Кристина зажала двумя пальцами нос Стеллы, и когда та, задыхаясь, открыла рот, сунула туда таблетку.
— Молодца!
Дива больше не сопротивлялась, затихла. Плакала, не всхлипывая. Грим потек, лицо стало уродливым. Кристина тихонько покачивалась, бормотала утешительные слова, вытирала ее слезы салфеткой.
— Сейчас нам станет легче, публика ждет… приходил Витя, сказал, полный кабак. Они тебя любят… тебя все любят… ты уникум, с таким голосом ты у меня будешь петь в Ла Скала, мы с тобой еще постриптизим, обещаю… я эту итальянскую корову подержу за вымя, мы с тобой рванем в Италию! Рим… Венеция, Париж, Нью-Йорк… Твоему голосу цены нет, ты только слушайся меня, я всех за тебя порву, мы станем миллионерами, купим замок в Альпах со снежными вершинами, дом на берегу моря… ты любишь море? Заведем дельфина…
— Я не хочу в Италию… — прошептала Стелла. — Она меня опять упрячет.
— Я поеду с тобой! Я тебя не брошу. Она хотела помочь, там медицина другая…
— Я ее ненавижу! Она порченая, как и ее картины! Я ее боюсь!
— Бог с ней, нам бы тебя вытащить, что-то мы последнее время поиздержались, концерты копеечные. А бояться никого не надо… и лекарство нужно принимать. Ничего, все у нас будет! Это я тебе обещаю. Главное свалить отсюда туда, где нас не знают. Ничего, прорвемся!
…Спустя час Стелла вышла на сцену. Публика, разогретая долгим ожиданием, встретила ее разноголосым ревом. И вдруг наступила тишина. Дива, покачиваясь, стояла посередине подиума. Глаза закрыты. Она была страшна — агрессивный грим, серебристо-синие провалы глаз, коричневые точки на скулах, изогнутый асимметричный рот. С одним крылом — второе сломалось, и Кристина оборвала его напрочь, и в этом чудился некий скрытый смысл, ущербный символ, выверт больного воображения…
Кристина, прислонившись плечом к стене за боковой кулисой, сжав кулаки, повторяла, как заклинание:
— Ну же… ну же… давай! Давай! Давай! Чертова кукла! Господи, помоги нам!
Услышав высокий чуть дрожащий родной голос, в котором слились в рыдании печаль, тоска, безнадежность, она съехала по стене на пол, изо всех сил влепила кулаком в пол и прошептала в полнейшем восторге:
— Спасибо, Господи!
— Я больше не заплачу , — выводила дива, вибрируя голосом, заоблачно высоким, нездешним, потусторонним… Руки ее были прижаты к груди, глаза закрыты…
Все выплакала слезы…
Боль в сердце только сильнее…
Ты где-то в мире теней,
Нет больше нашей мелодии,
Мелодии Адажио-о-о-о…
* * *
…Кристина стояла с сигаретой поодаль от входа в «Белую сову», расслаблялась. Больше всего ей… Впрочем, читатель уже, наверное, догадался, что Кристина — это мужчина. Больше всего на свете ему хотелось сбросить проклятые золотые сандалии, стащить парик и всласть почесаться. Сцены, подобные той, что произошла час назад, вышибали его из колеи. К сожалению, в последнее время они повторялись все чаще.
Ночь была свежей и прохладной. Докурив, Кристина бросил окурок на землю и раздавил его подошвой золотой сандалии на заоблачном каблуке. Оглянувшись, достал из расшитой бисером сумочки плоскую флягу, открутил крышку, сделал пару глотков, задержал дыхание, резко выдохнул. Компания проходящих мимо молодых людей зацепила девицу острым словом, и Кристина не замедлил ответить… в том смысле, кто они такие, по ее мнению, и где она их видала, причем выбрала самые убедительные слова из своего богатого лексикона. Один из парней присвистнул, другой сделал шаг по направлению к Кристине, но дружок сказал что-то негромко, компания загоготала вызывающе и потащилась дальше.
Он уже собирался уходить, когда его окликнули. Он повернулся и радостно воскликнул:
— Господин Алексеев? Федя? Сколько лет…
Мужчины обменялись рукопожатием.
— Как жизнь, Кристина? Выглядишь прекрасно. Как бизнес? Помню, ты в монастырь собирался… [3]
— Монастырь… — Кристина махнул рукой. — Ты тоже… выглядишь. Какой бизнес? Давно завязал, с тех пор еще. Если бы не ты… А ты к нам, в «Сову»?
— К вам. К тебе, вернее. Думал, спрошу, где обитаешь, как тебя найти, смотрю — а тут ты собственной персоной. Повезло, однако. Нужно поговорить, Кристина.
— Конечно! Здесь?
— Можно и здесь. Тут у вас поет некая Стелла…
— И что? — В голосе Кристины прозвучала настороженность.
— Ты ее хорошо знаешь?
— Не очень… — осторожно ответил Кристина. — А что именно тебя интересует?
— Что она за человек, есть ли семья… вообще.
