– Очень возможно, очень, – кивала Марина. – Но я хочу разобраться – мог ли действительно кто-то перепрятать деньги? Если это был кто-то со стороны, тогда дело плохо – где его искать?
– Да никто не перепрятывал деньги! – стоял на своем Владик. – Этот хрен за нос нас водит. У него деньги, у него.
– Если же это был кто-то из бригады, – огляделась Марина по сторонам, – тогда я восхищаюсь его выдержкой. Ребят, неужели кто-то из вас действительно забрал деньги?
– Да этого трясти надо, этого! – настаивал Владик, указывая на Павла Аркадьевича. – Позволь мне пристрелить его.
– Хорошо, – приподнялась Марина, – выстрели ему в живот. А вы, друзья мои, – обратилась она к нам, причем, как я понял, в число ее подозреваемых входил и Витек, – поглядите на все это и уясните себе, что будете следующими.
Владик, недолго думая, выстрелил бригадиру в живот. Даже чуть выше, куда-то в солнечное сплетение.
Павел Аркадьевич глухо вскрикнул и принялся кататься по земле. Как вкопанные, мы стояли вокруг и смотрели на его страдания. Я видел – ему было очень больно.
– Ну что, – спрашивал бугра Владик, – вспоминаешь, где деньги?
– Не знаю я ничего! – шипел в ответ бригадир. – Нет у меня денег! Я правду говорю! Вытащил их кто-то отсюда.
С губ его слетали кровавые брызги.
– Да, похоже, не знает, – сделала заключение Марина. – Ладно, пристрели его, чтоб не мучался, а потом за остальных примемся. Судя по всему, кто-то из этих трех деньги присвоил.
– Марин, я деньги не брал, – обиженным, испуганным, дрожащим голосом молвил Витек. – Не подозревай меня, это не я.
– Разберемся, – бросила она.
Черт, я восхищался ею в эти мгновения! Какая женщина! Какой характер! Какая сила воли! Она готова на все для достижения своей цели, она демон в человеческом обличье. Она прекрасна. Она волшебна. Господи, как я люблю ее!
Владик поднес автомат ко лбу Павла Аркадьевича и выстрелил. Я не успел заметить, как пуля проделала во лбу отверстие, но зато явственно видел, как она разорвала затылок бугра на выходе. Он издал последний, тихий и жалостливый вздох и затих.
Я стоял в оцепенении.
– Ленька!!! – вдруг донесся до моих ушей истошный вопль. – Дёру!!!
Кричал Сергеич. Он бросился на Владика, ударил его по рукам, оттолкнул. И тут же рванул в темноту.
Смутно помню, что происходило со мной дальше. Темнота, деревья. Я увертываюсь от стволов, по лицу бьют ветки. Ног не чувствую, слышу лишь ветер, что свистит в ушах от бега. С каждым движением норовлю упасть, но упрямо передвигаюсь вперед.
Вроде бы вспоминается пара хлопков за спиной. Видимо, это стрелял по нам Владик.
Какое-то время спустя я понял, что от моего бега слишком много шума и меня легко выследить.
Остановился. Припал к земле. Прислушался.
Тихо вроде.
Блин, вот так влип в историю! Жил не тужил, горя не знал, нет, надо было отправиться на эту шабашку долбаную за длинной копейкой. Дороги, они гадкие. Дороги, которые нас выбирают. Думаете, сила воли есть или осознание какое-то, чтобы выбрать верную, ту, которая наверняка приведет к достатку и счастью? Черта с два! Нет такой силы и осознания такого. Выбрал тропинку, делаешь шажочки, а что там в конце будет – неизвестно.
Вот что там в конце, на этой самой дороге, куда занесло меня? Разве можно узнать, разве можно догадаться? Все может быть. Абсолютно все. Что если голову сложить придется? Ситуация ведь по-всякому повернуться может. Что делать-то, что? Домой податься? Так ведь найти могут. Узнать в принципе несложно, откуда я. Да и Витек наверняка разбрехал уже все. Заявятся на хату братки – здравствуйте, я ваша тетя. Ну как, парнишка, вспоминаешь, как там по лесам стрекача давал?
Что-то вроде овражка нашел, спустился в него, присел на землю. Темно, ни зги не видать. Вроде, когда в лес отправлялись, – светлее было. То ли луна за тучи зашла – а луны действительно не видно, то ли темень с души на глаза переползла.
На склоне ниша в земле. Дерево растет, а под ним – пространство. Как раз на человека. Прилег. Долго ли лежал, мало – не помню. Сам не заметил, как заснул.
Хорошо просыпаться после кошмарного сна. Да еще в своей постели. Солнце светит в окна, родная, до боли знакомая обстановка квартиры мгновенно успокаивает, приснившееся сразу же уносится в исчезающую бездну.
Увы, проснулся не в кровати и не у себя дома. Первое, что увидел, – рука. Аккуратная, миловидная такая ручка – уперлась в траву ладошкой и уходит куда-то вверх. Прямо перед лицом. Понимал, что проснулся, но до конца не верилось.
– Как спалось, солнышко? – донесся звонкий смешливый голосок.
Марина, улыбаясь во все зубы, сидела и ласково взирала на меня сверху вниз.
