Видение становилось отчетливей, и вот я уже слышала знакомый звон молота и наковальни. Древние кузнецы готовили оружие, и меч вождя можно было сразу отличить от всех остальных мечей. Сам вождь подошел к своему оружию, поднял его к солнцу, а затем со всей силы воткнул меч в землю. Встав на колени, храбрый муж поклонился богу войны. Лицо воина выражало сосредоточенность на одной лишь единственной мысли — одолеть врага. Он завершил свой обряд и направился к палатке, где его ждала Прорицательница. Так звали невесту с тех пор, как она стала предупреждать своих людей об опасности.
— Отчего нельзя покончить со всеми нашими врагами? — спросил вождь свою мудрую невесту.
— Так хотят боги, — кротко ответила она.
— А что они хотят от нас?
— Чтобы мы спасли свой народ.
— Я знаю это и без подсказки богов! — в ярости воскликнул вождь. — В сражении мы истребим все их племя, а бегством лишь опозорим себя!
— Ты смел, и боги простят тебе твою дерзость, — провещала Прорицательница. — Но мы должны подчиниться их воле и скрыться в лесу до рассвета. Больше я ничего не скажу тебе, мой храбрый муж. Иди же и оповести всех об этой воле бога, которому ты поклоняешься.
Воин покинул палатку, вслед за ним вышла Прорицательница. Вождь созвал пеших и конницу и объявил им о решении. Лица воинов выразили досаду, ведь сарматы были мужественным народом…
Видение погружалось в туман и, кажется, вовсе исчезало, и уже навсегда.
Глава XIV
Дар разделен
В Пскове совсем похолодало. Мы приехали домой глубокой ночью. Мои дорогие родители встретили меня, как всегда, шумно и радостно, будто мы не виделись сто лет. На следующий день, выспавшись и прекрасно себя чувствуя, я не уставала наслаждаться уютом домашнего очага. В самом деле, я тоже немного скучала, даже по Софье Харитоновне. Но когда я спросила у мамы о ее делах, то услышала не очень приятную новость. Нет, моя тетушка, слава богу, здравствовала и по-прежнему сумасбродничала. Неприятная новость касалась лишь меня. И вообще я уже не знаю, как все это назвать! Мистический сон, что ли?
Но как бы то ни было, завтра я должна была предстать перед судом. Оказывается, в то время, пока я отдыхала после дороги, случился грандиозный скандал. Я очень сожалела, что проспала такое представление. Когда я вышла из комнаты, меня тут же позвала мама. Я машинально прибежала к ней, но она была не одна. Возле нее в кресле, что в углу, уютно и, кажется, совсем не стесненно расположился Александр Иванович, тот, который был организатором путешествия по Волге. По его лысине разливался золотой свет нашего торшера. Не знаю почему, но профессор мне напомнил памятник Ленину, тот, который я видела на Театральной площади в Саратове. Скажу сразу, что и этот Александр Иванович был знаком с Софьей Харитоновной. Тетя их солит, что ли? Два Александра Ивановича, оба профессора археологии и оба Каренины. Если б мой двоюродный брат Дима узнал обо всей этой чепухе, он бы шутя воскликнул: «Чертовщина! Мистификация!» — или еще чего-нибудь там покруче. Но мне было не до шуток.
— Ева! Как тебя только угораздило на такое дело? — покачивая головой, спросила мама. Я серьезно молчала но, взглянув на постукивающего пальцами папу, чуть не рассмеялась. Папу, кажется, не особо волновали подобного рода потрясения. Он всегда мягко стучал пальцами по столику, если начинал скучать или, наоборот, куда-нибудь торопился. Итак, я смотрела на равнодушно созерцающего папу, а мама продолжала допрос:
— Ева, почему ты выбросила украшения за борт?
— Александр Иванович, — неожиданно для всех заговорила я, даже папа перестал стучать пальцами. — Вы утверждаете, что я выбросила браслет и пластину прямо на ваших глазах, так?
— Не понимаю, к чему этот вопрос? — пожал плечами профессор. — Я вовсе не собираюсь утверждать, и ты прекрасно знаешь, что я все видел.
— Мама, папа и невидимые господа присяжные, — дурачилась я. — Сейчас вы поймете, что все слова этого человека — ложь…
— Ева! Что это такое? — перебила мама.
— В самом деле, дочка, что значит твое шутовство? — вмешался, наконец, папа. Я скрестила руки за спиной и, как адвокат самой себя, стала расхаживать по залу. Удивленное возмущение родителей лишь подогревало меня, потому что вот в этот миг я стала понимать, что способна мысленно влиять на окружающих, внушая им то, что мне надо. И таким образом, эту ситуацию я могла обернуть в свою пользу.
