— Что ты со мной вытворяешь сегодня? — спросил он.
— А когда же мне проявить свою нежность? Вчера было рано, завтра будет поздно. Тем более, что ты только вчера полностью освободился от давних клятв и обязанностей. Значит, я вправе рассчитывать на твое внимание ко мне. Согласен?
— Возражений нет.
— Ну, пошли.
— Я пойду вперед. Подготовлю общественное мнение.
Только Оленич вошел в гостиную, как его заметил Криницкий и сразу же подошел:
— Почему один? Повздорили? Или она закапризничала?
— Да нет, все в порядке. Сейчас она спустится.
К Оленичу подбежали девушки, затараторили, перебивая друг друга.
— Неужели вы и вправду уезжаете? — спросила Мирослава.
— Нам с вами всегда было интересно! — призналась Галя. — Никто так нам не рассказывал о войне, как вы. О пулеметных тачанках, о конях…
— А правда, что этот человек — ваш фронтовой друг?
— Да, мой верный товарищ, — все же успел он ответить на один вопрос.
А Галя тут же:
— Он из Москвы? Да? Москвичи все такие добрые, общительные!
У Мирославы вдруг вырвалось, кажется, ненароком:
— И Витя скоро поедет!
Оленич взял тоненькую руку Мирославы:
— Не печалься, Слава. Он едет в военное училище, станет военным, офицером. Это настоящее дело для мужчин. И я буду очень рад, если вы сохраните свою дружбу. Я на тебя надеюсь, Мирослава.
Девушка покраснела, но все же пробормотала:
— Мы договорились с Витей переписываться.
«Какая она еще юная! — растроганно подумал Андрей, оглядывая тоненькую, как лозиночка, фигурку Мирославы. — Сколько же ей? Лет семнадцать, не больше. У нее все юное, прекрасное…»
Девочки уже освоились и стали просить музыки. Витя и Эдик о чем-то горячо разговаривали, Николай Кубанов что-то доказывал Гордею, но на полуслове запнулся… Оленич оглянулся: в зал вошла Людмила и легкой походкой пошла прямо к нему. Все сразу умолкли, Кубанов тряхнул седым чубом и произнес:
— О, всевышний! Что делаешь со мною? Зачем на старости лет я должен видеть самое великое твое чудо? Почему ты не явил мне его чуть раньше?
Людмила величественно, по-царски властно протянула руку в направлении Мирославы и Гали и промолвила:
— Настоящее чудо — вот эти две юные богини! — И потом, нахмуря брови, грозно спросила: — Кто привел сюда этих сказочных красавиц, чтобы посрамить меня, хозяйку этого вечера?
Андрей первый захохотал, смеялся Кубанов, смеялись все, кто был в комнате. Смущенный Витя подошел к ней и, виновато подняв на нее глаза, сказал:
— Людмила Михайловна, я дерзнул… Думал, вам будет приятно. Ведь они ваши поклонницы!
— А, ну тогда пусть остаются, — смилостивилась Криницкая.
А Галина сказала:
— Ах, Людмила Михайловна! Я перед вами как статистка перед примой.
— А почему молчит юная фея?
— Я все время разговариваю с вами — в мыслях. Неужели вы не видите, не слышите, что я молюсь на вас?
Людмила Михайловна гордо повела глазами по лицам присутствующих и спросила:
— Кто еще хочет воздать мне хвалу?
— Я! — Это подал голос Эдик. — Когда вижу вас, то клацаю зубами как волк.
— Я не Красная Шапочка…
— Знаю. Но я хотел сказать, что у меня — клыки и постоянное чувство голода.
— Тут нищим не подают! — отрезала Людмила, немало разозлившись на пошлые намеки.
— Волк не просит, а берет.
— Здесь нет волчьих законов! — сухо отрезала Людмила и отвернулась от Эдуарда.
Он же, как ни в чем не бывало, ухмыльнулся и громко объявил:
— Пока фотограф не напился, пожалуйте на семейную фотографию! Снимаю всех вместе, каждого в отдельности и в разных вариациях. Жертвую на все общество тридцать шесть кадров!
Призыв Эдика возымел действие, все изъявили готовность заиметь снимок. Николай Григорьевич похвалил своего фотокорреспондента за проявленную инициативу и стал организовывать группу. Веселое настроение, охватившее всех, немного рассеяло душевное состояние Люды, но ей с трудом давались шутки. А роль гордой красавицы помогла ей сохранить спокойствие на лице. Андрей, следивший за ней, спросил:
— Что у тебя на душе? Что-то произошло?
— Не знаю, — шепнула она. — Наверное, должно произойти. Это предчувствие. Ты далеко не отходи от меня. Сегодня я хочу быть рядом с тобой, вместе провести этот вечер. Он прощальный, и никакими шуточками не умалить, не убавить моей печали.
— Поэтому ты оделась в черное?
— Да. Хочу танцевать с тобой. Пойди пристегни протез, а костыли оставь. Помнишь, на вечере, когда мне исполнилось восемнадцать…
— Тебе и сейчас восемнадцать. Ты всегда останешься для меня юной, восемнадцатилетней.
Людмила скомандовала:
— Гордей, давай музыку. Всем танцевать!
Возвратился Оленич. Взял за руку Люду и повел ее, неуклюже отставляя в сторону протез. На его лице застыло напряжение и сосредоточенность, словно он решал труднейшую задачу.
22
Музыка текла точно река, подхватывая своим не быстрым, но мощным течением все на своем пути и унося в неведомые края. Гости самозабвенно отдавались во власть нарастающему половодью звуков. Андрей, почувствовав дрожь в мышцах ноги и ощутив, что культя задеревенела, а протез стал вдруг непомерно тяжелым, хотел было остановиться, но, взглянув на склоненное к его плечу счастливо умиротворенное лицо Людмилы, не решился прервать блаженное состояние ее души. Она сама внутренним чутьем угадала, что с ним делается, шепнула:
— Тебе время отдохнуть. Пойди во двор, отдышись. Я же должна занимать гостей.
И в это время Гордей Михайлович объявил перерыв и выключил радиолу.
Андрей с удовлетворением заметил, что Виктор все время танцевал с Мирославой, и теперь они, раскрасневшиеся, взволнованные, стояли рядышком и смущенно поглядывали друг на друга. Проходя мимо них, он услышал ее голосок:
— Пить хочется…
Виктор кинулся в столовую и принес чашку воды. Галя мечтательно воскликнула:
— А я люблю мороженое! Обожаю!
— Девочки, в субботу угощаю! В парке на танцах, — пообещал Виктор.
Эдуард ухмыльнулся:
— Мороженое предпочитаю после хорошей выпивки.
Никто ему не ответил. Увидев, что Людмила осталась одна, Эдик направился к ней, широко улыбаясь.
Гости покидали зал, где стало душно, старались найти себе подходящее место, чтобы спокойно посидеть, подышать. Людмила Михайловна, желая отвязаться от Эдика. сказала, что пойдет в столовую присмотреть, как накрывается стол, но он двинулся следом, стремясь завязать разговор, все время пытаясь взять ее за руку. Посмеиваясь, она заставила его открывать бутылки, а сами ушла на кухню.
Кубанов скрылся в биллиардной, чтобы выкурить трубку: в последнее время он пристрастился к трубке, потому что много было хорошего трубочного табака, а сигареты выпускались очень плохие. Он брал лучшие марки табака и не так любил сам процесс, как аромат зелья и запах дыма. К нему присоединился и Гордей, хоть и не терпел курение. Оставшись в одиночестве, Андрей вышел во двор, в вечернюю прохладу и синь, подышать и поразмышлять обо всем, что происходит, подумать о том, что будет с ним и с Людой. Ему все время казалось, что надвигается что-то нехорошее, неприятное, что невозможно предугадать, но что висит над ним и постоянно чем-нибудь дает о себе знать. Посидел на лавочке, расстегнув ворот кителя. Появился Рекс, присел рядом, лизнул хозяину руку. Но хозяин не ответил, занятый своими мыслями. Потом, объятый беспокойным ожиданием, Андрей возвратился в дом.
Уже все были в столовой и шумно рассаживались на стульях. Оленич прошел к дальнему краю стола и сел между Гордеем и Людмилой. По другую сторону от нее сидел Кубанов. Говор за столом постепенно затихал, все смотрели на хозяев дома. Гордей поднялся с наполненной рюмкой, посмотрел сквозь нее на свет, помолчал несколько секунд и обратился к Андрею:
— Не впервые я и Люда провожаем тебя из дома, а каждый раз с надеждой на твое возвращение. Бывают у мужчин привязанности, дружба, братство, наконец. У нас с тобой сложились судьбы так, что порой кажется, мы всю жизнь были вместе и ни одно облачко не бросило тень на наше родство. Потому что наше родство самое близкое — духовное и бескорыстное. Я не тост произношу. Просто хочу выпить за твое путешествие и за нашу любовь друг к другу. Сестренка, я говорил и от твоего имени.
Он выпил свою рюмку и сел, толкнув плечом Андрея, как бы подтверждая свои слова. Люда, не поднимаясь, проговорила:
— Каждый может сказать свой тост. Я пью за человеческую чистоту. За этих двух честных идеалистов.
Кубанов тряхнул чубом:
— Все поэты, только я прозаик. За вас, мои новые и старые други!
И каждый, сидящий за столом, что-то произносил, что-то пытался сказать хорошее. Витя, например, произнес только два слова: «За отца!» Галя сказала: «За всех!» Не произнесли ни слова только Мирослава и Эдуард. И это не осталось незамеченным. Людмила Михайловна удивленно посмотрела на девушку:
