Меджнун, рыдая в горести жестокой,
Бродил в пустыне Неджда одиноко.
И некий злобный ловчив на него
Обрушил тяжесть гнета своего.
Сказав: "О, чести и стыда лишенный,
В одних лишь преступленьях закаленный!
О доброй славе ты забыл печаль,
Лишился чести ты; тебя мне жаль.
Жестокую забыл бы ты спесивость.
Хоть поздно - проявил бы справедливость.
При жизни ты не радовал отца,
Так вспомнил бы хотя бы мертвеца.
Старик скончался, поминая сына,
А ты о нем забыл - в чем тут причина?
Иль ты лишен природного стыда,
Пред богом не краснеешь никогда?"
Меджнун, словами этими сожженный,
Печальные свои умножил стоны.
Как дождь, он бился об уступы скал,
И слезы лились, как вино в фиал.
Узнал он, где лежит отец несчастный,
Пошел туда, влекомый силой властной ...
И вот перед могилой он родной,
Измученный, пред ней он стал свечой.
Скорбь фитилем скрутила стан жестоко,
Огонь родило сердце, слезы - око.
Плиту он сделал из груди своей,
Ногтями надпись начертал на ней.
Прильнувши лбом к плите могильной, хладной,
Он стал вдыхать могильный воздух жадно.
Со стоном он молитву прочитал,
С поклоном он печально прошептал:
"О дней моих начало и основа,
Твой гнев - урон, барыш - благое слово.
Не счел за благодать я твой совет,
Теперь что делать, коль потух твой свет?
Как жаль, что я не шел твоей дорогой,
Совсем не знал твоей опеки строгой.
Теперь я не могу поднять чело, -
Ты вел меня к добру, я делал зло.
Ты был моей жестокостью измучен,
А я блуждал, тобою не научен.
О счастие, не нужно уходить,
О дивный светоч, продолжай светить!
Когда сражен я был мирским недугом.
Заботясь обо мне, ты был мне другом.
Ты бедствиям сопутствовал моим,
Ты горестям сочувствовал моим, -
Что ж ты не перенес моей кручины?
Иль страшной испугался ты пучины?
Зачем из мира ты ушел, скорбя?
Иль я так тяжко оскорбил тебя?
О ты, источник дней моих теченья!
Лишь в счастии твоем - мое спасенье.
Я осознал - на мне вина лежит,
И я пришел: меня терзает стыд.
Вверг в зло тебя я в мире быстротечном, -
Ужель меня презришь ты в мире вечном?
Я жертва негасимого огня,
В пучину скорби бросил ты меня.
Покоя, воли пожелав, достойный,
Ты удалился в уголок покойный.
Кто затрудненья все твои решил,
От горя спас, печали облегчил?"
И так всю ночь тот пленник злой разлуки
Скорбел, рыдал в своей сердечной муке.
Когда на мускус села камфара[78]
И свет проник в глубь мрачного шатра.
Он вновь обрядам скорбным предавался
И на кладбище недждском убивался.
Конец главы
Великие открыли мудрецы:
Любовь и красота - суть близнецы.
Мир отраженье в красоте находит,
Любовь на то зерцало блеск наводит.
Любовь без красоты для нас темна,
Но лишь с любовью красота нежна.
Нет красоты - любовь немного стоит,
Лишь в красоте она себя раскроет.
Коль нет любви - не ценят красоты,
А есть - тогда о ней лишь все мечты.
И если был Меджнун свечой собранья,
Лейли была источником пыланья.
Меджнун был чашей, радующей взгляд,
Лейли - вином, усладою услад.
Меджнун взял у Лейли все совершенство,
От красоты росло любви блаженство.
А красота Лейли - Меджнуна дар,
Лелеял красоту любовный жар...
... Бродил Меджнун однажды, изнуренный,
В пустыне, долгим плачем утомленный.
На камне два рисунка встретил он -
Меджнуна и Лейли заметил он.
Тогда он очерк стер своей любимой.
Оставив свой, пустынею хранимый.
Спросили: "Что тобой совершено,
Зачем из двух оставил ты одно?"
Ответил: "Мы с Лейли одно созданье,
Единому зачем два начертанья?
