А ты в стране свободы царь царей,
Свободно выбираешь ты друзей.
Вслед за рукой, ты как перо, не ходишь,
И где душе угодно, там и бродишь.
Так что ж молчанью твоему виной?
Сказать бы нам ты должен, что с тобой?
Стихи твои прекрасны и волшебны,
А речи упоительно целебны.
Так почему же мне не пишешь ты?
Иль жалобы моей не слышишь ты?
Свою ошибку должен ты исправить,
От горя тяжкого меня избавить.
Про жизнь свою мне расскажи в стихах
И о кровавых расскажи слезах.
Письмо пришли мне, мученик унылый,
Чтоб я его, как жемчуг, сохранила.
Чтоб тем письмом гордиться я могла,
Чтоб на него молиться я могла;
И чтоб стихи все муки и печали.
Как в верном, зеркале, отображали".
Так, жалуясь на боль свою и грусть,
Газель она твердила наизусть:
Газель нежной Лейли
Когда же мускус благовонье прольет над бледною свечой?
Ах, сколько счастья мог он дать мне одной лишь весточкой скупой!
Мой друг ко мне немилосерден, враги клевещут на меня,
А был бы милостив - унял бы он этот вражий ропот злой.
Глаза мои, не наслаждаться вам друга красотой в письме,-
Ведь не смягчит красивый почерк разлуку с милой красотой!
Ждала я голубя с известьем, но он, несчастный, услыхав,
Как я вздыхаю, испугался, - сюда полет не правит свой.
О Физули, любимых письма - для нас волшебный талисман.
И без него сердца больные никак не обретут покой.
Конец главы
Услышав строки нежного упрека,
Меджнун уже не стал страшиться рока.
Уверился он в счастии своем,
Узнав, что милая скорбит о нем.
Кровавых слез потоком орошенный,
Расцвел цветник его души влюбленной.
Лицо его свечою занялось,
Горой его довольство поднялось.
И он сказал: "Мой друг благословенный,
Мне, дикарю, союзник неизменный.
Доставил ты, мой друг, благую весть,
От милой сердцу дорогую весть,
Ей передай мое благословенье,
Мое приветствие, мое моленье.
Доставь мою молитву ей в чертог
И расскажи ей, как я изнемог:
"О ты, чьи губы дарят другу радость,
Свеча очей, души несчастной сладость,
Подруга, бог тебя благослови,
Всегда достойна ты моей любви.
Ты, наконец, сдержала обещанье -
Мне облегчила горькое страданье.
Любовь твою воочью вижу я,
Благословенна будь душа твоя!
И я теперь забыл пути к покою,
Лишен теперь я власти над собою.
Душа моя горит все горячей, -
Не вынести мне сладостных речей.
Молю я бога, чтоб, утратив жалость.
Ты никогда уж больше не менялась,
Чтоб горечь не сменяла сладость слов,
Чтоб гнев исчез, - жила одна любовь.
Красавицам знаком лишь гнет безмерный,
А ты душою засияла верной.
Красавицы лишь прах у ног твоих, -
Ты совершенней тысячи других.
Кто в верности с тобой сравниться может?
Кто вверился тебе - тех страх не гложет.
Ты верность проявляешь вновь и вновь
И не стыдишься за свою любовь.
Меня "влюбленным" все зовут напрасно:
И это слово с правдой не согласно.
И совершенным звать меня нельзя:
Лишь для тебя любовная стезя.
Подобной нет тебе - то непреложно.
Тебе - душе - отдать и душу можно.
Другой такая нежность не дана,
Таких, как ты, не знают времена.
Когда б тебе была другая равной,
На весь бы мир ты не могла быть славной,
Я счастлив тем, что помнишь ты меня,
Будь счастлива, меня в душе храня.
Меня, страдальца, вспоминай почаще -
И жизнь тогда мне будет много слаще.
О стройный кипарис, о роза роз,
Кому сгубить покой мой удалось!
Владычица прекрасного цветенья.
Луна в ночи веселья и забвенья!
Когда ко мне ты милостива так
И мне любви моей вручаешь знак, -
Иди и дальше по стезе любовной
И о дороге позабудь греховной.
