Культуру национализма Э. Брастыньш называет «первой заботой государства». В 1936 г. он пишет книгу «Учение национализма» («Tautības mācība»). Национальная (латыш. буквально – «народная») идея осмысливается здесь «не как старый предрассудок, заимствованный от предков», не как «забытая и теперь восстанавливаемая идея», но как «новый шаг человечества вперед»[199]. В широких народных массах бытуют только «национальные чувства», в то время как «национальное сознание» возникает в среде образованных людей. «Национальные чувства и инстинкты» могут образовать только «наивный национализм» – tautiskums. Главными признаками национальной идеи Брастыньш называет традицию (транслируемые обычаи, установления, порядки), осознание своего единства, своей особенности, и культуру (быт, искусство, религию, мир вещей). Национальность он определяет как «не только общий телесный тип, но и общий душевный склад, мировоззрение, способ переживания радости и горя»[200]. Прямой противоположностью национализма (tautisms) он называет такое «заблуждение», как космополитизм, отвергающий всякие границы – государственные, национальные, конфессиональные. Яркими его проявлениями Брастыньш считает христианство, империализм и марксизм.
В этом труде встречаются и вполне здравые мысли. Например, описывая понятие «народ», автор отмечает «особенность» как главный его признак. Народ можно представить себе в качестве большого человеческого индивида среди человечества, так же как отдельного человека – в обществе. Но тут же автор характеризует «народ» через такие его составные элементы, как «святость», «авторитет» и «традиция», и подводит итог: «народ превыше человека и человечества»[201].
Иногда кажется, что Брастыньш вполне корректно понимает «национализм» (tautisms) как предчувствие, мироощущение, образ жизни, способ руководства[202]. Однако далее читаем: «Воинствующий национализм во всех видах – признак здоровых и сильных народов»[203].
В своем труде Брастыньш предлагает подробный анализ составных частей национализма. По его мнению, ими являются «национальный человек» (tautiskais cilveks, tautietis, Dižlatvietis), «национальные чувства» (любовь, единство, почтительность, самоуважение, гордость), «национальное сознание» (самосознание, осмысление окружающей среды, родственности и общей судьбы, общего гражданства, понимание национальной идеи, идеалов, интересов, задач), а также «народная воля»[204].
Отдельные части книги автор посвятил таким важнейшим проявлениям «национализма», как «национальная культура» и «национальное государство». Если культуру он связывает с дисциплинированностью, религией и философствованием, то государство называет «идеалом», к которому должен стремиться каждый народ. Народы без своего государства (например, баски), многонациональные государства (Швейцария, Австрия), «народы без единства» (цыгане, евреи) предстают в глазах Брастыньша как «тяжелое наследие старой Европы». Он надеялся, что судьба латышей будет иной.
Культовые отправления диевтуров
Э. Брастыньш разработал также культовую систему диевтурибы. В «Церокслисе» описаны ее культовые принадлежности: божественные предметы (dievāinas lietas), места, знаки, учреждения, должности. К божественным местам причислены «дом Диевса/Божий дом» (Dievnams) – место для собраний, церковь (baznīca) – место, посвященное Диевсу и Маре, и так называемая рамава (Ramava) – священное место в лесу, где отмечали праздники. Вот как они описаны: «Древние дома Диевса были тенистые места, обсаженные кленами и дубами, их называли также тенями Диевса, Святыми тенями. Только позднее на этих местах начали строить здания. В наше время домом Диевса мы называем здание, построенное для собраний, посвященных величанию Диевса» (Ц, 112).
Итак, хотя в начале своего труда Брастыньш пишет о латышской диевтурибе как индивидуальной религии, но к концу он приходит к необходимости религиозных собраний! Для этого в «Церокслисе» вводится понятие общины, или братства (draudze, между прочим, церковный термин – «лютеранский приход»), как «сообщества единомышленников», что подкрепляется такими текстами народных песен: «Близко, близко сельские пастухи, только вместе (draudze) не пасут,/ То ли сами разбранились, то ли телята разбодались?»; «Теснее, теснее, смелее, смелее, держись, мое братство,/ Пусть прочие свадебные гости как гороховая солома стелются».
Вот что пишет об общине Э. Брастыньш: «Община – настоящее и хорошее латышское слово, которое христианство заимствовало для нужд своей церкви. Но это не причина для диевтуров отказываться от этого слова. Общинами диевтурибы сейчас называют объединения диевтуров, которые составляют Сообщество Диевтуров Латвии (Latvijas Dievturu Sadraudze). В древности у нас не было необходимости ни в каких особых общинах диевтуров, так как тогда каждый латыш жил по законам одной религии, никем не отравляемый. Теперь, напротив, диевтуров окружают чужие верования. Чтобы легче устоять среди них и скорее освободить соотечественников от духовного ига, всем диевтурам нужно объединиться в общины» (Ц, 120).
