Козлов, чтобы подтвердить догадки, подсказанные ему умными людьми, побывал на нескольких международных конференциях по проблемам генофонда планеты, где в кулуарах велись подобные крамольные беседы и некоторые чересчур болтливые ученые, перехлебав русской водочки, рассказывали, что они чуть ли не участвовали в подобных проектах и уж, по крайней мере, знают о них наверняка.
Воодушевленный поездкой, Козлов вернулся в свой санаторий и долгими вечерами просиживал, запершись в своем кабинете, и только по приходящим счетам от Интернет-провайдера можно было догадаться, чем директор там занимается. Козлов выбрался из кабинета с кругами под глазами, но воодушевленный и позвал к себе зама; было что-то около трех часов утра. Теперь они заперлись вдвоем, и результатом явился дерзкий план, за осуществление которого они немедленно и принялись.
* * *
В этот прекрасный день Антонина, сестра дяди Митяя, поправилась. После смены мужчины сидели за игрой в домино, то и дело косясь в маленький телевизионный экран, где сквозь шипящие полосы старался докричаться до них моложавый диктор. Вдруг дверь открылась, впустив в комнату густые облака пара, и из них, как луна из-за облака, выплыла дородная баба. Дима почему-то так и подумал: «дородная баба».
– Здрасте, мужички, – радостно сказала она.
– О, Тонька! – обрадовался в свою очередь Матвеич. – Что ли, оклемалась?
– Оклемалась, оклемалась. А вы-то тут как? – огляделась она, отряхивая снег с искусственной шубы.
– Ой, Дима! – Красников невольно повернулся, но понял, что обращаются не к нему. – Ну, что ты опять за хавоз тут без меня развел? А тараканов-то, матушки-светы! А помыться-постираться что, руки отвалятся?
Так, ругаясь на брата, она стала метаться из угла в угол, и в комнате скоро стало более или менее опрятно. Антонина собрала гору грязного белья, вытащила из углов кастрюли и ложки с засохшей едой. Матвеич бубнил и упирался, но было видно, что рад женской заботе.
После того как они вернулись из деревенской бани, Дима чуть не расплакался, видя, что сегодня впервые за много дней он будет спать на чистой простыне.
– Ну, садитесь, ешьте, – обернула к ним Антонина круглое лицо.
Дима хлебал жирные щи и понимал, что с этой вот домовитой тетушкой пришел конец всем его планам.
Оказалось, что все не так уж и печально. На следующий день, придя с Антониной Матвеевной в санаторий, Дима имел разговор с кастеляншей, которая давно уже питала тайную слабость к молодому красавчику. Естественно, она не могла уволить Антонину. Но и отпускать Диму не хотела. Она долго вздыхала, а потом пошла к управляющему. Там она долго мялась, но в конце концов попросила за юношу: работник толковый и человек неплохой – нельзя ли его куда-нибудь устроить? Управляющий объявил, что может его взять только санитаром в медблок. Кастелянша горько вздохнула, но рассудила, что лучше уж пару раз на дню навещать соседний корпус, чем потерять из виду Димочку навсегда.
О решении управляющего было сказано Диме, и он, стараясь ничем не выдать свою радость, послушно пошел за провожатой на свое новое рабочее место.
В первый же день Красникову пришлось бегать, как скаковой лошади, таская груды постельного белья и полные ведра горячей воды, мыть, чистить, полировать. Вместе с ним сновали переполошенные горничные, ловко орудуя пылесосами и щетками для чистки мебели.
Дима молча смотрел на эту суету, но в конце концов не выдержал. Поднимаясь из оранжереи с ведром живых цветов, он тихо спросил у провожающей его хмурой кастелянши:
– А что носимся-то?
– Ты что, не знаешь? У нас скоро гости, – с упреком сказала она, причем эти «гости» в ее устах прозвучали с таким нажимом, что слово получилось тяжеленным и значительным, как груда золота.
Сердце Димы неизвестно почему сильно забилось.
* * *
В ночь дежурства Воробьева мы вдвоем крались по коридору, причем он причитал, глядя на мою пошатывающуюся походку, а я постоянно шикал на него, боясь, как бы откуда-нибудь не вывернула медсестра.
Но время было позднее – вернее, раннее, три утра, и все, утомленные ночным дежурством, спали. Дежурная по этажу дремала, уронив голову на раскрытый регистрационный журнал.
Мы прокрались по мягкому ковру мимо нее, прячась за каждой встречной пальмой.
– Доставай, – прошептал я Воробьеву, когда достигли цели.
Воробьев достал из кармана накрахмаленного халата связку ключей и сказал:
– Я не знаю, какой подойдет.
– Не боись, – ответил я, заглядывая в скважину и перебирая ключи.
Повозившись пятнадцать минут и вспотев от напряжения, я наконец справился с замком.