Разумный человек найдет ответ:
В нас двойственности больше нет примет".
Спросили: "Разве поступил ты честно?
Остался ты, любимая - безвестна!
Зачем ты здесь, когда любимой нет?
Ее рисуй, а свой ты стер бы след!"
Ответил: "Было бы не объяснимо,
Когда влюбленный был бы скрыт любимой!
Влюбленный - тело. А она - душа,
Когда же в теле нам видна душа?
Пусть будет лик возлюбленной за скрытым,
Влюбленный же пусть будет знаменитым:
Когда влюбленный слез потоки льет,
Он миру о любимой весть дает".
Меджнуна совершенные черты и достоинства его чистоты
Меджнун был царь страны земных печалей,
Меджнуна войско звери составляли.
С газели в дань он мускус получал,
А соболь шкуру в дань ему вручал.
Меджнун был справедливым государем,
Великодушен был ко всем он тварям.
Тот, чья всегда верна была любовь,
Свою зверям кровавым отдал кровь.
Тек из его очей поток багряный,
И всех зверей кормил он неустанно.
И хищники покорною толпой
С ним жили, не воюя меж собой.
Там тигры и онагры мирно жили,
И волки там с оленями дружили.
Козленок молоко, не оробев,
У львицы пил; дружил с косулей лев!
А муравьи дома себе лепили.
Не ели зерен - слезный дождик пили ...
Но очень часто слезы из очей
Лились потоком, унося зверей.
Горел он иногда, скорбя жестоко,
И звери обжигались издалека .. .
На голову себе он сыпал прах, -
Лопата - каждый ноготь на руках.
И слезы перемешанные с пылью,
Служили почвой дивному обилью.
Для ланей был он как цветущий луг,
Коль не хватало им лугов вокруг.
Когда он ощущал к оленю жалость,
То столько слез, бывало, проливалось.
Что много сочных листьев и плодов
Рождалось, будто в зелени садов.
С улыбкой брал змею нередко в руки
И говорил тот мученик разлуки:
"Я пряди - непокорные нашел,
Я гиацинты черные нашел".
И, словно смелый барс, пятнистым был он
И, как могучий лев, когтистым был он.
Так львов путеводителем он стал,
Так барсов покровителем он стал.
Меджнун всевышнему молится чистосердечно, и стрела его молитвы попадает в цель милости предвечной
Когда ночной закрыло темнотою
Прекрасный день, как свет лица фатою.
А небо, в недрах алый скрыв рубин,
Рассыпало жемчужный свой кувшин
И край вверх дном перевернуло целый,
Рой подданных светил явивши смело.
Когда небесный врач, взяв алый мак,
По зернышку готовил свой тирьяк,
Невеста-небо, оробев сначала,
Жемчужины на платье пришивала.
Луны корабль, попав в водоворот,
По Млечному Пути пошел вперед.
А Утарид чернилами своими,
Вписал свое в тетрадку неба имя.
Зухра, рассыпав чернь своих кудрей,
Свой ясный лик укрыла быстро в ней,
И солнце закатилось; звезды-свечи,
Открыв глаза, искали место встречи.
Копьем своим едва блеснул Бахрам,
И сразу покорилась область Шам.
Оделся в черное Бурджейс печальный:
Свершить обряд над солнцем погребальный.
Круг неба зеркалом блестящим стал -
И начал в зеркало смотреть Зухал.
Мисмар на небосводе укрепился -
Стелить ковер свой черный торопился
Овен у горних стал гулять дорог,
Стал на лугу резвиться Козерог.
Телец стал мускусным быком отважным,
Наполнив луг благоуханьем влажным.
Сиял в алмазах пояс Близнецов,
А пояс неба - в тысячах цветов.
Не вынес ветер нападенья Рака,
Бежал он; укрепилось царство мрака.
От солнца удалился Лев, урча,
Дымя, как догоревшая свеча.
Изящно Девы кудри умастили.
Как будто мускус амброй навощили.
И небо, коромысло взяв Весов,
Отвесило земле горсть жемчугов.
И Скорпион, схватив конец аркана,
Душил Ночного дэва[79] неустанно.