Наименьшая ячейка – группа диевтуров, объединяющая до 30 членов, называлась puduris («купа»), несколько «куп» составляли draudze («общину»). Из общин, сложившихся в Риге, Валмиере, Лиепае, Елгаве, складывалась вся организация – sadraudze (объединение общин).
Любопытно, что через несколько лет Брастыньш напишет о братствах как временной мере в деле распространения диевтурибы. К настоящему времени в различных организациях диевтуров сложились различные, неунифицированные культы. Диевтуриба сформировалась без священства, многие (хотя не все) диевтуры полагают, что «каждый может вступать в связь с Диевсом, проводить ритуалы».
Не обращая внимания на христианское происхождение слова baznīca от рус. «божница», он определяет понятие «церковь» как «обсаженные деревьями места, трудно достижимые места вблизи жилищ», которые, оказывается, были в приусадебных садах практически всякого хозяина (Ц, 113). Рамавы – места успокоения, леса с божественными местами, где погребали/ «упокаивали» усопших, а также собирались на праздниках (Ц, 114). Брастыньш приводит высказывание А. Швабе о рамаве: «Огромная историческая роль религии прямо объясняется общественным характером, раскрашенным красками религиозного культа, когда культовые песни, танцы и церемонии погружали в экстаз «умершее в сердечных болях» сердце (13250, 42), и возвышенное чувство силы и единство самих собравшихся людских масс рождало иллюзию религиозной «рамувы», которая высушивает слезы повседневности, утишает боли дней пребывания в рабстве. Полумифическая-полуисторическая Рамава Пруссии со священной дубовой рощей – только красочный символ всех тех бесчисленных «рамув» религиозных праздников древней Латвии, которые существовали повсюду, все равно, были ли они воплощены в особых рощах и холмах с идолами или же жили только как преходящие чувства в эмоциях масс на праздниках…» (Ц, 114).
В диевтурибе отсутствует институт жрецов и священников. Начинать и проводить праздничные действия может каждый, «подходящий для этого по своему социальному положению, или кого выбрали люди» (Ц, 119). Таких руководителей в ходе праздников и священнодействий в диевтурибе называют vicēji – букв. «устроители, проводители».
Несмотря на надежды Э. Брастыньша и других инициаторов этого движения, диевтуриба в 1930-х гг. не только не стала государственной религией Латвии, но и не оказала серьезного влияния на все латышское общество, оставшись достоянием очень ограниченного круга людей. Однако многие ее идеи легли в основу формирующейся «этнической мифологии».
После присоединения Латвии к Советскому Союзу в июле 1940 г. диевтуры оказались одними из первых, подвергшихся здесь репрессиям. История этого религиозно-общественного движения была навсегда вычеркнута из советской историографии.
Дальнейшая судьба диевтурибы была связана с деятельностью латышских эмигрантов в США, Канаде, Австралии, Германии, Англии. В эмиграции было продолжено издание журнала «Лабиетис» (выходит в США, дважды в год), был основан альманах по истории и культуре Латвии «Архив» (в Мельбурне). Появилось немало работ, посвященных осмыслению латышского народного искусства и – особенно орнамента (как священных графических знаков), праздников, повседневных обычаев.
В 1975 г. был принят новый устав организации, которая с тех пор называется «Latvju dievturu sadraudze». Ее руководителем (Dižvadonis) в настоящее время является Маргертс Гринс (США). Его жена – Мара Грин, дочь Арвида Брастыньша, – главный редактор журнала «Лабиетис». Организацию диевтуров Канады возглавляет Аусеклис Перконс, Австралии – Зигфридс Лейтис, Германии – Вилнис Трачумс, Англии – Янис Вилипсонс.
В США (штат Висконсин) был образован центр диевтуров – Dievseta («Божья усадьба»). Он занимает три здания – Скандаву (место собраний), хозяйственную постройку с кухней и спальнями и школьное здание для детских летних лагерей. Рядом располагается Рамава – место проведения праздников и молений. Каждое лето сюда, а также в аналогичные лагеря собираются дети латышских эмигрантов, приезжают гости из Латвии. Для них устраиваются праздники песни, лекционные и семинарские занятия, посвященные латышской традиционной культуре.
