Появились еще несколько гостей и среди них неимоверно разговорчивый и вертлявый господинчик, повсеместно модный в узких кругах и небезызвестный широкой публике под именем мосье Болтье. Судя по фамилии, вроде бы француз, но откуда бы родом он ни был, владеет он всеми живыми языками и по мере своей надобности вполне изъясняется как по-английски, так и на любом другом наречии. Едва поздоровавшись, этот говорливый человечек прильнул ртом к хозяйскому уху и шепотом поведал три государственные тайны, разгласил важные коммерческие сведения и рассказал пышно расцвеченную скандальную сплетню. Потом он заверил Мечтателя, что не преминет во всех подробностях порадовать низшее, то бишь наземное, общество великолепием воздушного замка и роскошного празднества, на которое он удостоился приглашения. С этими словами мосье Болтье поклонился и поспешил от одного гостя к другому: он, видно, со всеми был знаком и каждому имел сообщить что-нибудь любопытное или забавное. Последним на очереди оказался Исконный Старожил, безмятежно дремавший в поместительном кресле; неумолчный рот мосье приник к его достопочтенному уху.
— Как вы сказали? — встрепенулся пожилой джентльмен, используя ладонь как слуховой рожок.
Мосье Болтье склонился к нему и снова зашептал.
— Никогда еще, сколько себя помню, — воскликнул Исконный Старожил, изумленно воздевая руки, — не слыхивал я о таком поразительном происшествии!
Тут прибыл Предсказатель Погоды, приглашенный из уважения к его должности, хотя хозяин и понимал, что разговоры о погоде вряд ли особенно позабавят общество. Впрочем, новоприбывший вскоре уединился в углу со своим давним знакомым, Исконным Старожилом: они пустились обсуждать жестокие бури, ураганы и другие сотрясения атмосферы за последнее столетие. Мечтатель порадовался, что для его многоуважаемого и достопочтенного гостя нашелся такой подходящий собеседник. Умоляя обоих чувствовать себя как дома, он бросился навстречу Вечному Жиду. Правда, этот персонаж в последнее время так примелькался во всех слоях общества, являясь по первому зову в любой дом, что едва ли мог считаться украшением избранного круга. К тому же он был с головы до пят в пыли, собранной по большим дорогам всего света, и выглядел просто неприлично среди разодетых гостей; так что у хозяина полегчало на душе, когда этот непоседливый субъект без особого промедления отправился пешим ходом в Орегон.
Между тем у входа столпились призрачные лица, знакомые Мечтателю со времен его вдохновенной юности. Он пригласил их, чтобы воочию рассмотреть, каковы они покажутся в сравненье с теми действительными людьми, с которыми жизнь свела его в зрелом возрасте. Это были создания еще беспомощного воображения: такие скользят перед юным взором и представляются подлинными обитателями земли. Мудрые и остроумные, превосходные собеседники, благородные и самоотверженные друзья, чья преданность не имеет себе равных; и прелестная возлюбленная, верная подруга, которая разделит все труды и горести суженого и будет источником и соучастницей супружеского счастия. Увы! Бесповоротно повзрослев, не стоит приглядываться к этим старым знакомым; лучше воздавать им должное издали, сквозь мутную толщу лет. Какая-то смехотворная фальшь замечалась в их торжественной походке и нарочитой чувствительности: не люди и даже не очень человекообразные существа, они были фантазмами, ходячей издевкой враз над идеалом и натурой — издевкой тем более убийственной, чем истовей изображали они то и другое. А что до бесподобной возлюбленной, то вот и она вышла на средину зала, ступая, точно на шарнирах: восковое изваяние ангела, холодное, как лунный свет, — манекен в юбках, с головой, набитой напыщенными словесами, и мнимым подобием сердца; да-да, именно таков этот образ, порожденный юношеским томленьем. При всей своей скрупулезной учтивости хозяин едва сдержал улыбку, приветствуя знакомое привидение и заметив томный взор, как бы невзначай напоминающий об их любовных обетах.
— Нет-нет, прекрасная дама, — вполголоса проговорил он с полувздохом, полуусмешкой, — у меня теперь иной вкус! Я научился любить создания Природы, а не самодельные личины женственности.
— Ах, обманщик! — вскрикнула призрачная дева, пытаясь изобразить обморок и растаяв, как облако, с еле внятной прощальной жалобой: — Твое непостоянство погубило меня!
— Значит, такая твоя судьба, — заметил ей вслед жестокий Мечтатель. — Скатертью дорога!
Вместе с этими тенями оттуда же явилось сонмище непрошеных призраков — те, которые, бывало, донимали Мечтателя во дни острой меланхолии, — или другие, осаждавшие его в бреду и лихорадке. Стены воздушного замка были не столь плотны, чтобы не впустить их; впрочем, не помогли бы и крепчайшие земные преграды. Были тут загадочные страшилища, подстерегавшие его при вступлении в жизнь и враждебные всем надеждам. И были нелепые пугала совсем ранних лет, какие тревожат детей по ночам. Особенно поразил его вид черной увечной старухи, которая, несомненно, зачем-то пряталась у них на чердаке, а когда он еще малышом болел скарлатиной, подходила к его постели и ухмылялась. Теперь эта черная тварь среди других, не менее мерзких обличий мелькала меж колонн великолепного зала с тогдашней зловещей ухмылкой, и забытый детский ужас заново отзывался дрожью. Однако же ему было забавно смотреть, как черная старуха со зловредным своенравием подобных существ подобралась к креслу Исконного Старожила и заглянула в его полусонное сознание.
— Никогда, сколько себя помню, — пробормотал в ужасе достопочтенный старец, — не видывал я такой образины!
Тотчас следом за вышеописанными призраками явилась толпа гостей, которых недоверчивый читатель, пожалуй, тоже сочтет созданьями вымысла. Всех заметней были: неподкупный Патриот; Ученый без тени самодовольства; Священник без мирского честолюбия; Красавица без гордыни и кокетства; Супруги, не изводившие друг друга несходством чувств; Реформатор, не сбитый с толку собственной теорией, и Поэт, не питавший зависти к другим заложникам лиры. По правде сказать, хозяин был вовсе не из тех циников, которым подобная гармония, лишенная роковых изъянов, кажется столь уж редкостной; и он пригласил их на свой званый вечер более всего из смиренного почтения к мнениям света, где объявлено, что такая цельность почти не встречается.
— Во дни моей юности, — заметил Исконный Старожил, — все они попадались на каждом углу.
Как бы там ни было, эти образчики совершенства оказывались несравненно менее занимательны, чем люди с обычными человеческими недостатками.
Но вот появилось новое лицо, и едва хозяин его узнал, как выказал учтивость, какой покамест не удостоился никто другой: поспешил к пришельцу через весь зал, дабы приветствовать его с особым почтением. Между тем это был скромно одетый юноша без всяких признаков особого ранга или сугубого достоинства; вообще же от прочих он отличался лишь высоким и чистым лбом да теплым светом глубоко посаженных глаз. Таким светом озаряет землю только горение большого сердца — домашнего очага могучего духа. Кто это был? Да кто же, как не Юный Гений, в ожидании которого вся наша страна жадно вглядывается в туман грядущего; тот, кому суждено исполнить великую миссию — создать Американскую литературу, как бы высечь ее из девственных гранитов нашей духовной каменоломни. Ему-то и суждено преподнести нам первое наше самобытное сочинение — то ли в форме эпической поэмы, то ли, по велению духа, совсем в ином, новом образе — и восполнить все, чего нам недостает, чтобы сравняться славою с другими нациями. Как наш Мечтатель отыскал это возлюбленное чадо высокой судьбы, к делу не относится. Достаточно сказать, что он неприметно обитает среди нас, нераспознанный теми, кто знает его с колыбели; благородный облик, которому как нельзя более подошел бы ореол, является что ни день в толпе людской, озабоченной и занятой минутными пустяками, — и никто не благоговеет перед тружеником бессмертия. Ему это, впрочем, не очень и важно — ведь он восторжествует в веках, и что ему в том, если одно или два современных поколения нанесут себе ущерб, не заметив его?
Тем временем мосье Болтье проведал имя и судьбу незнакомца и деловитым шепотком оповещал о нем гостей.
— Вздор! — сказал один. — Американского гения быть не может.
— Чепуха! — воскликнул другой. — Наши поэты ничуть не хуже, чем любые другие. По мне, так вовсе и не надо никаких лучших.
А Исконный Старожил, которому предложено было представить его Юному Гению, уклонился от этой чести, заметив, что человеку, удостоившемуся знакомства с Дуайтом[90], Френо[91] и Джоэлем Барлоу[92], простительна немного избыточная строгость вкуса.
Зал быстро заполнялся; прибывали все новые и новые примечательные персоны, среди которых выделялись Дэви Джонс[93], личность, популярная у мореплавателей, и грубый, небрежно одетый, забулдыжного вида пожилой субъект, известный под прозвищем Старина Гарри[94]. Этого-то, впрочем, сводили в гардеробную, и он появился оттуда обновленный: седые волосы причесаны, платье вычищено, на шее чистая манишка — словом, так преобразился, что ему пристало бы называться более уважительно — положим, Достопочтенный Генри.
