Ему стало настолько смешно, что он еле сдержался, чтобы не расхохотаться «в голос».
— А что ты такой веселый, Саша? — Спросила его Рыба.
— Я просто радуюсь, что ты у меня такая замечательная! — Слащаво произнес он.
«Вот! Это уже начинает случаться! — Обрадовалась идиотка. — Да, Саша именно тот, о ком я так долго мечтала. Это Он! Он! Он!»
Видя то отождествление и идиотизм, с которым Рыба взялась за работу, Холмогорцев все-таки не выдержал и захохотал.
Рыба тоже стала весело хохотать, сама не зная от чего. Видимо гормон хуякнул ей в башкень.
Поняв, что шутки плохи, Холмогорцев заткнулся, делая вид, что тоже что-то ремонтирует. Но Рыба еще добрых минут пятнадцать продолжала активно радоваться, а потом неожиданно ее хохот перешел в протяженный ебанутый вокализ. Рулады стали разливаться на всю комнату.
— А-а-а-а-а! — Доносилось во все концы квартиры на все лады.
«Так! Это уже не порядок. — Струхнул поганый лавелас. — Тут уж точно все услышат соседи, а потом донесут жене. Так, чем бы ей занять рот? Так — так — так! А! Придумал! Пусть мой болт сосет. Как раз я уже за день восстановился!».
— Рыбуля! А, Рыбуля! — Начал он ласково подвалил к ней.
— Что, дорогой?!
— Ты знаешь, я хотел тебе сказать…
«Так, — тут же стала лихорадочно думать дурица, — сейчас он мне скажет что-то особенно важное. Он с таким волнением говорит».
— Нет, я хотел… хотел попросить тебя…
Рыба вся в напряженном внимании обратилась к нему.
— Послушай, у меня к тебе небольшая просьба. Та не могла бы сделать мне минет? Я тебя очень-очень прошу! — Униженно заискивал хитрый плут. — Ты знаешь, ты такая замечательная! Ты такая необыкновенная! Ты мне с самого первого раза понравилась!
Рыба тут же при этих словах размякла, растеклась как жидкий понос и уже была готова на все, даже жрать гавно.
Как завороженная сомнамбула она слушала хитрого лапшеплета, открыв рот. А он, конечно же не долго думая, поставил ее на колени, расстегнул ширинку и вытащил из своих парток сморщенный вонючий обрубок. При виде этого зрелища у Рыбы подкатило к горлу и ее потянуло блевать. Но внутренний поганый голосочек нашептывал ей совершенно другое: «Но ведь это же надо сделать из-за любви! Он же тебя просит. Надо помочь человеку. А тем более, он тебе такие слова сказал! Ну же! Давай! Это ради любви!»
Пока рыба сидела в раздумьях, Холмогорцев бешено соображал, как же заставить ее все таки сосать свой хер: «Так! Если она сейчас это не сделает, значит уже не сделает никогда. Ага! Надо ее побуждать и подхваливать. Я знаю, бабы падки на лесть. А, ну-ка, вот так еще попробую!»
— О, Рыбонька, возьми его в ротик, хорошая моя! У тебя такие удивительные губки! Ты вообще такая изумительная. А волосы у тебя… Прошу тебя, Рыбуля, возьми его в ротик.
— Как это? — Притворилась «шлангом» Рыба.
— Ну вот так. Губки вытяни, ротик открой пошире и бери! Я знаю, у тебя это здорово получиться.
Рыба с упованием и в то же время с отвращением приблизилась к хую и встала в столбняке. Тогда ее «принц» сам взял в руки свою пипетку и вставил ее Рыбе в рот. «Ну, давай же, давай! Че тут сложного? Соси себе, да соси как соску!» — Лихорадочно думал он.
«Я должна сделать это, — завнушивала себя Рыба, — ради своей любви, ради своего же счастья! Я просто обязана! В концов-концов это не так уж и противно. Партизан, я слышала, заставляли гавно жрать, а тут всего-то делов!… Дак это же все пустяки, ведь это же для моего же счастьица!»
И тут Рыба как очумелая бросилась насасывать сморщенную пипетку Холмогорцева.
«О! Ничего себе, как набросилась! — Удивленно подумал он, Как будто изголодалась по минету. А еще и в несознанку играла, мол, не знаю что да как, а тут ишь как разошлась! Как бы хуй мне не оторвала!»
— О! О! о! Как хорошо-о-о!!! — Вслух приговаривал он, задавая ритм движениям Рыбы.
Рыба, смачно причмокивая, наяривала далеко не могучий, но уже начинающий разбухать болт своего «принца».
«Ох, хорошо, что на рту у нее нет девственной плевы и мучиться с ней не надо, возиться и обкончаться можно именно тогда, когда тебе вздумается! Классно! Ох! О-ой-оё-ё! Не могу больше. Ух и ублажила, Рыбуля! А-а-а!..»
Холмогорцев слащаво застонал, изогнулся, замер и из его обрубка в открытый зев Рыбы брызнула обильная струя молофьи.
«Ой, а че, теперь делать-то, — напряглась Рыба в долгом раздумье, — мне мать ничего ж ведь не объяснила. Во, уже полный рот спермы он мне наспускал, а дальше чо?…»
— А ты проглоти ее! — Как-бы читая ее мысли, посоветовал он. — В ней калорий много и белков. И для организма она полезна. Много важных элементов содержит!
Рыба тут же сглотнула противную вонючую жидкость и невольно брезгливо передернулась. «Фу, ну и гадость! — Подумала она. — Нет, но ведь это я сделала для…»
— Ну ладно, Рыбуля, — прервал ее говняные мысли Холмогорцев, — время уже позднее. Всем нам нужно набраться свежих сил на завтра. Так что давай: на горшок — и спать.
И не успела она что-либо сообразить, как ее т. н. «принц» скинул с себя все одежки, тут же вырубил свет и завалился спать. Через минуту в комнате раздался его раскатистый мирный храп.
«Тогда и мне наверное надо спать», — подумала Рыба и прямо в одежде завалилась дрыхнуть рядом с ним.
«До чего же странный вкус у этой молофейки, — думала она, засыпая, — до сих пор во рту как-то странно и противно. Да, но почему же мне мать ничего не рассказала и не объяснила?…»
С этими мыслями Рыба провалилась в сон.
* * *Прыг-скок, прыг-скок!
Я — веселый гонококк.
Открывайте дверь скорей!
Я принес вам гонорей.
«Заболел — не заболел?! Заболел или нет?! А может… Так, мне это уже порядком надоело, — Думал Холмогорцев, принимая душ. — Эта грязная свинья может быть еще и заразила меня, небось какой-нибудь венерической пакостью. Ой, что с моим хуем?»
Уродец залупил свою пипетку и стал отчаянно ее разглядывать и так и эдак.
«Ой! Какие-то красные следы появились! Что это?! Боже! Я заразился! Но чем?! Боже мой! Это она, она, я так и знал! Грязная хиппушка! Это она подхватила какой-то чипилес у себя на тусовке и теперь меня вот им наградила! О Боже! Что я скажу жене?! Позор-то какой!
Холмогорцев согнулся «в три погибели» над своим обрубком и чуть не плакал от самосожаления. Все его тело содрогалось в конвульсиях. «Но подожди, может это можно вылечить? А? И вообще, что это за болезнь? Сифилис? Но он вроде поздно вылазит. Гонококк? Но там вроде бы с конца капать должно. А у меня капает?» И страдалец жизни половой начал со всей силы сдавливать свой желудь, чтобы понять, капает ли действительно у него или нет. Но ничего не капало.
«О, Боже! Это значит не гонококк, а еще какая-то непонятная новая болезнь. — Продолжал бичевать себя безумец. — Все! Сегодня же чтоб духу ее здесь не было! Я так и знал! Я так и знал! За минуту ложного удовольствия приходится расплачиваться неделями мучения. А может быть месяцами? Нет, только не это! А, ну-да ладно, потом разберемся. А может она мне его просто нагрызла, когда его мне сосала? Но как понять, что это именно погрызы, а не чипилес? О, горе мне, грешному! Все, с меня довольно, — решительно закрывая кран, сказал себе уродец, — сегодня же увожу ее отсюда. С меня хватит!»
— А это ты, дорогой? — Услышал он идиотский голос Рыбы, не успев выйти из ванны.
Мрачнее тучи он пошел на кухню, ничего не ответив. Зараза увязалась за ним.
— Что-то случилось, дорогой?! — Пристала она как банный лист к жопе.
— Отстань! — Злобно рявкнул «принц»
— Что?! — Округлила глаза Рыба. — Что ты сказал?
— То, что ты слышала! — Кривляясь, бросил он ей в лицо.
— Саша, что случилось?!
— Я что, не ясно тебе что-ли сказал? Отстань!
— Ах, так! Ну, тогда можешь оставаться со своим ебучим ремонтом!
Рыба порывисто вскочила, схватила свой бессменный грязный, рванный рюкзак и опрометью бросилась к выходу.
— Стой! Ты куда?! Стой, идиотка! — Сделал отчаянный рывок Холмогорцев.
Но не тут-то было. Безумицу смыло одним дуновением ветра. Дверь с грохотом захлопнулась и горе-принц остался «один на один» с реальностью.
— Так! Допрыгался! — Мрачнее тучи сказал он сам себе. — Чипилес! Ремонт! Жена! О горе мне, грешному!!! А ведь я знал, что все именно так получится! Жопа знала, но я ее, как всегда не послушал. Поделом мне, неуделку жизни! Поделом!
С этими мыслями он понесся в местный сельский здравпункт, сдаваться в триппер-бар.[2]
* * *— Мать гавно! Мать — сволочь! Скотина проклятая, старая пакостница! — Кляла свою мать на чем свет стоит Рыба. — Налапшила мне про принцев, про первую любовь, про чудо первой ночи и все такое прочее! А я из-за тебя страдай! А нака-ся-выкуси! Нет твоих, блядь, принцев, нет никакого чуда. Одни подонки вокруг шастают наподобие ентого — вот Холмогорцева или еще похлеще. Рожи — одна страшней другой. Да ебала я такое счатьице. Мне оно и с приплатой не надо!!!
