Она откинула платье в сторону, обнажив правое бедро, где в кожаных ножнах на портупее покоился нож. Она потянула за ремешок, сняла нож и протянула его ему.
- Нож у меня с собой на случай, если ночью сломается машина, и мне придется идти одной. Я бы никогда никому не причинила вреда, если бы они не попытались сначала причинить боль мне.
- Благородная философия жизни, - сказал он, закатав рукав и пристегивая нож к предплечью. В последнее время он не привык носить с собой оружие, но, если Джульетта считала, что ей нужен нож, он предпочел бы сам им воспользоваться при необходимости.
Джульетта пожала плечами.
- Это не философия. Это религия. Я католичка.
- Останови машину.
Джульетта только посмотрела на него. Затем рассмеялась. Наконец. И какой смех. Музыкальный, легкий, углубляющийся в конце и исходящий прямо из ее живота. Он пронзил его нутро, словно копьевидный клинок.
- Тебе не нравятся католички? - спросила она.
- У меня долгая и запутанная история с одним знакомым католическим священником.
- Он плохой священник?
- Очень плохой. Он никогда не читает проповеди о грехах, только о любви Бога и прощении. Он не осуждает грешников, и неустанно трудится в своем приходе на благо бедных и угнетенных.
- Кажется, он хороший священник, по моим меркам. Он плохой человек?
- Он готов умереть за тех, кого любит. Думаю, даже за меня он бы умер.
- И ты ненавидишь его?
- Целиком и полностью.
- Почему?
- Потому что он причинил боль своей возлюбленной и заставил ее уйти от него.
- И?
- Она тоже была моей любовницей. Как и он однажды. И не один раз.
Если бы бровь Джульетты могла подняться еще выше, она бы уползла с ее лица и нависла бы над головой.
- Думаю, я ошиблась насчет тебя, Кингсли, - сказала Джульетта и повернула машину на извилистую дорогу. - Мне кажется, ты мне нравишься.
- А раньше не нравился?
- Нет.
- Тогда почему ты впустила меня в свою машину?
- Я хотела, чтобы ты трахнул меня, - ответила она.
- Польщен. Наверное.
- Можешь считать это комплиментом, - сказала она, ясно давая понять, что не имела в виду ничего подобного.
- Тебе не обязательно должен кто-то нравится, чтобы трахнуть его?
- Нет. А тебе?
- Нет, но я считал себя особенным.
- Не хочется тебе говорить, - начала она с извиняющейся улыбкой, - но я не думаю, что ты такой уж особенный, как думаешь.
- Это ранит только потому, что это правда. Я действительно нравлюсь тебе? Чуть-чуть?
- Un peu. Достаточно того, что я хочу говорить с тобой вместо того, чтобы позволить тебе меня трахнуть, - ответила она.
- Ох, - сказал он, взвешивая свои слова. - Но мы все же будем трахаться, верно?
Джульетта снова улыбнулась. И на своем безупречном элегантном французском она промурлыкала два прекрасных слова.
- Bien sûr.
Конечно.
Она замолчала после очередного поворота. Дорога была длинной и коварной и вилась по склону высокого, густо поросшего лесом холма. Он мог только представить, как Элли справится с подобным препятствием. Они либо добрались бы до места назначения в два раза быстрее, либо сгорели заживо сорвавшись со скалы. Он убедил Элли позволить его водителю возить ее куда ей было угодно. Она думала, что он был добр и великодушен. Она и не подозревала, что он просто пытался сохранить ей жизнь. Она ведь была жива, не так ли? Двадцать шесть лет, умнее любой другой женщины, которую он когда-либо встречал. Хорошо знает уличную жизнь. С ней все будет хорошо без него, без Сорена. Не так ли?
- Что не так? - спросила Джульетта.
- Ничего.
- Ты молчишь.
- Ты за рулем.
- Я провела тридцать минут в твоем обществе, и уже знаю, что молчание - не твой стандартный режим работы, - ответила она.
- Хочешь сказать, что я слишком много болтаю? - спросил Кингсли.
- Да.
- Тогда ты не должна жаловаться, когда я молчу.
