Ел Леша так же, как и говорил, — много, торопливо, глотал не жуя, причем продолжал при этом сыпать несмешными остротами и не забывал нет-нет да и взглядывать на Федора и тут же смотрел на Майю, связывая их воедино как опытный соглядатай. Завтра об их «отношениях» будет знать весь город…
В природе меж тем разливался странноватый оловянный свет, и от деревьев поползли длинные черные тени. На темно-серое небо выкатывался из-за крыш ослепительный белый шар…
Федору казалось, что все вокруг притаилось, внимая луне. Стих ветерок, замерли листья, аромат цветов усилился, и невесомая пелена словно опустилась на них…
Даже Леша почувствовал что-то… Задрал голову и закричал:
— Посмотрите, какая луна! Полнолуние! Хрустальный труп !
Майя взглянула вопросительно, в глазах ее появился испуг. Федор поспешно сказал:
— Стихи Волошина…
– Седой кристалл магических заклятий , — загробным голосом, завывая, продекламировал журналист, дирижируя себе в такт вилкой и ножом. —
Хрустальный труп в покровах тишины,
Алмаз ночей, владычица зачатий,
Царица вод, любовница волны!
Как страстный вопль в бесстрастности эфира…
Ты крик тоски, застывший глыбой льда,
Ты мертвый лик отвергнутого мира!
Он замолчал и молчал целую минуту. Потом выдохнул восхищенно:
— Как сказал, а? Какие слова нашел! Мороз по коже!
Ему никто не ответил.
Потом Леша заявил, что сию минуту умыкает их на пешеходный мостик через реку, оттуда «сумасшедший вид на луну», и вообще, он никуда их не отпустит. Если ему не повезло в «Сове», где отменили концерт Стеллы, заболела, говорят, то хоть на луну посмотрит в хорошей понимающей компании.
Федор видел, как судорожно сглотнула Майя, и поспешил налить ей воды. А Леша уже подробно рассказал, что пишет биографию этого уникального явления природы под названием «Стелла». О котором ничего не известно, ходят слухи, что это подкидыш, воспитан неизвестно кем, возможно, волками или ведьмами, музыке никогда не учился, дар от… Тут Леша запнулся.
— Не то от Бога, не то от дьявола!
Но он, Леша Добродеев, докопается!
Майя сидела с опущенными глазами, вцепившись пальцами в край стола. Федор прикидывал, как заставить журналиста заткнуться, и пришел к выводу, что добиться этого можно только физическим устранением последнего…
На пешеходном мосту молча стояли люди и смотрели на луну. Желтый шар висел над серебряной речной гладью во всем своем победительном великолепии. Это было время русалок, которые чуть слышно плескались под мостом. В воздухе маревом плыл тонкий комариный писк их пения. Леша не выдержал и громогласно отметился стихами, простирая вдаль правую руку и косясь на Майю.
Стань у окна, убей луну соседством,
Она и так от зависти больна,
Что ты ее затмила белизною! [4]
…Они расстались около часа ночи. Майя едва держалась на ногах, и Федор сказал, что им пора. Леша тонко улыбнулся и пожелал спокойной ночи. На лице его обозначилось интеллектуальное усилие — видно было, что он ищет подходящие случаю стихи или, на худой конец, цитату, но, так ничего и не найдя, он усадил их в такси и сообщил, что, к сожалению, ему нужно домой, а то бы он… о-го-го! Были и мы рысаками!
Дверца захлопнулась, отсекая неугомонного журналиста, и они наконец остались одни.
Майя прижалась к Федору, и он, помедлив, обнял ее.
Они молчали всю дорогу. Федор чувствовал у себя на шее теплое дыхание Майи. Ему казалось, что она уснула. У дома он выбрался из машины первым, помог выйти ей и стал было прощаться. Но Майя, удерживая его руку, сказала умоляюще:
— Нет, Федор, нет, останьтесь! Мне жутко одной, все спят, дом почти пустой. Идрии не добудишься… в случае чего.
Федор не понял, что она имеет в виду.
Машина, мигнув красными огоньками, развернулась и уехала.
…Они сидели на веранде. Гигантский диск смотрел им прямо в лицо с сизо-серого безоблачного неба. Луна лишала воли, выжигала мысли, превращала их в неподвижные манекены — не хотелось ни разговаривать, ни двигаться. Хотелось в бесконечном и бездумном трансе смотреть на светлый небесный лик.
Майя принесла бутылку белого вина и бокалы. Они выпили. Вино было холодным и кисловатым.
