказала Элли.
- Знаю. Прости.
- Не извиняйся. Ты отлично впишешься в компанию других странных монахинь.
- Думаешь, мы все странные?
- Если бы ты встретила на улице бездомную, которая называет себя невестой Иисуса Христа, как бы ты ее назвала?
- Я бы спросила, хорошо ли целуется ее муж.
Элли сделала то, чего не делала так давно, что не могла вспомнить, когда это было.
Она рассмеялась.
- Вау, - сказала монахиня. - Хороший смех. Давай еще раз.
- Я не могу смеяться по команде.
- Тогда мне придется продолжать говорить глупости и надеяться на лучшее. Кстати, я Кайри. А тебя как зовут?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- Элли. И ты не Кайри. Ты - сестра Мэри как-то там.
- Сестра Мэри Джордж.
- Джордж?
- Он убил дракона. Разве не круто?
- Могу я называть тебя Сестра Джордж? - спросила Элли.
- Зови меня Кайри.