Я кинул взгляд по окрестностям – насколько позволял обзор. Кроме нее, вроде никого.
– Вот как утомился, прямо в лесу заснул, – ворковала Марина. – Напугался, маленький, обессилел. Давай, давай, пробуждайся. Потягушеньки, потягушеньки! – принялась она гладить меня по ногам и туловищу. – Во, и щеку отлежал! Подожди, подожди!
Она склонилась и смахнула с щеки прилипшие к ней травинки.
– И муравьи по тебе ползают, – снисходительно заметила она, смахнув насекомых с волос.
Я сел. Тело заметно ломило – ничего удивительного, на голой земле спал.
– Лень, вот скажи честно, – спросила вдруг меня обаятельная блондинка. – Я тебе нравлюсь или как?
Я бросил на нее очередной пристальный взгляд, но отвечать почему-то не решался.
– Ну на самом деле, Лень! – скривилась она и мило надулась. – Меня очень интересует твое мнение.
– Ты красивая, – нашелся я наконец что сказать.
– Красивая – это ладно. А как ты ко мне относишься?
– Ты мне очень нравишься, – накатила вдруг на меня искренность, – но я тебя боюсь.
– Серьезно? Фу, какой ты глупышка! Чего бояться-то? Может быть, я и произвожу иногда ложное впечатление, какое-то вампирическое, надменное, но поверь мне: это впечатление действительно ложное. Знал бы ты, какая я слабая и беззащитная. Каждый раз, когда я остаюсь в одиночестве, даже на пятнадцать минут, я впадаю в панику. Я жуткая трусиха. Ты после всех этих событий обо мне, должно быть, черти знает что думаешь, но ты пойми, что не все так однозначно. Что есть и другое объяснение. Просто я хочу выжить в этом мире, а мне не дают. Постоянно не дают, с самого рождения. Сначала родители не давали, учителя в школе не давали, преподаватели в институте, коллеги на работе. Все словно ополчились на меня, словно я им какая-то кость в горле. Полное отрицание всех моих поступков, полное непризнание моего права на собственную жизнь, постоянное одергивание, постоянные унижения – ты думаешь, так можно жить? А я не многого хочу, всего лишь крохотного, идиотского счастья. Неужели я не создана для него? Ты знаешь, все говорят: у вас есть выбор, у вас есть выбор… Выбор делать то, выбор не делать это. Так нет же никакого выбора, понимаешь, нет! Вот как вступил ты на одну из дорог, так и не сойти тебе с нее вовеки. Нет никакой воли и свободы. Порабощен ты с рождения, и только самые последние глупцы не понимают этого. Причем дорогу, заметь, эту самую гадкую дорогу, по которой тебе топать и топать в говне по уши, выбираешь не ты! Это она сама, дорога, выбрала тебя! Дороги выбирают нас, а не мы – дороги. Ты чувствуешь это?
– Чувствую! – смотрел я на нее влюбленными глазами.
– Вот взять эти самые деньги, евро эти. Ты хоть видел, сколько там в пакете было?
– Ну так, мельком.
– Там триста двадцать тысяч. Ты, наверное, думаешь, что мы бандиты какие-то, налетчики, банк ограбили, людей в капусту порубили и все такое. А ведь ничего не было этого. Не было никакого налета! Да, я в банке работала. И вот, представь себе, один-единственный раз в жизни меня выбирает верная, заманчивая дорога. Да их, впрочем, полно было, дорог этих, и раньше, но я тогда еще не понимала, что они мои. В общем, один состоятельный клиент должен получить у нас триста двадцать тысяч евро наличными. Все заранее обговорено, он звонил несколько раз и т. д. и т. п., но в лицо его никто не знает, понимаешь. А деньги я выдаю! Так почему бы мне не выдать эти деньги на полчаса раньше не ему, а какому-нибудь хорошему другу? Почему бы нет? Но только после этого – разрыв. Я имею в виду полный разрыв – с банком, со старой жизнью, со всем, что связывало меня. Нет возврата в прошлое! Я нашла этих двух охламонов – потому что надо двух, потому что состоятельный клиент за такой суммой один не придет, а обязательно с телохранителем. Двое – значит, нет никаких подозрений. И вот, представь, один кидает! Нагло кидает, цинично! Думает, что он крут, как яйца мамонта, и сматывается со всей суммой. Мы ищем его, ищем, ищем. Ладно Владик подстрелить его успел, а то бы фиг нашли. Кстати, ты думаешь, этот Владик – муж мой или там любовник какой-то? Да я его едва знаю! Вот как тебя знаю, так и его. Так что нас ничто не связывает. Абсолютно. Ладно, находим. И тут выясняется, что деньги присвоили себе какие-то левые мужики. Работяги. Вот ты представь мою обиду, мое разочарование. Что, они разработали этот план? Что, они дрожали, когда деньги пересчитывали и подставным людям отдавали? Они обоссались, как я обоссалась, когда меня директор в коридоре остановил и стал какие-то тупые вопросы задавать? А я обоссалась, Леня, я реально обоссалась. Моча по ляжкам текла, чуть лужа не образовалась. Они пережили все это, что я пережила? Нет! Ну так какое же у них право лишать меня радости жизни? Скажи мне, какое?
