слишком хорошо знал, что значат эти почти незаметные для непривычного человека симптомы, – останавливаемся. Подними-ка рубашку.
Виталик невнятно хмыкнул, но тем не менее остановился. И послушно задрал к верху конец своей просторной рубахи – так, что стала видна голая спина, вся сплошь разрисованная длинными полосами ярко-красного цвета.
Такими знакомыми полосами…
– Господи… За что они тебя так?
– За работу, за что ж ещё. Преступная леность, она же халатность… ты и сам знаешь. На строгую не отправили, но на месте отходили неплохо. Ударов десять, вроде…
– Мдааа, – протянул я.
Несколько раз мне приходилось пробовать подобное и на своей шкуре – ощущения, должен вам сказать, совсем не из приятных: спина может гореть и два, и три, и четыре часа… Это конечно не строгая порка, после которой люди по несколько дней бревном лежат, но всё равно более чем немало. По крайней мере на ближайшие сутки впечатлений хватит.
– Может отложим тогда разговор твой немного? А то в таком состоянии…
Виталик упрямо замотал головой:
– Нет, нужно именно сегодня. Ты не понимаешь пока.
– Ну хорошо, – я показательно пожал плечами. – Моё дело предложить. Пошли, герой ты наш гордый.
– Пошли.
Я вёл Виталика к тому самому месту, откуда только что пришёл сам – скрытому холму между домами. До сегодняшней ночи о нём было известно лишь двоим – теперь, похоже, круг расширялся. Ведь Вит так беспокоился о конфиденциальности предстоящего разговора, кричал, что боится начинать даже в стенах нашей комнаты… Вот я и открыл тайну. Сказал, что знаю где можно поговорить, про место о котором не подозревает больше никто в Посёлке. О том, как бегал туда почти весь прошедший год… Не рассказал я лишь об одном: о существовании Илоны. Если честно, то сам не знаю почему. Момент был более чем подходящий, нужные слова уже практически повисли на языке… и всё-таки я их не произнёс. Не доверял Виталику до конца? Да нет, чушь конечно. Боялся неприятия, отторжения? Ведь дружба с вампиром это чуть ли не прямое предательство своих – по крайней мере, так считают все жители нашего Посёлка.
Что ж. Это возможно.
Но тогда, получается, всё-таки не доверял?..
Бары уже скрылись за толстыми бревнами жилых домов, мы шли по почерневшему дереву улиц северо-восточной части города. Фонари здесь – как, впрочем, и везде – были довольно редки, люди по большей части ещё не успели вернуться со смены…
Прямо как тогда, с повстанцем – родилась вдруг неожиданная мысль – вокруг темно, пустынно, у меня выходной… Всё как в тот день. Не хватает разве что патруля, для полноты картины.
Блин. Что же всё-таки за разговор такой затеял Виталик?!
Я незаметно посмотрел на друга – но на лице последнего отражалось лишь тщательно прикрытое противоборство с болью, идущей от исхлестанной спины. В целом же Вит ощутимо изменился, теперь он выглядел собрано и чуть ли не твердо – исчезла даже нервозность, непрерывно сопутствующая ему последние сорок восемь часов.
А ведь с момента нашей встречи у Рыжего Кота не прошло и десяти минут!
Чудеса…
Я не успел даже подумать, что бы могли означать подобные метаморфозы, как с другой стороны улицы показалась одинокая фигура.
Секунда, другая… Свет фонарей скуден, но и за прошедшие месяцы мои глаза тоже не остались неизменны, приспособились, научившись видеть в темноте то, что прежний Игорь – компьютерный дизайнер и коренной житель Москвы – не заметил бы и с жалких двадцати шагов. Да и невозможно было не заметить этот синий, с чуть приподнятыми плечами, мундир. Мундир, известный каждому жителю Посёлка – от пятилетнего ребёнка до доживающего последние дни старика.
Навстречу нам вышагивал, как-то странно покачиваясь, сам господин Витольд…
* * *
Это известие было… не знаю, как правильно сказать. Безмерное удивление? Шок? Помрачение рассудка? Наверное, я всё же мало читал: подходящего слова найти так и не удалось. Да и было ли оно, это слово? Существовало вообще? Слово, выражающее всё то, что испытывает бывший жених, когда узнаёт, что человека, убившего его невесту, выпускают на свободу всего-то через жалких полтора года?!.. Человека, убившего её без всякой причины, убившего просто так! Убившего очень жестоко!
Убившего прямо у меня на глазах…
Наверное, помрачение рассудка всё же случилось. Я мало что видел и совсем ничего не понимал. Как? Как такое могло произойти?! Ведь это не побег, это официальное, государственное распоряжение. Теперь Костя будет полностью чист перед законом, будет считаться искупившим свою вину… Будет ходить на работу, жить со своей семьей, смотреть телевизор и гулять с дочкой в парках… Будет знакомиться с новыми людьми и общаться, как ни в чём ни бывало. Будет волен пойти куда хочет, сделать то, что считает нужным…
И никто, совсем никто не вспомнит о ней. О Наде. О том, какой она была… и как погибла. Только родители да я. Всё. Даже друзья… чем больше проходит времени, тем больше покрывается дымкой воспоминание о девушке, которую знал… Это сейчас. А что будет через десять, пятнадцать, двадцать лет?.. Говорят, это нормально. Мол человек не может помнить всё. Воспоминания тоже имеют свою старость. Так говорят. Но ведь их не было в той злосчастной комнате двенадцатого мая, они не знали… не знали абсолютного ничего. Ни обо мне, ни о Наде, ни о том, какими мы были, какой парой…
Созданной друг для друга, как казалось, навсегда…
А теперь Костя просто «искупил свою вину перед обществом». За полтора года в психушке, даже не тюрьме. И сейчас он точно такой же гражданин, как, например, я…
КАК?!..
…Немного позже я узнал как. Узнал, но так и не смог понять. Понять, почему вся эта система до сих пор носит название «правосудие», кощунственно извращая хорошее изначально слово. Право, правда. Судить по правде, судить честно, судить справедливо. Именно такой смысл вкладывали наши предки в эти буквы, именно так всё и должно было быть. Но как убийцу, человека, вина которого полностью доказана, можно отпустить на волю всего через полтора года – этого я не понимал. Хотя и знал… уже знал.
Всё было не так уж и сложно. Оказывается, восемнадцать месяцев – вполне достаточный срок, чтобы полностью излечить невменяемого человека. Такого как Костю, например. Ведь у нас лучшие в мире врачи, вы не знали? Не хватает лишь денег, субсидий от государства – ну а врачи-то непревзойденные гении. И если кто-нибудь возьмётся хоть немного помочь доморощенным Эйнштейнам, взвалит на плечи эту вечную обузу финансов… Результат
