— Здорово! — восхищенно заулыбался Семенов. — Да ты, дорогой товарищ, просто ходячая географическая карга. Тогда вот что. У вас случилось несчастье. Видел больного парня? Это ваш проводник. Не мог бы ты, Алексей Павлович, поработать вместо него? Хороший оклад положим, обмундирование, питание. А?
— Я полностью присоединяюсь к просьбе Федула Николаевича, — сказал Великанов.
У старика под седыми бровями хитровато и умно блеснули узенькие щелочки глаз.
— Нанимаете, а, однако, не говорите, зачем в тайгу пришли.
Федул Николаевич насупился, любопытство старика ему не понравилось.
Павлов живо повернулся к Великанову.
— Опять за алмазами? А? Владимир Иванович?
Великанов никогда не был дипломатом, не умел уходить от прямо поставленных вопросов. Да и к чему, собственно, скрывать в данном случае?
— Да.
Старик опустил глаза, помолчал, потом сказал:
— Ну, что же… работать у вас буду. Когда вести?
Великанов смущенно погладил бороду.
— Алексей Павлович, мы вам вынуждены будем доверить государственную тайну. У нас сейчас нет возможности обставить это дело необходимыми формальностями, но вы дадите обязательство не разглашать ее. Понятно?
Павлов утвердительно кивнул.
— Прекрасно. Вы умеете читать карту?
Павлов опять кивнул. Лицо его оставалось равнодушным, и весь он, сидящий прямо и неподвижно, напоминал сейчас деревянного идола.
— Федул Николаевич, покажите карту.
Семенов достал из планшета, оставшегося у него еще с фронта, вчетверо сложенный лист, развернул. Под верхним обрезом карты стоял гриф: «секретно».
— Вот река Далдын, а вот точка. — Федул Николаевич ткнул пальцем в кружок, сделанный карандашом, — в которую мы должны прибыть. Доведете?
Павлов, не отвечая, склонился над картой. Он долго всматривался в кружочек, он запоминал. Река Далдын пересекает карту наискосок. Первая, вторая, третья, четвертая излучины… Внутри восьмой излучины заветный кружочек.
Павлов оторвал взгляд от карты и сказал:
— Доведу. Одна ночевка будет.
Вечером, укладываясь спать в чуланчике, Великанов говорил Федулу Николаевичу:
— Что ни говорите, батенька, а нам повезло, что мы встретили Павлова.
6. Бекэ-большевик
Время бежало быстро, как воды Иирэляха. Вырос сын Александр, сделался хорошим охотником. Привез жену из соседнего стойбища, поставил свою юрту рядом с отцовской. Да, видно, напрасно. Умерла вскоре Прасковья, и просторно стало в юрте Бекэ. Долго горевал старик. Выйдет на берег, сядет, дымит трубкой и вспоминает, как Прасковья встречала его на этом месте, когда он возвращался с рыбной ловли. Радовалась и называла его великим охотником, если много было рыбы, печалилась и поносила последними словами, если улов не покрывал даже дна лодки. Вспоминает Бекэ, как лет двадцать с лишним назад испугалась Прасковья, когда он рассказал ей про камень, похожий на глаз, как боялась взять тот камень в руки… Хорошее было время.
Почему никто тогда не надоумил Бекэ, что это лучшее время в его жизни? Э-э, да кому это известно! Никому. И зачем звать? Жизнь устроена мудро, «на оставляет человеку воспоминания.
Вскоре в юрте Александра появился на свет новый человек. Бекэ реже стал ходить на охоту, нравилось ему сидеть с внуком. Смотрит в его темные глазенки и поет. Поет про то, что была у маленького Александра бабка, добрая бабка. Она очень хотела увидеть его, потому что любила маленьких детей, но не дождалась и умерла. Он пел про чудесный камень, найденный им давно-давно на отмели в устье Иирэляха, камень, радующий глаз игрою красок, камень, который люди за красоту ценят больше, чем пятьдесят лисьих шкурок. Еще он пел про то, что хорошо прожил свою жизнь. Много было в ней голода, холода, много черных дней, но много и тепла. После зимы наступала весна, Бекэ ездил к Павлову и привозил муку, чай и табак. Летом он ловил много рыбы, а зимой бил пушного зверя. Много, ой много зверя добыл Бекэ на своем веку, хватило бы одеть целый наслег… И отец маленького Александра тоже ловит рыбу, бьет зверя и привозит от Павлова муку, чай, табак… И где-то в далеких краях люди носят одежду из добытой им пушнины. И маленький Александр, когда вырастет, станет великим охотником, убьет много зверя, будет привозить от Павлова муку, чай, табак…
В тот год отец маленького Александра привез от Павлова очень мало муки, чаю и табаку, зато много новостей. Нет царя, нет исправника и урядника, в тайгу пришли русские большевики. Они отнимают у якутов оленей и другое добро, а кто не отдает, того убивают. Павлов велит якутам вступать в отряд Канина, чтобы драться против большевиков.
Новости поразили Бекэ. Никогда такого не случалось в тайге. Он закурил трубку и стал думать.
Сын уселся напротив и ждал, что посоветует отец.
— Канин — русский? — спросил Бекэ.
— Русский.
— Зачем же он собирается драться со своими? Ведь большевики грабят и убивают только якутов?..
— Не знаю. Павлов ничего про это не говорил.
— Павлов богатый и жадный, он боится за свое добро. Он может наговорить лишнего. А у нас взять нечего. Подождать надо.
«Подождать надо» — так диктовала охотничья мудрость. Жди, подстерегая колонка или горностая, не спугни зверя нетерпеливым движением, стреляй в белку, жди, когда она повернется к тебе так, чтобы пуля могла попасть ей в глаз и не попортила шкурку. Жди, будь терпелив, смотри зорко! Может быть, ты увидишь не много, но зато никогда не спутаешь горностая с лисицей.
Лето прошло спокойно. Как тысячи лет назад, глухо, диковато шумела тайга, величественно текли ее реки, звери в срок линяли и обзаводились детенышами. И Бекэ, выходя по утрам из юрты, удовлетворенно улыбался в редкие усы: тайга всегда тайга, ничто ей не страшно, ничто и никогда не нарушит ее извечного спокойствия.
По первому снегу отец и сын отправились на охоту вместе. Они рассчитывали потом, наткнувшись на следы зверей, разойтись каждый своей дорогой. Около полудня они спустились в узкий распадок, заросший ерником. Впереди бежала собака. Вдруг она остановилась, ощетинила шерсть на загривке, глухо заворчала.
Охотники замерли на месте. Александр взял наизготовку ружье.
— Медведь!..
Бекэ отрицательно показал головой. Медведь для таежной собаки — зверь привычный, она не боится его. На медведя собака бросилась бы с заливистым лаем. А тут она чего-то испугалась…
По дну пади осторожно двинулись вперед и вышли на длинную узкую прогалину. На снегу лежали люди. Они лежали в странных позах: у одного неестественно вывернута нога, у другого рука торчала вверх и скрюченные пальцы стыли на морозе.