— С чего вдруг такой интерес? Все еще играешь в детектива? Не бросил?
Федор испытующе смотрел на Кристину. Потом, словно решившись, сказал:
— Меня попросили помочь…
— Кто? — в лоб спросил Кристина.
— Ну… скажем, родные.
— Итальянка?! — Кристина всплеснул руками. — Чего этой суке надо? Ее адрес? С кем трахается? Чем ширяется? Болт ей, а не Стеллу!
— Откуда ты знаешь про итальянку? — Федор пропустил мимо ушей эмоциональные словеса Кристины.
— Да все у нас знают. Несколько лет назад она увезла Стеллу в Италию, обещала карьеру, а сама сдала ее в психушку. Там певица чуть не окочурилась, вены резала… чудом свинтила. И лекарей боится, аж трясется. Только на сцене и оживает, вроде как опять нормальная.
— Кто она ей?
— Не знаю, — не сразу ответил Кристина, и было видно, что он соврал.
— А почему Стелла выступает здесь?
— А где? С ней же никогда не знаешь, что будет, а в «Сове» относятся с пониманием — можешь петь — пой, не можешь — сиди, отдыхай. Попул от нее тащится, не передать! Сюда знаешь какие козырные ходят? Один бобер хочет про нее роман писать!
— Я могу с ней поговорить?
— Даже не знаю. Она зашуганная, боится чужих. А если поймет, что ты от этой… Не знаю!
— Узнай. И позвони. Вот номер, — Федор протянул ему свою визитную карточку.
— Ну… слушай, а ты… это… — Кристина замялся.
Федор молча ждал.
— Как бы сказать… Короче, это тебе надо или ментам?
— Ментам? — удивился Федор. — А что, есть проблемы?
— Да нет, — Кристина пожал плечами, не глядя ему в глаза. — Стелла, на нее находит иногда, слетает с нарезки… могла обломать рога, если показалось чего. Таланты, они все с феньками, сам знаешь. А Стелла — талантище!
— Понятно. Это я ею интересуюсь, — сказал Федор. — Частным образом. Насчет других не знаю. Хобби у меня такое, помнишь? Интересоваться.
— Может, зайдешь? По коньячку врубим! Я ставлю.
— Спасибо, Кристина, но сейчас не получится. Позвони, встретимся и… не откажусь.
Они сердечно распрощались. Кристина, спрятав визитку Федора в сумочку, задумчиво смотрел ему вслед.
Федор знал, что Кристина провожает его взглядом, равно как и то, что тот не сказал ему всего. Выкладывают все, что знают, лишь дураки. Главное — уметь читать между строк, и этим умением Федор владел в избытке.
Кристина заявил вначале, что почти не знает певицу, а потом выложил подробности, которые свидетельствовали об обратном. Почувствовал облегчение и расслабился? Хотя, не мог не признать Федор, это может ни о чем не говорить — в богемных тусовках нет тайн друг от друга, нет запретных тем, и народ там, как правило, без тормозов.
Кое-что он все-таки узнал о диве. Истеричка, нестабильна психически, подвержена фобиям, может «обломать рога» при случае. Возможно, страдает манией преследования — отсюда избыточный грим, склонность к переодеваниям и боязнь незнакомых людей. Безумно талантлива…
И теперь появился предлог увидеться с Майей Корфу и задать ей несколько вопросов.
Глава 16. Жертва насилия
Дом номер тридцать «Б» по улице Кукуевской Федор нашел после получасовых блужданий между гигантами последних доперестроечных лет. Сквозняк тащил его через узкие аэродинамические трубы-проходы, придавая ускорение согласно законам физики. Вокруг не было ни души. Заметив наконец на балконе пятого этажа местную жительницу, Федор, сложив ладони рупором, прокричал свой вопрос о доме «тридцать Б». Женщина, наклонившись с риском для жизни, махнула рукой в глубину двора. Там Федор и обнаружил искомое здание. Он готов был поклясться, что уже бывал здесь и никакого дома «тридцать Б» на этом месте не видел, но клясться его никто не заставил, и он благополучно добрался до подъезда с интересующей его квартирой. Присмотревшись к кодовому замку, он определил шифр по полустертым от частого употребления кнопкам — «259».
Дальнейшее было делом техники. Квартира, по его подсчетам, находилась на одиннадцатом этаже. Лифт остановился на восьмом, и Федор похолодел от дурного предчувствия. Когда дверцы, дребезжа, разъехались в стороны, он с чувством облегчения выскочил из тесной пропахшей мочой кабинки и зашагал на одиннадцатый этаж.
За дверью номер сто тридцать четыре играла музыка, визжали дети и кричали взрослые. Федор позвонил. Раздался грохот, громкий вопль, и дверь распахнулась. На него смотрела толстуха в возрасте за пятьдесят в бесформенной голубой майке до колен и таких же легинсах и растоптанных старых шлепанцах. Она улыбалась во весь рот и потирала ушибленное колено. Не успел Федор и рта раскрыть, как она закричала кому-то внутри квартиры:
