Я знала, чем Антон может помочь мне. Но слишком двусмысленно это. Когда кудесник и чародейка передавали сарматской девушке украшения, то они строго распорядились: браслет — невесте, пластина — ее мужу. Все странно. Ведь я чувствую, что мне нельзя держать у себя обе вещи. У них разная энергия. Я поняла это сегодня ночью…
Энергия браслета и пластины осуществляется по принципу бумеранга. Магическая сила их удаляется и возвращается, совершая при этом круг. А если попытаться избавиться от них? Ну, скажем, выкинуть их в реку, зарыть в землю или, наконец, расплавить в огне… Ясно, что этими примитивными приемами ничего не добиться. Украшения все равно вернутся ко мне, потому что их тайна еще не разгадана.
Видение из прошлого дало мне четкую подсказку, и я ей воспользуюсь, что бы за этим ни стояло. Итак, решено: пластина будет у Антона — так требуют история и магический ум, заложенный в эти древние украшения.
После уроков Красильников по моей мысленной просьбе пожертвовал милым общением с Лией и, проводив ее домой, пришел ко мне.
— Знаешь, я шел домой, но мне показалось, что ты хочешь меня видеть, — смущаясь, сказал Антон, когда я ему открыла дверь.
— Заходи, — пригласила я. — Сейчас ты все поймешь. И не стыдись так, я не собираюсь отбивать тебя у Лии.
Моя прямота и даже грубоватость, как всегда, удивили его, но через секунду он пришел в себя и перестал стесняться.
— Ух ты, здоровская комнатка у тебя! А это что за рисунок? — указал он на геометрическую композицию, висевшую над письменным столом.
— Это лабиринты моих мыслей, — коротко ответила я и стала говорить о главном: — Антон, давай проведем один опыт…
— Приготовим эликсир вечной жизни? — пошутил Красильников. — Или, может быть, наловим лягушек и сварим смертельный яд?
— Нет, побереги свое воображение, — серьезно ответила я. — Сейчас я напишу на бумаге одно твое действие, поступок, слово, что угодно. Сверну листок, чтобы ты не знал, что я загадала. Этот листок ты положишь себе в карман, а через пять минут достанешь его и прочтешь то, что там написано… Тогда, я гарантирую, ты удивишься так, как еще никогда в своей жизни не удивлялся.
— Интересно… Что ты там задумала?.. — полюбопытствовал Антон, когда я, отвернувшись от него, загадывала то, что он за пять минут выполнит по моему внушению.
— Не бойся, это ничуточки тебе не повредит, — успокоила я.
Он положил листок в карман и рассмеялся.
Затем выражение его лица приняло обычный вид, он стал болтать о школьных пустяках, об учителях, о том, какие бывают у нас неинтересные уроки. Словом, чувствовал себя так, будто он в своем доме, и я его родная сестра, которой можно говорить все, что вздумается. После он сообщил мне о своем намерении поесть и (нагло, если б не искусственно созданные обстоятельства) отправился на кухню, где открыл холодильник, быстро отыскал ветчину, сыр, майонез, кетчуп. Положил продукты на стол, нарезал хлеб и стал, надо заметить, искусно готовить бутерброды. Вообще у меня дома он был впервые и уж точно не мог знать, где что находится. Я изо всех сил старалась не засмеяться, а он все приговаривал:
— Ева, что смешного? Что смешного, я тебе говорю? Вот увидишь, какие здоровские я делаю бутерброды. Пальчики оближешь!
Пока он колдовал над тостером, пять минут истекали. И вот вылетел последний хлебец, как вдруг юный кулинар замер, словно только что приземлился на луну.
— Ева, что я делаю?.. — робко поинтересовался Антон. Боже, каким смешным он был в эту пятую минуту!
— Прочитай и узнаешь, — подсказала я. Он машинально вынул из кармана листок, развернул, сел на стул и прочитал:
«Ты хочешь чего-нибудь перекусить. Поэтому ты идешь на кухню, открываешь холодильник…» После того как он перечислил в точности исполненные им действия, я стала ожидать бурю эмоций.
— Это и есть твой опыт? — запинаясь, спросил Антон.
— Да, — рассеянно улыбнулась я.
— И что ты этим хотела сказать? — неожиданно разозлился он. — Что ты можешь крутить, вертеть людьми, как куклами?
— Антон… — начала я.
— Может быть, ты прикажешь мне с крыши спрыгнуть? Давай, пусть я буду твоим ручным зомби! — ругался он, вскочив со стула.
— Красильников! Если ты сейчас не успокоишься, я и вправду начну приказывать тебе, — пристально посмотрела я на него.
— Ведьма! — крикнул он, и я поняла, что напугала его.