- Это заставляет меня нервничать. - Она улыбнулась ему, и он был рад понять, что он шутит. Во всяком случае, надеялся.
- Я думал кое о ком.
- Твоем священнике?
- И его любовнице.
- У тебя необычные друзья, - сказала Джульетта.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он улыбнулся ей.
- Их недостаточно. Хотела бы стать моим другом?
- Ты спишь со своими друзьями?
Кингсли повернул голову и улыбнулся ей.
- Я очень дружелюбный. И ужасен в моногамии.
Она, казалось, не возражала против такого ответа. Хороший знак. До сих пор он заставлял ее смеяться и еще не отпугнул, признавшись, что, а) обучен убивать людей, б) бисексуал и в) трахает всех и каждого, кто ему позволит.
Красивая и смелая. Его тип женщин.
Конечно, эта мысль приходила ему в голову и раньше. Смелая женщина была бы его идеальной женщиной. В прошлом году он безумно влюбился в девушку, которую встретил в одном из своих клубов. Она выступала в файер-шоу и пошла с ним домой после пяти минут разговора. В отличие от Джульетты, он знал о Чарли все еще до того, как лег с ней в постель - ее полное имя, возраст, происхождение, доход, семья, все. Все, кроме одной вещи, которую профайл не мог ему рассказать. Он не знал ее мечты о будущем. Оказалось, дети не были частью ее мечты, но являлись частью его мечты. Она растила своего младшего брата-гея после того, как ее мать умерла, и отец выгнал их. Кингсли подумал, что это признак того, что у нее сильный материнский инстинкт. Но нет. Она уже бросила колледж, чтобы вырастить одного ребенка. Она не была заинтересована в воспитании другого. Кингсли спросил ее, захочет ли она когда-нибудь родить от него. Ее «нет» разбило его сердце.
Джульетта совершенно отличалась от Чарли. Джульетта была загадочной, опасной. Он преследовал ее только потому, что она заинтриговала его. Речь шла не о любви, не о том, чтобы остепениться и завести детей. Женщина, которая бросала камни в маленьких мальчиков, не была будущей матерью его детей. Но она была той женщиной, которую он собирался трахнуть сегодня вечером, и это делало ее гораздо более важной для него, чем какая-то девушка мечты, которую он, вероятно, никогда не найдет.
Когда они наконец добрались до места назначения, Кингсли не увидел дома, только деревья и ворота. Она набрала число на клавиатуре, подождала, пока распахнутся кованые железные ворота, и медленно проехала вперед. По обе стороны от машины высились огромные деревья, отбрасывая длинные тени. Далеко впереди он увидел белый свет, и когда они достигли конца дороги, перед ними возвышался дом, похожий на гору. Кипельно белый. Четыре этажа. Бесконечные ряды балконов. Джульетта припарковала машину перед лестницей, ведущей к входной двери.
- Ты здесь живешь? - спросил Кингсли, выходя их машины
- Да, - ответила она.
- Но дом не твой.
- Да.
- Ты работаешь здесь?
- Я бы не назвала это работой, - ответила она, приподнимая подол платья и поднимаясь по ступенькам. Она шла легко, грациозно, без страха и колебаний. Она сказала, что дом ей не принадлежит, но вошла в него как хозяйка. Он следовал за ней с меньшей уверенностью. Он не мог припомнить, когда в последний раз так нервничал рядом с женщиной. Но почему? Безусловно, он был не в своей тарелке. Он понятия не имел, где находится, кроме как в горах за пределами Петьонвиля. И он был с женщиной, которая носила клинок на бедре так же небрежно, как большинство женщин носило сумочку. Она контролировала ситуацию, не он.
Войдя в дом, Джульетта включила единственную лампу в прихожей.
- Это дом, - только и сказала она. Очевидно, экскурсии не будет.
Кингсли осмотрелся. Даже при слабом освещении он мог видеть, что интерьер был похож на Карибский дворец. Белая мебель и отполированные паркетные полы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- Потрясающе.
- Это дом. Вот и все.
- Ты не впечатлена?
- Я прожила здесь всю свою жизнь.
- Это место принадлежит твоим родителям? - спросил он, когда она поднималась по изогнутой деревянной лестнице на третий этаж.
- Нет.