Душе моей уйти не позволяй,
Пусть стон и плач не льются через край.
Склонись к тому, кто бедами терзаем,
Зачем пренебрегаешь этим краем?
Коль ты мне друг, то близкой будь со мной,
А недруг - то пройди хоть стороной!
Ведь ты в блаженстве пребываешь нежном, -
Я предан горю и скорбям мятежным.
Ты веселишься в радостном кругу,
А я снести мученье не могу.
Но на стезе любви возможно ль это?
Ужели в том есть верности примета?
О верности ты правду ль говоришь?
Тогда зачем ты от меня бежишь?
Пусть канут в омут бедствия разлуки,
Причины и последствия разлуки!
Должна ты днем и ночью быть со мной;
Я - твой; другому ли владеть тобой?
Но если Ибн-Салам мешать нам будет
И путь свиданья преграждать нам будет,
То дай мне знать, и мы с тобой вдвоем
Трон злого рока вздохами сожжем".
Когда он клад раскрыл, в душе таимый,
Зейд снова в путь пошел к его любимой.
Свече он молвил слово мотылька.
Весть соловья прочел средь цветника
Ибн-Салам из мира уходит своей чередой, и Лейли прощается с бедой
О кравчий, как вертится небо наше!
Как пузырьки вина крутятся в чаше!
Чудесная алхимия - вино:
Из праха золото творит оно.
Вино спасает, - и того довольно, -
Когда нас мир терзает очень больно.
С вином - наш мир считай пустой мечтой;
Души не услаждай пустой мечтой.
Природа времени непостоянна,
Боятся мудрецы его обмана . . .
. . . Печалью по усопшим заболев,
Глашатай неба начал так напев.
Что Ибн-Салама небосвода сила
В мишень для стрел Меджнуна превратила.
Чтоб меж друзьями не было преград,
Лить слезы каждый из двоих был рад.
Так Ибн-Салам, бессильный раб несчастий,
Страдал в своей неразделенной страсти.
Тоска любви, которой нет страшней,
Доводит до небытия людей.
И сила этой страсти без предела
В кольцо согнула Ибн-Салама тело.
Не мог ему дать силы талисман, -
От горя пожелтел он, как шафран.
И предан неизбывному томленью,
Лежал он, сходный с собственною тенью.
Здоровье ухудшалось каждый день,
Благих надежд исчезла даже тень.
Лекарства не нашлось для Ибн-Салама,
От горьких бедствий не нашлось бальзама.
Нить жизни мученика порвалась
Душа страдальца с вечностью слилась.
Кто, в мир придя, его не покидает?
Кто, совершенный, тленности не знает?
Уж так решило время издавна,
Что осенью сменяется весна.
Теперь предлог был у Лейли законный,
Чтоб вопли слышали ее и стоны.
И вот, скорбя о злой своей судьбе,
Лицо она царапала себе.
Она свои одежды раздирала,
Пред знатным и простым равно рыдала;
Сломала трон, сожгла свой дом в слезах,
Свои наряды превратила в прах,
И мускусные кудри разметала;
Слыхало небо, как она рыдала.
Дало цвет скорби синий небо ей,
А пламя - пепел для ее кудрей.
Есть у арабов, говорят, обычай:
Коль муж становится судьбы добычей,
Год или два должна скорбеть жена,
Во власть рыдании тяжких отдана.
Лейли признала правильность обряда, -
Ведь были вздохи для нее отрада.
Как будто бы прощалась с мертвецом,
Рыдала ночью и стонала днем.
Скорбя и день и ночь неутомимо,
Она вернулась вскоре в дом родимый
Но у родных она скорбела вновь,
Лилась из сердца беспрестанно кровь.
В душе своей она не раз упрямо,
Рыдая, поминала Ибн-Салама:
"Да будет Ибн-Салам превознесен, -
Любовь мою еще возвысил он.
Он с уст моих печать сорвал кончиной,
И мир теперь знаком с моей судьбиной"[84] .
Узнав, как неба повернулся круг,
В пустыню Зейд пошел, как верный друг.
Увидел он: Меджнун многострадальный
Среди зверей стоит один, печальный.
И рассказал Меджнуну верный тот,