— Вы давно водили свою дочь к психиатру? — начал иронизировать Александр Иванович.
— Я сама психолог, — как будто оскорбилась мама, хотя это я подсказала ей. — И я вас попрошу. В нашем доме не принято грубить.
Папа был поражен, ведь его жена никогда так не говорила и всегда старалась улаживать конфликты прежде, чем они возникнут. А тут совсем иная ситуация: получалось, что мама сама нарывается на конфликт. Но она, споря с профессором, думала, что контролирует себя.
— Извините, Елена Владимировна, — тут же притих Александр Иванович, — но я, на самом деле, теряюсь…
— Продолжим, — сказала я, посмеиваясь так, как иногда, общаясь со своим пациентом, посмеивается мама. — Александр Иванович, почему вы решили, что я украла пластину с кургана, и браслет именно тот?
— Я, я… — попытался возразить он.
— Так вот, смотрите же, — спокойно сказала я, сняв свитер и показав украшения в целости и сохранности. — Уважаемый, Александр Иванович, вы уверены, что это ВСЕ вам не приснилось?
— Как?.. Приснилось?.. — растерялся профессор, словно школьник у доски.
— И правда! Все сон, а я сижу тут с вами, время теряю. Все, Ленусик, я побежал! У меня еще совещание в пять! — сообразил папа с моей помощью. Чудно, но этот театр, где я — невидимый режиссер, начинал все больше увлекать меня. Папа встал с кресла, на котором все это время сидел, и вышел из комнаты, но тут же, вернувшись, сказал:
— И еще. Ленусик, сделай, пожалуйста, сегодня на ужин овощной салат.
— Олежик, ведь ты его не любишь! — удивилась мама.
Кстати, уменьшительно-ласкательное обращение внушила им тоже я.
— Да?! А, ладно, — смеясь, махнул папа рукой, — все равно приготовь.
Несчастный Александр Иванович изо всех сил пытался осознать то, что происходило сейчас в этой комнате, и даже вспотел немного. Мне стало жаль его, лучше б он ушел и навсегда забыл о семействе Журавлевых, в особенности обо мне.
— Я вспомнил, что у меня еще много важной работы, — сказал он, направляясь к двери.
— Что, даже чаю не попьете?! — шутливо поинтересовалась мама.
— Нет. Благодарю. До свидания, — словно по пунктам, проговорил профессор.
— Александр Иванович, — остановила его я, и он, услышав мой голос, замер, — а зачем вы, собственно, приходили?
— Я?.. — оживился он и тут же рассмеялся. — А просто так!
Мама в недоумении пожала плечами и, когда профессор стремительно покинул нашу квартиру, негромко (но я расслышала) сказала:
— Шут какой-то…
— Что, мам? — нарочно переспросила я.
— Ничего, — растерянно улыбнулась она. — Ева, знаешь, ты сейчас похожа на колдунью.
— Почему? — удивилась я, потому что эти мысли принадлежали лично маме.
Она встала с дивана, видимо вспомнив о каких-то своих делах. Мама снова посмотрела на меня и, передразнивая Александра Ивановича, неожиданно ответила:
— А просто так!
* * *
Начинался новый круг моих мистических открытий. Но я еще не колдунья, я только учусь.
Как же странно и в то же время опасно мое состояние! Если я могу влиять на окружающую обстановку, то что из этого? Мне страшно даже подумать, насколько далеко все может зайти.
* * *
Вечером позвонил Красильников. По голосу я догадалась, что он чем-то крайне озабочен, но не решается говорить. Мы договорились о встрече на берегу нашей любимой реки.
— В чем дело, Антон? Говори как есть, — сразу потребовала я объяснений. Погода была на редкость прохладной, к тому же прошел дождь, и настроение мое не располагало к задушевным беседам.
— Мне нужна твоя помощь, — начал он. — Когда мы были в Астрахани…
— Антон, я помню все наши разговоры, лучше скажи, что я могу для тебя сделать, — без эмоций ответила я, потому что уже предчувствовала вопрос.
— Вот видишь! — воскликнул он. — Значит, можешь.
— Говори яснее.
— Все хорошо? — поинтересовался он. — Ты сегодня какая-то серьезная.
Еще чуть-чуть, и мне стало бы очень плохо. Мысленно я попросила его не приставать ко мне с расспросами о моем настроении, и он тут же переключился на ближайшую интересующую его тему. Хотя скорее всего он сам понял, что лучше не бередить моей серьезности.
— Так вот. У нас неприятности с пятьдесят третьей школой. Тамошние пацаны затеяли идиотскую разборку с нами. Наверное, парни отстают от жизни…