– Стой здесь, – велел я разволновавшемуся Воробьеву и прокрался в кабинет, на котором было написано: «Завхирургией Лямзин С. А.».
Первым делом полез в стол. На мое счастье, стол не был заперт. Я долго копался в бумагах, не находя ничего интересного. Наконец додумался осмотреть полки, на которых стояли ящики с картотекой. В темноте было очень трудно разобрать надписи на карточках. Наконец я нащупал в одной из коробок журнальчик, бумага которого на ощупь была гораздо более ветхой, чем гладкие листы остальных. Ни включать свет, ни дальше рыться в бумагах я не мог.
Я понадеялся на свою удачу и вышел из кабинета.
– Закрывай, – прошептал я Воробьеву и пустился в обратный путь.
Дойдя до палаты, я с бьющимся сердцем полез за пазуху, где была спрятана моя добыча. Вытащил ее на свет белый и чуть не заорал от восторга – это была карточка Сергеенко.
* * *
Генерал грузно вылез из машины и медленно пошел по крыльцу, на котором, сладко улыбаясь, выстроились руководящие местные люди.
– Сергей Сергеевич! Дорогой вы наш! Наконец-то! – спускаясь с крыльца, радостно вопил высокий человек в однобортном модном костюме.
Он помог генералу преодолеть три ступеньки крыльца и под общий благоговейный гул повел его по мягкой дорожке в приготовленную ему комнату. Свита из управляющих, менеджеров и ведущих врачей почтительно следовала чуть поодаль.
– Вам здесь обязательно понравится, – не унимался гостеприимный малый, обводя комнату приглашающим жестом.
Гостиная и вправду была хороша. Отделанная дорогими породами дерева, она была стилизована под охотничий домик, но домик поистине царский. Стены украшали традиционные головы животных: кабанов, медведей, косуль. Олень с раскидистыми рогами смотрел на людей трагически блестящими глазами, в которых читался укор за отнятую у него жизнь. Возле уютно потрескивающего настоящими дровами камина стояло кресло, в котором легко могла уместиться добрая половина присутствующих здесь господ.
Генерал, обведя комнату глазами, удовлетворенно кивнул.
– Сергей Сергеевич, все, что необходимо, мы доставили. Прислуга вызывается вот этим звонком. В комнате есть телефон, встроенная видеосистема, холодильник, – не умолкая ни на минуту, человек в костюме обходил комнату, нажимая на скрытые пружины, открывая потайные дверцы и неизменно улыбаясь.
Генерал махнул рукой, словно отгонял надоедливую муху. Человек в костюме немедленно поспешил к двери, на ходу извиняющимся тоном бормоча:
– А теперь я вас оставлю, отдыхайте! После обеда вам предстоит встретиться с вашим врачом, который посмотрит вас и расскажет вам обо всех тех процедурах, которые мы рекомендуем вам пройти. Всего доброго!
Генерал вздохнул, расстегнул китель и грузно уселся в кресло.
– Что это за суета у нас сегодня? – поинтересовался Красников, стоя с охапкой простыней и поглядывая в заиндевевшее окно. – Вон и главный выбежал встречать.
– Ты не знаешь? Генерал же приехал, – ответила ему сестра-хозяйка, продолжая грузить его чистым постельным бельем.
– А что за генерал? – спросил Дима, поправляя сползающую наволочку.
– А, не знаю. Какой-то министр обороны в отставке, что ли. Он у нас каждый год лечится. Самый доходный клиент. Хватит болтать, иди уже, – скомандовала она и открыла перед Димой дверь.
– Это для него мы так напрягались?
– И для него – тоже, – загадочно улыбаясь, отозвалась женщина.
* * *
Я забился со своей добычей в самый дальний угол кровати и с трепетом душевным раскрыл карточку, которая одновременно подтверждала виновность Лямзина и давала мне в руки первую вещественную улику.
Полистав нетолстую на вид брошюрку, я быстро создал себе представление о Сергеенко как о пациенте, но это было немного не то, что мне нужно.
Наконец нашел запись, которая давала информацию об интересующей меня операции. Не стал читать все показания, лихорадочно выискивая запись о ведущем хирурге. Прочитав ее, на минуту опешил. В карточке значилась фамилия Карташова, хирурга, который был уволен еще в прошлом году. Я был разочарован, моя уверенность в причастности к делу Лямзина не подтвердилась.
Тогда зачем ему была нужна карточка Сергеенко? Чтобы узнать, какие операции и когда ему проводились, чтобы не поставить повторно один и тот же диагноз? Тогда получается, что диагноз, который был ему поставлен перед операцией, – вымышленный? Не может этого быть: оперировал не Лямзин и не Головлев, а Жуков, который работает в клинике недавно и к этой хирургической компании никакого отношения, судя по наблюдениям, не имеет.
