Сюзетта, которая и ранее замечала перемену в настроениях своего отца, ничем не выдала, сколь много значат для нее эти слова.
– Как ты можешь всерьез говорить о подобных вещах, – вспыльчиво сказала она в ответ. – Эрнст обожает свою Амелию. Он спит и видит тот день, когда он введет ее в Буамуатье как хозяйку и супругу.
– Кстати, если называть вещи своими именами, то это ее собственность, – констатировал Жерар. – Нам не следует забывать, что именно на таких условиях мой старый друг Сен-Фар прислал сюда Эрнста. По сути дела плантация принадлежит дочери Сен-Фара, а Эрнст всего лишь управляющий делами. Так что, он, собственно, всего лишь бедняк.
Сюзетта надменно сжала губы.
– Я нахожу это несправедливым, па. Он работает как негр, день и ночь. Если на то пошло, ты мог бы выделить ему под проценты ссуду, с помощью которой он мог бы откупиться от своих имущественных обязательств перед Сен-Фаром.
Жерар Дюклюзель разразился смехом.
– Вот ты и попался, мой маленький котеночек! Ну, ладно, можешь быть спокойной. Пожалуй, именно так я и сделаю, если он вдруг переменит свои планы. У твоего Эрнста есть все данные стать выдающимся плантатором, и он вполне сможет в течение одного-двух лет вернуть мне ту сумму, которую он получил в счет имущества Сен-Фара. А ты, выходит, настроена оптимистично. Еще бы! За это время даже я успел примириться с мыслью о зяте, которого, вообще-то, не желал. Чудеса!
Сюзетта, ласкаясь, потерлась носом о его щеку.
– А ты у меня и в самом деле понятливый папуля, – с нежностью сказала она. – Но я опасаюсь, что твое великодушие окажется излишним. Отвадить его от Амелии – да такого и быть-то не может.
– Тогда он может назвать себя слепцом. Но этот озорник вовсе не так прост! Можешь мне поверить, уж я-то разбираюсь в мужчинах!
Эти слова по понятным причинам звучали в ушах Сюзетты музыкой, хотя для нее не могло не остаться незамеченным влияние Оливии, столь наглядно продемонстрировавшей ей свою власть над отцом. Сюзетта спрашивала себя, что могло подвигнуть Оливию на столь неожиданный поступок, и приходила к заключению, что Оливия, по-видимому, заинтересована в том, чтобы дочь хозяина дома поскорее выбыла из своей роли хозяйки Мэзон д'Орфей, а достичь этого можно было только путем замужества последней, в полном соответствии с ее собственными желаниями.
Мысль о том, что Оливия в новой ситуации, возможно, попытается стать хозяйкой плантации, была малоприятна для Сюзетты. Но она знала также, что на пути к этой цели неизбежны серьезные трудности. Даже если бы отец вступил в официальный брак со своей рабыней, сам по себе факт происхождения ее от цветной матери встал бы серьезным препятствием на пути ее к общественному признанию. Впрочем, Сюзетта не склонна была долго раздумывать над этим вопросом. Было ясно, что ее права на отцово наследство останутся неприкосновенными, Оливия при самом благоприятном исходе будет иметь статус полузаконной супруги Жерара, а их гипотетический ребенок никогда не станет полноправным наследником. Гораздо больше Сюзетту лихорадило в преддверии той ночи, когда должно было состояться обещанное Оливией великое колдовство воду. До того она твердо решила не встречаться с Эрнстом. Она ставила на карту все, ей нужен был или полный выигрыш или вообще ничего в этой жизни. Но если бы она честно спросила себя о своих шансах в ее битве с Амелией, то ей бы пришлось ответить, что выигрыш представляется ей совершенно невероятным.
Для страстной и нетерпеливой креолки дни ожидания тянулись бесконечно медленно. Но в конце концов срок наступил, Оливия дала знать, что нынешним вечером нужно быть наготове. Сюзетту разбирало любопытство, как Оливия, вынужденная проводить ночи с Жераром, объяснит последнему причины своего отсутствия, не посвящая его при этом в тайну своей двойной жизни. Любопытство оказалось настолько сильным, что она осмелилась спросить об этом саму Оливию, перед которой последнее время испытывала священный страх.