— Мне спокойно с вами, — сказала Майя. — Впервые после смерти мужа. Я не ожидала, что встречу человека, близкого по духу…
Она говорила, не глядя на Федора. Лежала, облитая лунным светом, в большом плетеном кресле, положив ноги на соседнее. Черное платье приподнялось, открыв острые коленки. Федор вспомнил картину «Девочка» и подумал, что Майя писала ее с себя. И физически, и духовно. Одиночество среди враждебной и любопытной толпы. И не важно, что на самом деле нет враждебной толпы, а важно то, что она так видит себя и мир. Она и мир — два края, две планеты, а между ними холодная бездонная пропасть. Жертва…
Майя повернулась к нему, протянула руку, и он безотчетно протянул свою, и ладони их встретились. А следом и губы.
— Эта луна сводит меня с ума… — прошептала Майя. — Здесь не должно быть такой луны… Иди сюда!
Она опустилась на пол веранды и потянула его за собой. Звякнули подвески на ее браслете.
Они целовались, лежа на грубой плетеной циновке, а вокруг было светло как днем, только свет этот был странный — ртутный, пепельно-серый, мертвенный.
То, что они испытывали, было как взрыв, как ожог, как жажда погибающих в пустыне, поцелуи их становились все неистовее, они не чувствовали боли, казалось, они теряют разум. Майя вдруг застонала, и Федор опомнился.
— Что? — спросила она, заглядывая ему в лицо.
Он сел, не глядя на нее.
— Ты прав, — выговорила она непослушными губами. — Не здесь, не сейчас…
Он поднялся, помог встать ей. Они не смотрели друг на друга. Пролетел ветерок, принеся запах лилии вуду, и Федор окончательно пришел в себя.
— Идем, — сказала Майя. — Я едва держусь на ногах. — Голос у нее был угасший.
Она показала ему свободную спальню, легко поцеловала в губы, привстав на цыпочки. В ее поцелуе не осталось и следа давешнего безумия.
Оставшись один, Федор набрал капитана Астахова.
— Опять ты? — отозвался тот после продолжительного шороха эфира. — Где горит?
— Сегодня отменили концерт Стеллы.
— И ты звонишь мне в два ночи… чтобы… Ты! — От возмущения капитан стал заикаться.
— Коля, я думаю, мы опоздали!
— Что значит, опоздали… какого черта?
— Я считаю, что они скрылись. Я же просил тебя утром…
— Ты меня уже достал! — заорал капитан, и тотчас же послышался возмущенный лай Клары. — Заткнись! Ты еще тут… Это не тебе! Думаешь… откуда ты знаешь?
— Леша Добродеев сказал.
— Этот журналюга? И ты ему поверил?
— Он сказал, что был там и концерт отменили. С этим все ясно. Чему тут не верить? Коля, я думаю, нужно завтра же утром…
— Да понял я! Понял! Ты дома?
— Нет, — кратко ответил Федор и отключился.
…Он лежал в чужой широкой кровати, раздумывая — не в этой ли спальне много лет назад десятилетний мальчик Максим убил свою мать и ее друга? Он представил себе, как ребенок сидел на полу, не смея поднять глаз, чтобы не видеть тех , а на коленях у него лежало ружье. Мальчик, чья дальнейшая судьба определилась той ночью.
Изломанная Майя, изломанный Максим. Федор вспомнил слова соседки Зинченко — как мором всю семью выморило — и подумал, что, может, действительно существуют семейные проклятия, где-то порода дала сбой и запрограммировала собственную погибель.
Сон бежал от него. Он вспоминал жадные поцелуи Майи и спрашивал себя — что это? Тоска по близости, лекарство от одиночества, попытка преодолеть страх?
Страх… Он вспомнил ее слова о том, что Идрия не поможет в случае чего… Чего Майя боится? Он вспомнил, как она испугалась, узнав, что пропавшая девушка была на выставке. Лицо ее посерело, на лбу забилась синяя жилка.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего она боится и кого…
…Майя показала ему его комнату. Он проводил ее, и они распрощались у дверей ее спальни. Она стояла с опущенной головой, потом поцеловала его в губы, и дверь захлопнулась. Ожидала ли она, что он войдет следом? Он, не колеблясь, шагнул бы за любой другой женщиной. Что же удержало его?
Возможно, он понял, что легких отношений с Майей не будет. «Очаровательная сумасшедшая мадам Корфу», — вспомнил он.
Очаровательная изломанная мадам Корфу.
Очаровательная полная страха мадам Корфу.
А еще была Полина.
…Он вертелся на раскаленных простынях. Потом, обозвав себя идиотом, рывком вскочил, натянул джинсы и рубашку. В окно заглядывала побледневшая луна. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он отодвинул штору и увидел, как через поляну торопливо идет, почти бежит женщина, закутанная в черную шаль. Пораженный, он стоял и смотрел, пока она не скрылась в цветущих кустах около гостевого флигеля афганца Сережи.
