Каждая застава представляла собой выкрашенную в черные и белые полосы будку, пред которой располагался такой же полосатый (чтобы было видно издали) шлагбаум. Управляли шлагбаумом, разрешая въезд или выезд после проверки документов, «инвалиды». Так называли тогда выслуживших свой срок в армии солдат, назначавшихся на не очень тяжелые казенные должности.
Такие же полосатые будки попадались и на улицах города. Призванный наблюдать за порядком на улицах будочник должен был появляться на людях не иначе как с символом своей власти – со старинной алебардой в руках. [23] Будочник – частая фигура на страницах литературных произведений в XIX веке. Один из них даже стал символом тупой нерассуждающей силы, способной лишь «тащить и не пущать»: это Мымрецов – персонаж очерка Г. Успенского «Будка» (1868).
Еще одна специфическая примета старой Москвы – фонари. Они имеют мало общего с теми, что сейчас освещают городские улицы. В пушкинскую эпоху фонари имели форму четырехсторонней усеченной пирамиды, поставленной на деревянный столб расширяющейся частью вверх. Заправлялись фонари конопляным маслом и горели тускло, но все же давали хоть какой-то свет. На окраинах и того не было.
Уличные фонари горели не круглый год, а лишь с 1 августа до 1 мая, причем зажигали их в зависимости от времени года по-разному: осенью и зимой пораньше, весной и летом позднее. Так как каждый фонарь надо было зажигать по отдельности, приходилось держать целую армию фонарщиков, в основном тоже рекрутировавшихся из инвалидов. Жалованье им полагалось такое скудное, что многие годы старики фонарщики поворовывали отпускаемое им масло, употребляя его с кашей и продавая на сторону. Наконец кто-то из градоначальников догадался подмешивать в масло скипидар, и хищения прекратились. Правда, светлее от этого стало ненамного.
Вот колоритное описание фонарщиков того времени. Хотя оно сделано в Петербурге, но годится и для Москвы: фонарщики во всех городах выглядели одинаково. «Заметно темнее; грязные фонарщики кучами сидят на перекрестках некоторых улиц, пристально глядя в одну сторону; когда появится там, над домами Большой Морской, как метеор, красный шар (фонарь, вывешиваемый на пожарной каланче для обозначения начала городского освещения. – В. М.), они, взвалив на плечи свои лесенки, отправляются зажигать фонари. Вы каждого из этих людей примете в темноте за какое-то странное привидение, когда, приставив лестницу к столбу, он закроет от ветра себя и фонарь длинною полупрозрачною рогожей».
Дворцы, сады, монастыри… Ларины едут по Тверской, заселенной знатью, которая и в городе жила, как в усадьбе. Обязательной принадлежностью богатого московского дома был прилегающий к нему сад. Впрочем, тогда и на окраинах почти у каждого домишки имелся хотя бы небольшой садик с огородом. Летом Москва утопала в зелени.
Бухарцы… Это продавцы восточных товаров – шелка, шалей, сластей, которые в основном привозились из Средней Азии, преимущественно из Бухары.
Купцы, лачужки, мужики, бульвары, башни, казаки… Мужиками именовали всех простолюдинов, так что Татьяна видит ремесленников, дворников, разносчиков, вообще «черный люд». Казаки же – это не род войск, а просто конные рассыльные. Башни – характерная примета Москвы, как и храмы. Здесь и ансамбль кремлевских башен, и высокие шпили колоколен, и башни пожарные. На последних время от времени вывешивают шары, цвет и расположение которых сигнализировали о пожаре в той или иной части города – пожары тогда случались часто.
А вот аптеки, хотя они и приметны издали благодаря двуглавым позолоченным орлам на вывесках, мимо Татьяниной кибитки мелькать не могли. «На весь огромный город было пять аптек, из них только одна на Тверской. По старинным законам открыть новую аптеку могли только с согласия владельцев аптек, уже существующих в городе. Пять московских аптекарей такого согласия, разумеется, давать не желали, и москвичам нередко приходилось из-за самого простого лекарства колесить через весь город» (Б. Бродский).
Львы на воротах… Это геральдические скульптуры, поддерживающие герб знатного владельца особняка. Встречается и еще одна разновидность каменных царей природы. Они украшают крыльцо двора и обычно выглядят более добродушными. Эти на принадлежность к аристократическому роду не претендуют. Подобных львов можно было встретить и у входа в деревенскую усадьбу, не блистающую особой пышностью. «Московский пейзаж… описан значительно подробнее, чем петербургский, на фоне «однообразной красивости» [24] которого подчеркивается пестрота московских видов. <… > Отстраненность повествования в изображении московского пейзажа объясняется тем, что он лежит и вне «петербургского» мира Онегина, и вне «деревенского» мира Татьяны» (Ю. Лотман).
Остается выяснить адрес, который разыскивают Ларины. У Пушкина он обозначен в традициях времени – «у Харитонья в переулке». Нынче по такому адресу вряд ли кого отыщешь, а в начале XIX века почтальоны легко оперировали такими данными: пишущих было немного, и все их места проживания были почтальонам известны.
Уже существовала нумерация домов, но в письмах ее почти не употребляли. В Москве адреса обозначались по церковным приходам, поэтому данный адрес с присовокуплением фамилии вполне правомочен. Вот, например, как Грибоедов сообщает В. Кюхельбекеру о своем пребывании в Москве в 1823 году: «Пиши ко мне в Москву, на Новинской площади, в мой дом». Он же извещает В. Одоевского двумя годами позднее: «Пиши прямо в Тифлис на имя военного губернатора его превосходительства Романа Ивановича Ховена. Твой адрес пребеспутный: что такое ваш монастырь Георгиевский и Тверская, без обозначения дома, чей он?..»
Дом тетки Татьяны, куда она прибыла с матерью, принадлежит к числу старозаветных. Здесь царствует дух прошедшего столетия, о чем говорит выразительная деталь. В прихожей гостей встречает «с чулком в руке, седой калмык». В XVIII веке было модно иметь слугой в доме мальчика, привезенного из калмыцких степей, которые были присоединены к Российской империи в последней четверти столетия. За минувшие сорок—пятьдесят лет мальчик состарился, но по-прежнему исполняет те же обязанности. Мы уже отмечали, что специальный швейцар содержался лишь в богатых и тянущихся за модой семействах (у Фамусова). В остальных домах эту роль исполнял кто-либо из свободных на данный момент слуг, а чтобы он не бездельничал, его нагружали каким-нибудь нехитрым рукоделием, в данном случае вязанием чулок для дворни.
Итак, «коллекция старинных костюмов и причесок… старинной мебели и старинных ужимок» (Д. Писарев) у Пушкина оказывается выразительным средством художественной характеристики персонажей, позволяющим мотивировать их поступки, объяснять их желания и чувства. Лет через пятнадцать—двадцать после «Онегина» русские писатели начнут объяснять психологию своих героев подробнейшим описанием их среды обитания – жилищ, одежды и т. п. Пушкин и здесь опередил свое время, добившись максимального эстетического эффекта минимальными средствами.
КОММЕНТАРИИ
Глава первая
Мой дядя самых честных правил… – Многие комментаторы пушкинского романа полагают, что выражение «самых честных правил» есть цитата из басни И. Крылова «Осел и мужик» («Осел был самых честных правил…»). Ю. Лотман находит это утверждение неправомерным, так как это расхожее выражение пушкинской эпохи и современники едва ли воспринимали его как заимствование из басни.
Так думал молодой повеса… – В «Толковом словаре» В. Даля «повеса» разъясняется как шалопай, проказник, дерзкий шалун, докучливый баловник. В светском обиходе 1810-х годов этим понятием обозначали молодых людей, чье поведение характеризовалось демонстративным нарушением светских приличий и разгульной бесшабашной веселостью.
Служив отлично-благородно… – Здесь также использован канцелярский штамп, употреблявшийся при аттестации служащих («отличных дарований», «вел себя благородно»).
Потолковать об Ювенале… – Ювенал (около 60 г. – около 127 г. н. э.) – римский поэт-сатирик, чье имя стало нарицательным для обозначения резкого непримиримого обличения социальной несправедливости («Ювеналов бич»).
Из Энеиды два стиха. – «Энеида» – эпическая поэма римского поэта Вергилия (I в. до н. э.), оказавшая значительное влияние на развитие новой европейской поэзии.
Бранил Гомера, Феокрита, / Зато читал Адама Смита… – Феокрит (IV–III вв. до н. э.) – древнеримский поэт, создатель жанра идиллий, небольших сценок из жизни счастливых пастухов и пастушек, обитающих на лоне природы. А.Смит (1723–1790) – шотландский экономист и философ. В «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776) обосновал теорию стоимости и распределения доходов.