— Пожалуйста, успокойся.
Он нахмурился и снова сел на стул. Я сняла с себя пластину. Антон непонимающе смотрел на меня и, кажется, готов был выслушать мои объяснения. Повесив ему на шею этот древний медальон, я сказала:
— Антон, твоя реакция вполне нормальна. Мне бы тоже стало не по себе. Никто не должен приказывать другому так, как я сейчас. Это страшно и опасно.
— Но зачем? — удивлялся он. — Разве бы я тебе не поверил?! Ты могла бы просто сказать… И эта пластина…
— Ты теперь будешь носить ее. А просто сказать я не могла. Ведь ты должен был почувствовать ее действие на своей шкуре, понимаешь?
— Значит, если я буду носить ее, у меня возникнут точно такие же способности?
— Я надеюсь.
— Так вот зачем я к тебе пришел… — задумчиво произнес Антон.
— Наконец-то понял, — вздохнула я. — Теперь давай продумаем сценарий вечернего, прямо-таки остросюжетного спектакля. Это покруче, чем твой эликсир вечной жизни или лягушачий яд.
— Спектакля? А кто в нем главный герой? — задал риторический вопрос Антон.
— Конечно, Юрка! Ну а мы с тобой — постановщики, — заключила я.
Глава XV
«И будет мир храним…»
Кажется, Красильников на время стал моим братом-близнецом. По крайней мере у нас была одна цель — спасти ребра нашего друга. И мы уже знали, в какие невидимые «доспехи» облачить Юрика.
Близился пасмурный сентябрьский вечер, и Антон решил, что будет лучше, если мы придем на «стрелку» по отдельности. Я согласилась, потому что с подобным этикетом знакомилась впервые.
Меня переполняли странные, почти преступные чувства. Антон же, наоборот, выглядел спокойным и уверенным, хотя, быть может, это была лишь видимость. До роковой встречи оставалось полчаса, и я безмятежно прогуливалась по парку. Мои воспоминания сегодня были на редкость яркими. Я вспомнила даже искусственные ресницы Элеоноры Марковны. Почему до сих пор нет никаких видений?
Моя душа готовится к какому-то очень важному событию. И это не просто сонный бред пушкинской Татьяны Лариной. Сегодня ночью я видела, что моя птица перестала взмахивать своими безмерными крыльями. Птица, научившая меня смотреть сквозь солнце, теперь просто парила, размеренно дыша небесами. Что может значить этот новый, никогда еще не появлявшийся образ?
Я принялась снова разглядывать браслет. Он так прост, в нем нет особенной роскоши, разве что он серебряный и весит прилично. Орнамент, символизирующий стихии, и всевидящая птица… Но вот об этом вогнутом круге, где много веков назад мог сидеть драгоценный камень… А почему, собственно, камень? Да! Как же я раньше не заметила это? Вогнутый круг имеет почти такой же диаметр, что и медальон! На этой любопытной мысли я взглянула на часы — без пяти семь. Я тут же, забыв о браслете, устремилась к пятьдесят третьей школе. Я бежала так быстро, что, пожалуй, и вправду напоминала ветреную дочь Эгиоха. Неужели я опоздаю? Ведь стоит мне пропустить хоть один взгляд, одно слово, как все представление рухнет прямо на глазах, и бедный Юрка будет лежать в больнице… Нет, внушала я себе, если можно что-то изменить, то лишь прямо сейчас, не медля ни секунды.
На улице было сыро, и не просто сыро, а мокро и грязно. Моросил дождь, темнело. На школьной площадке, где вот-вот должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, стояли девять человек, а со мной, к счастью вовремя прибежавшей, стало десять. В осенних сумерках наши фигуры становились все больше похожи на театральные силуэты. Все мы, как положено, разделили условное пространство на две половины. Вражеская пятерка посмеивалась над нашими мальчишками, намекая на присутствие девчонок, то есть на меня, Ольгу и Лию. Однако мы, втроем, нисколько не оскорбясь, между собой язвили по поводу их похожести друг на друга. Все эти молодые люди, бывшие нашими соперниками, носили одежду в одном стиле, интонация их речи звучала на один лад. Словом, казалось, что эти «добрые» молодцы вылезли, как в том старом мультике, из одного ларца.
— Тебе как, прям щас врезать или подождать? — с тянучей, как безвкусная жевательная резинка, интонацией спросил самый круглолицый парень.
— Лех, — таким же тоном обратился к нему другой, худенький и прыщавый, — пусть попробует чего-нибудь сказать.
— А чего я тебе должен говорить? — резко ответил Гислер.
С виду он казался стойким оловянным солдатиком, но с тем преимуществом, что у него были две ноги.
