— А мне бы чайку.
_ Вот, бери, — искривился от злобы скряга, протягивая ей заварник.
— Спасибо! — вежливо ответила Рыба.
Ей в свою очередь лезли в башку другие тараканы. «Блин! У него здесь кати-шаром! Да еще и ремонт ведь надо делать! Во всей квартире. Хорошо, что она еще однокомнатная. Это сколько же мне тут с ней придется ебашиться?! Я ему что, бесплатная рабыня что-ли?» Тут она опять подумала, а не удрать ли отсюда. Но гормон опять начал диктовать ей свое: «Размножайся! Не думай! Размножайся!» И под его властным и настойчивым натиском Рыба вновь стала искать оправдания всему безумию:
«Но ведь это же хорошо, я помогаю людям! Я нужна кому-то, а это главное! А заодно я и ремонт научусь делать, как следует. В жизни все пригодится! Дома мне мама помогала, а здесь я даже сама могу все сделать!»
Так она рассуждала до тех пор, пока не сожрала все печенье и хлеб. А Холмогорцев, деланно улыбаясь ей и в тайне скрипя зубами, думал про себя:
«Надо же, ну все сожрала. Гусеница прожорливая! Спрячу-ка я от нее остатки варенья».
— Ну вот, поели, а теперь давай, иди мыться.
— Я не хочу! Мне и так нормально!
— Нет-нет-нет, ты очень грязная, ты давно не мылась, у тебя все чешется, особенно голова и ты очень, ну просто очень-очень-очень хочешь ее помыть! — гипнотизировал ее Холмогорцев.
— Ну может.
— Никаких «ну может»! — Уже твердо и непримиримо ответил Холмогорцев. — Мыться и никаких гвоздей! Живо! Марш! В ванную! Вперед!
Напуганная таким напором, рыба пошла туда, где, как ей показалось, должна была быть ванная и с налету заскочила в кладовку, забитую краской, олифой, шпаклевкой и обоями по случаю ремонта.
— Стоять! — Раздался за ее спиной непреклонный командный голос Холмогорцева. — Ванная у нас находится вот здесь.
И Холмогорцев бесцеремонно втолкнул Рыбу в ванную.
— Шампунь у меня вот здесь, мочалка здесь, мыло здесь! Поняла?
— Поняла.
— А теперь раздевайся!
— Зачем?
— Ну мыться чтобы. Ты что в одежде что-ли мыться собралась? — Теряя терпение, проскрипел зубами Холмогорцев.
— Нет, но я Вас стесняюсь! Отвернитесь, пожалуйста!
— Ха-ха-ха! А чего тут стесняться?! Я итак тебя во всех видах увижу, а ты говоришь…
— Ну вот, когда увидишь, тогда и поговорим — Неожиданно заявила Рыба.
— Надо же! Ну и ца-ца! Ну ладно, я выйду, только ты обязательно хорошо помойся, а особенно голову. Ладно?
— Угу!
Закрывшись одна в ванной, Рыба стала мысленно рассуждать сама с собой:
«Надо же! Он ко мне предъявляет какие-то претензии! Голова, видите-ли у меня не такая, я не такая. Что это за чувства у него ко мне? Если бы он меня действительно любил, то ему было бы все-равно, что у меня за голова, и чистая я или нет. Ведь главное, мне мама говорила, — это чувства к человеку. И настоящая любовь не выбирает и не торгуется! А может он меня и не любит вовсе? Зачем он так настойчиво заставлял меня мыться? Ну, а куда деваться? Сухой же он меня отсюда не выпустит!» Рыба стала намыливать себя мочалкой, намылила шампунем башку и стала тереть себя во всех «разрешенных» и «запрещенных» местах. И когда ее рука коснулась кунки, то злополучный гормон стал делать свое темное дельце. Заделись нервные окончания, железы начали работать, кровь стала наполняться ферментами и «машина поехала». А вместе с изменением «химической среды» в организме стали меняться и Рыбехины мыслишки.
«Ой! Ну ведь он не зря же так сказал! Значит, ему нравиться чистая голова и чистое женское тело. Значит, я должна сделать все, чтобы ему понравиться. Мыться — так мыться! Он же не требует от меня, чтобы я сбривала волосы на затылке и мазала его собственной мочой, как это делают жительницы некоторых племен Африки. Не заставляет обрезать половые губы и клитор. Или с самого детства уродовать ноги колодками, как это делают в Японии. Хотя!… Если бы я оказалась на месте Африканок или Японок, то я проявлялась бы в точности же, как и они, чтобы понравиться тамошним мужикам. Во как! А здесь, что от меня требуется? Всего лишь голову помыть? Ну это же ерунда! Главное, что я кому-то нужна! Ведь он — мой принц! Я должна понравиться ему!
И с этими мыслями Рыба радостно вымылась, кое-как обтерлась и в чем есть выбежала из ванны.
Холмогорцев увидев ее, поначалу обомлел, но затем, весело глумливо заулыбавшись, молвил:
— Хвалю за храбрость! Так держать! Ну, ты пока ныряй в кровать, а я пойду тоже ополоснусь. Не помешает! — Сказал он и удалился.
