Руки Оливии, касавшиеся ее тела, были тверды и осторожны в одно и то же время. Не сказав ни слова, она вытерла Сюзетту сухим полотенцем и жестом приказала ей растянуться на своей кровати, после чего начала массировать и разминать все ее тело. Ее руки мягко гладили полные полушария Сюзеттиных грудей и словно невзначай касались нежных сосков-бутончиков, и те вырывались вперед, упругие, красновато мерцающие, похожие на две спелые землянички.
Необычное чувство блаженной усталости разлилось по телу Сюзетты, она вся погрузилась в волну неясных ощущений. Руки женщины продвигались, поглаживали туго напрягшееся тело девушки, скользили все ниже и глубже. Они мягко проскользнули вдоль внутренней стороны бедер и коснулись заветной бороздки между ними, и та от этого прикосновения воспылала внезапным огнем. Пальцы Оливии слегка сжали крохотный телесный отросток у края ее потаенных губ. Из горла Сюзетты вырвался хриплый стон, она вздыбилась, неподвластная самой себе, стремясь навстречу руке, расточающей подобное блаженство.
Когда Оливия, чуть погодя – или спустя бесконечность? – отстранилась от Сюзетты, еле заметная улыбка пряталась в ее янтарных глазах.
– Сегодня вечером ты будешь замечательной любовницей любимого тобой мужчины, – глуховато сказала она. – Ванна, только что принятая тобой, немедленно окажет свое воздействие. Аромат корней, собранных мной, смешается с ароматом твоей кожи и сделает тебя неотразимой.
Сюзетта ничего не ответила. Она выгнулась своим телом в направлении к Оливии, не замечая ее, и глаза ее блаженно смеялись. Ощущения, восставшие к ней из глубин ее тела, оглушили ее, и она была в состоянии думать лишь о том миге, когда сомкнутся вокруг нее объятия мужчины, которого она теперь желала со всепоглощающей страстью.
Сюзетта, не подозревая того, выбрала удачный момент для своей любовной ворожбы. Кто знает, удалось бы ей сокрушить стойкость Эрнста, если бы тот в день свидания с девушкой, идущей ва-банк, не пережил удар, в корне изменивший его жизнь. Мадам Дюранси добросовестно проделала свою часть работы, и письмо за ее подписью, полученное несчастным молодым человеком, должно было в самом зародыше задушить все его надежды.
Дрожа от внутреннего возбуждения, Эрнст вскрыл роковое письмо и впился глазами в слова, с сатанинским расчетом нацеленные на то, чтобы разбить сердце мужчины, для которого любовь до сих пор значила много больше, чем всего лишь рай чувственных удовольствий, куда с таким сомнительным успехом пыталась заманить его мадам. Буквы плясали перед его глазами, и сердце глухо колотилось в груди. «Мой бедный, юный друг, – читал он вновь и вновь. – Простите женщине, готовой на все ради вашего счастья, что ей приходится первой сообщать вам столь безрадостную новость. Мне давно следовало известить вас о положении дел, но я до самого конца верила, что перемена чувств у глупой, молоденькой девушки окажется не настолько серьезной, чтобы разрушить ваши надежды, столь основательно подкрепленные постоянством вашего чувства. Ах, мой несчастный друг, вы прекрасно понимаете, что речь идет об Амелии, этой в высшей степени легкомысленной девушке, для которой ваш отъезд столь скоро стал поводом отдать свои симпатии другому мужчине, который, признаюсь, в свою очередь грубо обманул мое доверие к нему, добившись от девушки того, что она, не теряя при этом чести, может отдавать лишь будущему своему супругу в ночь свадьбы… Проще говоря, Амелия позволила себя соблазнить, и вы слишком хорошо знакомы с человеком, виновным в этом. Речь идет о полковнике де Ровере, который под заверения о честных намерениях так вскружил малютке голову, что она перестала быть хозяйкой своего собственного сердца. А худшее во всей этой ситуации то, что маленькая дурочка до смерти влюблена в полковника и клянется, что скорее лишит себя жизни, нежели позволит разлучить ее с человеком, который отныне для нее означает все. Она заклинала меня дать благословение ее связи, о которой я могу думать лишь с чувством величайшей неловкости. Мои упреки и даже упоминание о вас, мой бедный юный друг, не возымели действия. Амелия с плачем уверяла меня, что ее кажущаяся симпатия к вам была всего-навсего заблуждением и глупой ошибкой юности, что теперь, в объятиях полковника, она, наконец, узнала настоящую любовь, и не желает от этой любви отречься. Короче говоря, я оказалась в двусмысленном положении: вопреки моей воле мне пришлось обратить внимание месье де Ровера на те обязанности, которые влечет за собой его промах, и к моему немалому удивлению он чрезвычайно любезно заверил меня, что для него нет большего желания, нежели восстановить честь мадемуазель, столь постыдно попранную им в упоении чувств, посредством брака, который мне совершенно не по душе, но который я в данных обстоятельствах вынуждена рассматривать как наименьшее из зол. Таким образом, малышка Сен-Фар становится мадам де Ровер, и мы можем лишь пенять на судьбу, которая превратила безрассудство и слабость молоденькой девушки в источник вашей глубочайшей – о, как я понимаю вас! – скорби. Свадьба состоится через две недели, и я не могу сказать, что жду ее с радостью в душе. Ах, мой несчастный юный друг, как бы я хотела сейчас оказаться возле вас и лично засвидетельствовать свое сочувствие в связи с постигшим вас ужасным ударом судьбы!»
Оставшиеся строки исчезли за пеленой слез, омрачивших глаза несчастного Эрнста против его воли. Он оказался в положении человека, у которого судьба похитила цель жизни и который, пробудившись из розового сна, обнаружил себя в пустыне отчаяния. Упав душой, он закрыл лицо руками и потоками слез оплакал свою судьбу, за один миг отобравшую все, во имя чего он собирался жить и творить. Подвергнуть сомнению искренность мадам, приславшей письмо, ему даже не пришло в голову. Он, считавший себя знатоком сердца и души Амелии, даже не усомнился в возможности того, что в его отсутствие она и в самом деле могла так быстро перемениться в своих чувствах. Зная ее кротость и простодушие, он не удивился, что она оказалась не в состоянии противостоять искусству обольщения, которым в совершенстве владел полковник. Он проклинал себя за то, что во имя обещания, данного когда-то ее отцу, он на такое долгое время разлучился с ней, и вспоминал со страстным гневом те увещевания и дружеские советы, посредством которых мадам Дюранси укрепляла его в роковом решении. Впрочем, он и прежде отдавал себе отчет, что полковник избрал Амелию своей жертвой. Если тогда его искусства не хватило даже для того, чтобы смутить ее чувства, то при иных обстоятельствах – и Эрнст это осознавал – столь искушенный и видный охотник на женщин вполне мог вскружить голову юной девушке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
