КАЗАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
ОТРЫВКИ
ЛОБАЧЕВСКИЙ
Худое поведение студента Николая Лобачевского, мечтательное о себе самомнение, упорство, неповиновение, грубости, нарушения порядка и отчасти возмутительные поступки; оказывая их, в значительной степени явил признаки безбожия.
Рапорт на Н. Лобачевского
К холере можно привыкать и в ней обдерживаться.
Из записей Н. Лобачевского
Как одно из темных преступлений,для тупиц недоказуем гений.
Что за юнец с локтями драными,буян с дырявыми карманами,главарь в студенческой орде,так заговорщицки подмигиваети вдруг с разбега перепрыгиваетпрофессора, как в чехарде?
Что за старик над фолиантамии с перстнем царским бриллиантовым,руке мешающим писать?Соизволенья не испрашивая,через эпоху ошарашеннуюон тайно прыгает опять.
Да, он таким остался редкостнымполустудентом-полуректором.Адью, мальчишества пушок!Достойней, чем прыжок для зрителей,прыжок невидимый, презрительный —угрюмой зрелости прыжок.
Легко в студентах прогрессивничать, свободомыслием красивничать,но глядь-поглядь — утих левак,и пусть еще он ерепенится, —уже висят пеленки первенца,как белый выкинутый флаг.
Кто титулярные советники?Раскаявшиеся студентики.Кто повзрослел — тот «поправел».Но зрелость гения не кается,а с юностью пересекается,как с параллелью параллель.
«Либо подлость — либо честность.Получестности в мире нет», —аксиома твоя, Лобачевский,не вошедшая, правда, в предмет.
Греч на тебя своих борзых науськал.У всех невежд — палаческая спесь,и если декабристы есть в науке,то Муравьевы-вешатели есть.
Твой гений осмеяли, оболгали.А между тем, пока под финь-шампаньжрал вальдшнепов с брусничкою Булгарин,ты от холеры защищал Казань.
«Окстись, бабуся, — охренела?Куда ты прешься — входу нет!»«Солдатик, боязно — холера…Спастись бы в университет».
Не спит уже неделю ректор.Как совести гражданской рекрут,он вдоль костров бредет сквозь дым,вконец бессонницей подкошен,нахохлясь мрачно, словно коршун,под капюшоном дехтяным.
И чтобы не сойти с умаи принимать еще решенья,«Холера лучше, чем чума» —единственное утешенье.
Пылают трупы в штабелях,и на виду у всей Казанигорят дворянки в соболяхи крепостные бабы в рвани.
О, гений, сам себя спроси:«Неужто, право, непреложнолишь при холере на Руситы, демократия, возможна?»
Но власть в руках у лицемера,бациллами начинена,как ненасытная холера —гораздо хуже, чем чума.
Ты открой глаза — черно в них.Погляди — по всей Россиина чиновнике чиновник,как бацилла на бацилле.Клюкой стучится в окна страх.Ратуйте, люди, крест целуйте!Что плач по мертвым! В штабелях,крича, горят живые люди.
В холеру эту и чуму,дыша удушьем, как озоном,уж лучше вспыхнуть самому,чем в общей груде быть сожженным!
И ректор видит отблеск тот,когда в отчаявшемся бунтенародоволец подожжетсебя, как факел, в Шлиссельбурге.
Как разгорится тот огоньи вспыхнут, стать бессмертны вправе,буддист у входа в Пентагон,студент Ян Палах в пленной Праге.
Но все же мало только вспыхнуть.Что после? Пепел и зола.Самосожжение — не выход.Горенью вечному хвала!
Кто в мире факел, кто окурок,и скажет синеглазый турок,носить привыкший робу в тюрьмах,а не в гостиных вицмундир:«Ведь если он гореть не будет,ведь если ты гореть не будешь,ведь если я гореть не буду,то кто тогда согреет мир?!»
Шаркуны, шишковисты, насильники,вам гасить — не гореть суждено.На светильники и гасильникичеловечество разделено.
И светильники не примиряютсяс темнотой в наитемные дни,а гасильники притворяются,что светильники — это они.
Но победу, гений, можешь праздновать,даже если ты совсем один,если у тебя, светильник разума,гривенника нет на керосин.Свет — в отставке. Ректорствует темь.Словно некто, вроде постороннего,Лобачевский выброшен из стенуниверситета, им построенного.Лобачевский слепнет. Бродит призраком,кутаясь в засаленный халат.Горек мед быть за границей признанным,ежели на родине хулят.«Варя, свет зажги!.. Дай мне-я сам…»А жена, иссохшая от горя,поднося свечу к его глазам,шепчет:«Ты совсем не видишь, Коля…»«Вижу! — он кричит, но не жене,а слепцам, глумящимся бесстыженадо всеми зрячими в стране. —Вижу — понимаете вы — вижу!»Слепота в России, слепота.Вся — от головы и до хвоста —ты гниешь, империя чиновничья,как слепое, жалкое чудовище.
«Умираю… Варя, постели…Мы еще душою крепостные,но потомки наши — пусть не мы! —это демократия России.И Россия путь отыщет свой,полыхая болевым болидомпо не предугаданной Эвклидомпьяной, но направленной кривой»,Еще зеркало не занавесили,но лежит, барельефно суров,тот старик, что мальчишкой на лестницеперепрыгивал профессоров.Есть у всех умирающих прихоти,и он шепчет,попа отстраня:«Перепрыгивайте, перепрыгивайте,перепрыгивайте меня».
ТОЛСТОЙ
Я только что прочел новую драму Л. Толстого и не могу прийти в себя от ужаса… Неужели наш народ таков, каким изображает его Л. Толстой?.. Стоит подумать еще и о том, как отзовется такое публичное представление русского сельского быта у иностранцев и за границей, где вся печать, дышащая злобою против России, хватается жадно за всякое у нас явление и раздувает иногда ничтожные или вымышленные факты в целую картину русского безобразия. Вот, скажут, как сами русские изображают быт своего народа!
