— Ты все такой же: шуточки, прибауточки… Не унываешь!
— Надо жить легко, Андрей. Легко, радостно. Иначе зачем волынку тянуть? — И вдруг спохватился, что городит черт знает что, начал выкручиваться: — Нет, я не за легкомыслие или там за беззаботность. Но вот я здоровый, жизнерадостный человек, все мне удается, все я могу, чего хочу. А желания у меня всегда по моему росту: я никогда не замахиваюсь на звезды или даже на журавля в небе. Я просто живу на полный свой рост. Пойми, я не хочу тебя ничем опечалить: у тебя трудная, можно сказать, страшная жизнь. Наверное, судьба знала, что тебе придется пережить, и поэтому дала тебе такой железный характер. Я всегда тебе завидовал. Хотя ты мне тогда, еще в сорок втором году, не раз говорил, что завидуешь мне, моей удачливости, завидуешь, что у меня такая красивая девушка — Мария. Но на самом деле завидовать надо было тебе: ты человек из кремниевой породы… Да, постой, а кто эта смуглянка? Какая стройная и гибкая, на испанку похожа, словно Кармен. Та, которую ты завоевал?
— Она.
— Все! Ты победил меня на всех дистанциях! И что моя удачливость и легкость походки? Все цветочки-лепесточки. Ты — фундаментальный человек, Андрей. И не бойся ничего, бери жизнь за недоуздок, как когда-то взял Темляка. Это конь был! То твоя настоящая первая любовь, Андрей! А эта женщина — вторая. А в промежутке, считай, ничего не было.
— Ты хорошо сказал, Николай. И я благодарен тебе.
19
Возвратившись в гостиницу и не найдя в номере отца, Эдик слегка перетрусил: уж не угодил ли предок за решетку? Но Крыж вошел в комнату через несколько минут с пухлым саквояжем.
— Почему днем выходил на улицу? Мы так не договаривались! Не мог дождаться вечера? Еще не хватало, чтобы ты напоролся на Оленича! Невольно задумаешься: стоит ли связываться с тобой?
— Не наскакивай на меня, сынок. Я сам могу прижать тебя к стенке. У меня тоже сомнения возникли: а не морочишь ли ты мне голову? Выманишь у меня золотишко, камешки, а там — катись, батюшка, в дальнюю дорожку! — ехидно ответил Крыж, пряча баул под кровать.
— Должен тебе сказать откровенно: боюсь я твоих похождений — и прошлых, и нынешних. Стою на гребне, а по обе стороны пропасти. Шагнуть некуда. И опоры нет. Вот что я хочу тебе сказать. Да ты ведь и сам сейчас так перепуган, что ничего не соображаешь.
— Да, боюсь: вдруг Оленич махнет в Булатовку?
— Не думаю. Если и поедет, то не сегодня и не завтра. У тебя есть время перепрятать свои богатства в другое место, а потом залечь и замереть. Почему бы некоторое время тебе не пожить где-нибудь подальше от этого городка?
— Здесь близко граница.
— А чем Одесса не граница? Там затеряешься, как песчинка на пляже.
— Что ж, возможно, ты прав…
Для Крыжа сейчас было жизненно важно, чтобы рядом был надежный человек, а кто может быть надежнее сына? Как ни крути, а нужно полностью раскрыться перед ним и потом начать совместные действия. Иного выхода нет.
— Эдик, сынок, видно, пришло время нам с тобой договориться: или заключить союз, или разойтись. Дело наше не терпит затяжки. Ты не прав, назвав меня паникером. В этом ты ошибаешься. Просто я сейчас особенно осторожен — и перед тобой, и перед своими заклятыми врагами. Стараюсь сделать шаг без малейшего шороха, пройти между людьми незаметно, слово вымолвить неслышно, исчезнуть бесследно. Подытожим, что на сегодня для меня самое опасное? Дремлюга — раз. Оленич — два. Ты — три. Не обижайся, я должен учитывать все. Вдруг ты не пойдешь со мной? Значит, будет оставаться опасность, что ты выдашь меня. С теми двумя мне управиться труда не составляет. С тобой — трудно. Ты мой сын. Мне больше всего на свете хотелось бы заключить с тобой дружественный союз. Со своей стороны, я бы обязался не вмешивать тебя в свои опасные дела, чтобы на тебя не падала моя тень. Но я хотел бы знать, что ты все сохранишь в глубокой тайне, будешь помогать. И вот я спрашиваю тебя, сынок: какое ты примешь решение? Только не спеши и обдумай все, прежде чем свяжешься со мной али разорвешь нашу связь. Но знай: как только я избавлюсь от этих двух свидетелей, так ты станешь очень богатым человеком и перед тобой откроются такие возможности, о которых можно только вычитать в сказках. Я обладаю золотом и драгоценностями на сотни тысяч рублей. Чтобы ты поверил, я даю тебе эту вещицу…
Старый Крыж вытащил из-под кровати баул, из него достал темно-синюю, украшенную серебром и бирюзой шкатулку. Открыл и показал сыну: Эдик ахнул от удивления. На темно-вишневом бархате лежал женский гребень неописуемой красоты, отделанный золотом и камнями. Не просто гребень для волос, а королевская корона!