Та лишь таинственно засмеялась.
– Месье Жерар в эту ночь хорошенько отоспится, – сказала она мимоходом. С момента памятной беседы в библиотеке отношения между двумя женщинами значительно изменились. Тон их бесед стал почти доверительным, однако изжить до конца то чувство неловкости, которое Сюзетта испытала однажды в присутствии красавицы-квартеронки, она не сумела.
Жерар с удовлетворением отметил, что его дочь больше не морщит свой хорошенький носик при каждом упоминании имени Оливии, но никаких выводов не сделал. Дюклюзель принадлежал к той породе мужчин, которым достаточно, если женщина хорошенькая, ласковая и услужливая в исполнении мужских желаний. Донья Эльвира была в этом смысле скорее исключением из правила, и как бы Жерар не любил и не восхищался ею, это не мешало ему даже ее вспоминать порою как нечто порядком утомительное и несносное. Оливия (во всяком случае, в его представлении) обладала всем набором качеств, которые мужчина ценит в женщине: мягкость, приятная умеренность темперамента, который в часы страсти оборачивается жарким пламенем. Жерар был чувственной натурой, и Оливия умела быть для него идеальной парой. Внешне такая холодная и сдержанная, она была редкой искусницей по любовной части, и могла до конца, без остатка насыщать вожделение мужчины, исчерпывая его до дна.
Сюзетта потом не сумела бы толком рассказать, что же на самом деле происходило в ту ночь, когда она с Оливией тайком выбралась из дома и, закутавшись в черную кружевную шаль, проследовала за нею на просеку, что находилась примерно в половине мили от Мэзон д'Орфей. Там был разожжен гигантский костер, вокруг которого под сопровождение глухо стучащего барабана в своего рода экстатическом танце двигалась группа существ весьма странного и дикого вида. Точнее говоря, они даже не сдвигались с места, только тела их дергались взад-вперед, навстречу друг другу под монотонное звучание барабана. Между ними были, как могла различить Сюзетта, великолепные, брызжущие силой негры-мужчины, чьи упруго натянутые мускулы блестели в отсветах костра, женщины-негритянки, чьи пышные груди и бедра мерно колыхались, сливаясь в одну опьяняющую мелодию с ритмом барабана.
В неровном блеске огня она узнала некоторых негров с плантации своего отца. Но на этих сосредоточенных, экстатических лицах не было даже намека на тупую преданность или веселое равнодушие, которые обычно демонстрировали лица рабов. Сюзетта обнаружила, что до сих пор она вообще не знала людей, каждодневно встречаемых ею на плантациях. Вон тот стройный гигант, гортанным голосом издающий дикие, первобытные звуки, которые постепенно перерастают в странный напев, уж не сын ли Мэмми по имени Кандид? Он жил на Мэзон д'Орфей в качестве садовника, но Сюзетте казалось, что она видит его первый раз. В его глазах, обычно прикрытых завесой кротости, блистал фанатичный огонь, а черты его лица оставляли впечатление особой строгости и – в силу этого – особой мужественности. Сюзетта мгновенно ощутила страстную жизненную силу, которая исходила от этого великолепного в своей раскрепощенности черного великана. До сих пор ей не приходилось рассматривать негров с плантаций под таким углом, и она невольно бросила робкий взгляд на Оливию. Та дала ей понять, чтобы она держалась в тени густо разросшегося тамариска, а сама скинула плащ, закутывавший ее с головы до ног. Сюзетта с трудом сдержала себя от того, чтобы не вскрикнуть: ее спутница оказалась совершенно нагой, если исключить украшение в виде причудливой по форме золотой цепи, которая обвивала ее узкую талию и бежала вдоль полных бедер. Сюзетта до сих пор ни разу не видела Оливию без платья, и от вида этого изумительного тела у нее перехватило дыхание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