Рыба радостно нырнула в пахнущую дешевыми духами «Красная Москва» кровать и погрузилась в сладостные мечты по поводу предстоящей ночи. В задернутое простынями окно светила полная луна. Ее серебристый свет наполнял всю комнату светлым сиянием, даря сладостные мечты и фееричные грезы.
Страх перед болью у Рыбы полностью пропал и она с нетерпением стала ждать своего «принца».
Холмогорцев, уединившись в ванной, стал предаваться своим раздумьям.
— Ох, и влип же ты! — Говорил он сам себя, глядя на свое отражение в старом ржавом зеркале. — Откуда ты знаешь, с кем она до тебя таскалась?! Смотри, какая она грязная. А может быть она заразная?! Не пойми кто ее до тебя ебал! Ой! Чего это я? Она же ведь еще девственница! Нет, но ведь она с кем-то все равно могла что-то делать, тот же пейтинг, например. И могла из-за этого заразиться. Ох, ну и влип же ты, дружок! Что ты будешь говорить жене в случае чего!? Ведь вы же обои можете залететь в какой-нибудь триппер-бар![1]
Холмогорцев схватился руками за голову, выронив из них зубную щетку.
«Что же делать? Что же делать?! — Бешено крутилось в его мозгу.
С другой стороны ему уже давно было невтерпеж засадить кому-нибудь «по самые кукры». Яйца чесались, плоть звала. И вот под руки попалось что-то живое. Холмогорцев начал прислушиваться к своей похоти. Неуправляемая сила влечения стала направлять его мысли совершенно в другом направлении.
— А что теперь можно поделать? На дворе уже вечер. Кого я еще смогу найти? Это нереально! А ебаться-то хочется! Ну и пусть я потом заражусь, и зато теперь мне будет хорошо и приятно. Эх, была — не была. Какие наши годы. Залетать, так с музыкой. Ну, где эта бронецелка?! Уж я-то ей сейчас покажу, где раки зимуют!
С этими мыслями раб плоти грешной направился к объекту своего вождения.
В комнате было темно. Рыба все никак не могущая уснуть, при виде своего «долгожданного», скукожилась от страха.
— А может он не будет все-таки ко мне приставать? — Утишала она себя. — Ой, а на сколько-ж он меня старше? Да он же мне в отцы годится! Мне семнадцать, а ему уже тридцать «с хвостиком»! Ну и влипла же я! Столько ровесников вокруг меня было, Киса, Прист. Ну Херман на худой конец сгодился бы. Дибильноват малость, но уж все-таки лучше, чем старик какой-то. Ох, и дура же я! Да чё теперь поделаешь?! Уже поздняк метаться. Ой, он уже ко мне ложится! Я пропала!
— Кто это тут прячется?! — Раздался деланно-веселый голос Холмогорцева. — А — ну-ка, давай переходи к новой жизни! К жизни половой! Ха-ха-ха.
Холмогорцев по-хозяйски залез в постель, потеснил Рыбу, подложив ей руку под голову.
— Ты знаешь, амфибия, что я тебе хочу сказать, — издалека начал он, — тебе сейчас сколько лет?
— Семнадцать, — проблеяла Рыба.
— Совсем шпана еще! — Захохотал он. — Так вот, сейчас ты станешь женщиной. Ты начнешь расцветать. Потом тебе будет двадцать, двадцать пять. Ты познаешь много мужчин. К тридцати годам ты достигнешь своего максимального расцвета. А потом начнешь медленно увядать.
— А потом что? — Испуганно перебила его Рыба.
— Ну потом ты состаришься. — Риторически ответил он. — Но я не это тебе хотел сказать.
— А потом что?
— Ну умрешь, ты не перебивай меня и слушай внимательно, пожалуйста! — Нервничал урод. — Ты познаешь много мужчин и ты станешь понимать, что вот тот первый, который у тебя был, ничего особенного из себя не представляет. Обычный мужичонка, каких много, как говна.
— Нет, нет, Саша, ты не говно!
— Ну ты меня, в общем, понимаешь, что я обычный, посредственный, каких много, а есть даже и получше. Так что из-за меня расстраиваться не стоит.
— А?! М-хы! — Задумчиво произнесла Рыба, ковыряясь в носу.
— Ну, в общем, если ты сейчас меня не совсем понимаешь, то потом, через много-много лет поймешь. И ты вспомнишь мои слова и увидишь, что я был прав.
Рыба почти ничего не поняла из его слов. Она молча таращилась на полную луну.
Холмогорцев облегченно вздохнул: «Ну, если она не возражает, значит поняла, что я у нее первый, но не единственный. А значит, и расстраиваться из-за меня нечего. А значит, я могу быть спокоен, что из-за меня эта дура не повесится. Ха-ха-ха! Значит теперь, когда я ее уже подготовил, выебал ей мозги, так сказать, я могу и ее спокойно выебать! Ура! Успокоив себя, уродец принялся за дело. Он почесал свои волосатые яйца и слегка замацал Рыбу. Та лежала как бревно, мечтательно глядя в потолок. Уродец начал тереться об нее своим хуем и смачно присосался к ней.
