По дну пади осторожно двинулись вперед и вышли на длинную узкую прогалину. На снегу лежали люди. Они лежали в странных позах: у одного неестественно вывернута нога, у другого рука торчала вверх и скрюченные пальцы стыли на морозе.
«Мертвые!» — ледяным бураном пронеслась мысль в голове Бекэ, взъерошила под шапкой волосы. Никогда не случалось такого в тайге. Что произошло здесь несколько часов назад?
Александр испуганно смотрел на отца, шептал побелевшими губами, словно опасаясь, что мертвые могут его услышать:
— Пойдем отсюда.
Бекэ попятился, боясь повернуться спиной к странной прогалине. И тут до его слуха донесся стон. Бекэ замер на месте. Закон тайги говорит: не бросай человека в беде! Сто» повторился. Ужас медленно отпускал сердце Бекэ. Старик знаком велел сыну следовать за собой и пошел вперед. Вдвоем они осмотрели лежавших. Пятеро из них, изрешеченные пулями, были мертвы, шестой еще дышал. Это был человек лет сорока, с худощавым костистым лицом, на котором выделялся заострившийся, как у мертвого, нос. Короткие черные волосы, подбитые сединой, словно шерсть серебристой лисицы, торчали щетиной. Раненый стонал, но не приходил в сознание. Бекэ распахнул полы его тулупа, под тулупом оказалась кожаная куртка, на портупее — пустая деревянная колодка для маузера. Пониже правого плеча чернела пулевая рана.
Через полчаса из двух жердей и еловых разлапистых веток Александр сделал носилки. На них положили раненого. Он был тяжел, будто набит дробью. Только к ночи добрались обессилевшие охотники до родного становища. Раненого поместили в юрту Бекэ, стянули с него одежду, теплой водой смыли кровь с тела, посыпали рану пеплом, наложили чистые тряпки. Он лежал неподвижно, как мертвый, и даже не стонал. Ночью Бекэ то и дело прикладывался ухом к его груди — сердце тихонько билось. Утром раненый открыл глаза и что-то быстро-быстро заговорил по-русски. Бекэ уловил только одно знакомое слово: «конь». Потом опять наступило беспамятство. И так трое суток.
На четвертые сутки русский пришел в себя. Он впервые взглянул на Бекэ осмысленно. И старый охотник увидел, что у этого полуседого человека удивительно молодые глаза, чистые и яркие. Бекэ улыбнулся, у незнакомца дрогнули губы в ответ. Он что-то сказал по-русски. Бекэ знаками объяснил, что не понимает.
— Кто ты, догор? — проговорил раненый по-якутски.
— Ты знаешь наш язык?! — обрадовался Бекэ. — Вот хорошо-то! Я — охотник Бекэ. А кто ты?
— Я — Игнатьев… Иван… Пить…
Бекэ дал раненому напиться. Его разбирало любопытство.
— Мы с сыном нашли тебя на две пади, на прогалине. Все твои товарищи убиты нулями. Один ты живой. Кто те злодеи, которые напали на вас? Может быть, убийцы — большевики?
Игнатьев долгим настороженным взглядом ощупал лицо Бекэ, оглядел нищенскую обстановку юрты. Заговорил:
— Ты, я вижу, не тойон, не купец, не богатый оленевод. Ты бедный охотник…
Бекэ кивнул.
— Зачем же называешь большевиков убийцами? Это хорошие люди. Среди них есть и якуты. Они пришли в тайгу для того, чтобы сделать жизнь простых охотников, вроде тебя, счастливой и безбедной… Кто тебе сказал, что большевики убийцы?
— Тойон Павлов.
— Ты ведь, наверное, продаешь пушнину ему?
— Ему, других купцов у нас нет.
— Сколько он тебе платит за шкурку лисицы?
— Э, на шесть рублей товару дает.
— А сбывает эту шкурку за сколько, знаешь?
— Где мне знать, он не говорит.
— Шкурку лисицы Павлов продает за восемнадцать-двадцать рублей. А тот, кто купил у него, продает еще дороже, рублей за пятьдесят или шестьдесят. Видишь, что выходит? Ты колесил по тайге, много-много сил затратил, добыл лисицу и за весь свой труд получил товару на шесть рублей. А скупщики в то время сидели дома, пили чай, но за ту же шкурку получили в два-три раза больше, чем ты…
Игнатьев обессиленно закрыл глаза, выступивший было на скулах лихорадочный румянец пропал. Бекэ испугался: неужели умирает? Быстро начал готовить лекарство из сушеной медвежьей желчи. Только бы не умер, только бы не умер! Такой человек не должен умереть! Много лет прожил Бекэ на свете, но впервые лишь сегодня услышал слова справедливости. Этот человек знал жизнь охотника так, словно сам с рожденья ходил по таежным звериным тропам. У него, видно, простая, добрая душа и светлая голова. Давнишние смутные чувства, отрывочные мысли Бекэ он легко перелил в четкие, ясные слова. Он все правильно говорил, этот русский…
Игнатьев поднял веки. Бекэ поднес к его губам чашку с размешанной в воде медвежьей желчью, заставил сделать два глотка.
— Спасибо, отец, больше не надо. Лучше окажи, часто ли голодает твоя семья?
— Каждую зиму, господин.
— А часто ли голодает Павлов?
Бекэ улыбнулся этим словам, как шутке.
— Павлов богат, господин.
— Вот видишь: ты трудишься — ты беден. Павлов пользуется твоими трудами — он богат. Разве это справедливо?
— Э, нет, совсем несправедливо!
— Почему же ты против большевиков? Они пришли в тайгу, чтобы уничтожить несправедливость, отобрать лишнее у богатых и отдать бедным, чтобы такие, как ты, больше не голодали. Тебе нечего бояться, ты должен помогать нам. Пусть нас боится Павлов!
— Значит, он наврал про большевиков, будто они убивают и грабят якутов?
— Наврал.
— А ты, выходит, и есть большевик, господин?
— Да, я большевик.
Игнатьев помолчал, отдыхая. Бекэ не сводил с него глаз. Простое доброе лицо в морщинках — видно, нелегко прожита жизнь, внимательный взгляд… Наврал Павлов. Видно, большевики и впрямь хотят отобрать у него богатство и раздать бедным охотникам.
— Вот еще что, отец, — заговорил Игнатьев, — прошу: не называй меня господином. Какой я для тебя господин? Я твой догор, такой же бедняк. Зови меня догор Игнатьев.
— Догор Игнатьев, — повторил Бекэ, как бы прислушиваясь к звучанию фразы.
— Ты спрашивал… — с трудом преодолевая слабость, произнес Игнатьев, — ты спрашивал, кто убил моих товарищей. Их убили белобандиты, среди которых был и Павлов. Мы приехали, чтобы установить Советскую власть в этой отдаленной округе, власть бедных охотников. Но белобандиты хотят, чтобы все оставалось по-прежнему. Чтобы ты получал гроши за свой труд, чтобы голодал из года в год, а Павлов бы на твоем труде наживался. Они устроили засаду в ущелье и покосили нас из пулеметов. Я не успел даже вынуть маузер из колодки…
Взгляд Игнатьева вдруг замутился, большое его тело дернулось, он что-то выкрикнул по-русски и, если бы Бекэ не удержал его, свалился бы с топчана. Он затих на минуту, но потом опять забормотал, порываясь вскочить…