— Что это? Откуда?
Крыж был доволен тем, какое впечатление произвел на сына.
— Оттуда, — тихо ответил старик, — из войны.
— Но этому же цены нет!
— Всему есть цена, сынок. Всему. Ты вот — мужик, но даже у тебя заблестели глаза при виде этой безделушки. Неужели устоит твоя гордячка, когда ты ей поднесешь такую дивную вещь? Распластается, поверь… Покоришь ее — капитану припадок обеспечен! Только совладай с нею.
— Может, она и возьмет гребень, может, и подпустит меня к себе… Но чую, что не откажется от своего инвалида.
— Да потом она тебе и не нужна будет. Больше того — ты ее отвергнешь, и с позором. И чтоб об этом все узнали.
— Швырнет она мне в лицо этот гребень! — вздохнул Эдик.
Крыж засмеялся:
— Еще не было в мире женщины, чтобы взяла и бросила в лицо любовнику пять тысяч рублей!
— Пять тысяч? Старыми, конечно?
— Новыми, сынок, новыми.
— Неужели ты думаешь, что с такими ценностями останешься незаметным? — спросил озадаченный Эдуард.
— Нам лишь бы продержаться некоторое время, пока не выпадет случай перейти границу. Мы должны с тобой перебраться на Запад, ну хотя бы в западную Германию. Я уверен, там найдутся у меня и защитники, и покровители. Я хорошо на них работал, и они помнят меня.
— Страшные вещи ты говоришь, отец… Но я тоже рисковый парень: будь что будет! Я согласен стать твоим союзником и помощником. Где наша не пропадала!
А старый Крыж вдруг выпрямился, как-то даже помолодел, словно его мышцы налились силой, в глазах блеснул зловещий огонек. Подбоченясь, заговорил:
— Если бы ты знал, сынок, как я ненавижу всю эту мразь! Ненавижу этих людей, у которых ничего нет. Ненавижу эту страну, нищую и безалаберную! Если бы в моих силах было, я не задумываясь сбросил бы все атомные бомбы мира на эту страну!..
Эдик испуганно смотрел на старика, потом тихо спросил:
— Послушай, а тебе не кажется, что ты слегка чокнулся? Может быть, тебе нужен психиатр? Так мой шеф может порекомендовать — у него знакомая заведует психиатрической клиникой.
Крыж засмеялся:
— Нет, сынок! Со мной все в порядке. Просто я рад, что мы начинаем новую жизнь, что мы с тобой рядом! Я радуюсь, а это придает сил.
— Мне тоже интересно испытать себя, — сказал Эдик, пряча в свою сумку шкатулку с гребнем. — От одной мысли, что Людмила так близка, голова кружится!
— А вот это лишнее, — вразумительно произнес отец.
20
Андрей уговорил Николая остановиться у Криницких. Кубанов сразу же сказал, что пойдет на почту, чтобы переговорить с редакцией. Он зашел за Эдиком: вдруг какое задание будет из отдела иллюстрации? Ответственный секретарь, узнав, что рядом с редактором находится фотокорреспондент, попросил срочно прислать снимок о жизни госпиталя.
— Слыхал? — спросил Кубанов Эдика. — Надо работать, а не дурить.
Потом Кубанов попросил соединить его с клиникой невралгии и начал рассказывать об Олениче, и Эдик понял, что редактор говорит с той самой женщиной, на даче которой они были с шефом. Но, вслушиваясь в разговор, понял, что женщина оправдывается и говорит, что все минуло, что у нее семья, старший сын уже в армии, и просила передать капитану, чтобы не обижался, ехал лечиться и устраивал свою жизнь.
Эдик заметил, что возвращался в госпиталь Кубанов в приподнятом настроении. Во дворе госпиталя любовался домиком Криницких, потом попросил Эдика сделать видовую открытку в цвете: на память.
«Картинка что надо! — подумал Кубанов, разглядывая теремок в стиле старинных фамильных замков, какие он видел в альпийских предгорьях во время войны. — Куда, к черту, Андрей срывается? Да это же райский уголок! Горный, чистый воздух, красивая панорама природы, тишина, роскошный коттедж, красавица, любящая и заботливая. На дьявола ему те таврические степи? Что он, пахать и сеять собирается? Какая там жизнь? Только и того, что море и солнце? Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья? Пожалуйста, поезжай туда на два-три летних месяца и принимай солнечные и морские ванны! А потом сюда, в уютный уголок, в тишину! Ах, Андрей, Андрей! Упрямый как бык!»
На дорожке появился незнакомый смуглолицый паренек: Кубанов с любопытством всматривался в юношу, который чем-то походил на Людмилу. Может быть, смуглостью кожи и темными волосами? Может, глазами? Нет, у паренька глаза просто темно-карие, почти черные, а у нее, как ему показалось, были цвета перезрелых вишен.
